Возмутитель спокойствия (издание 1956 года)

Старик ос­тал­ся один. Он был в пол­ной рас­те­рян­нос­ти. Он дол­го ду­мал, со­об­ра­жая, при­ки­ды­вая, но так и не смог ни­че­го по­нять в про­ис­хо­дя­щем. Оде­яла бы­ли мяг­ки­ми, и по­душ­ки удоб­ны­ми, и ни ле­пеш­ки, ни мед, ни та­бак не со­дер­жа­ли в се­бе от­ра­вы… Утом­лен­ный се­год­няш­ни­ми тре­вол­не­ни­ями, ста­рик улег­ся спать, по­ру­чив свою даль­ней­шую судь­бу ал­ла­ху.

В это вре­мя ви­нов­ник всех его нес­час­тий Ход­жа Нас­ред­дин си­дел в ниж­ней келье пе­ред ок­ном, наб­лю­дал мед­лен­ный пе­ре­ход су­ме­рек в тем­но­ту и раз­ду­мы­вал о сво­ей уди­ви­тель­ной бур­ной жиз­ни и воз­люб­лен­ной, ко­то­рая те­перь бы­ла здесь, ря­дом, но ни­че­го еще по­ка не зна­ла. В ок­но тя­ну­ло све­жей прох­ла­дой, спле­та­лись над го­ро­дом, как се­реб­ря­ные ни­ти, зве­ня­щие и пе­чаль­ные го­ло­са му­эд­зи­нов; на тем­ном не­бе выс­ту­пи­ли звез­ды, си­яли, го­ре­ли и тре­пе­та­ли чис­тым, хо­лод­ным, да­ле­ким ог­нем, и бы­ла там звез­да Аш-Шу­ала, оз­на­ча­ющая сер­д­це, и три звез­ды Аль-Гафр, оз­на­ча­ющие пок­ры­ва­ло де­вуш­ки, и две звез­ды Аш-Ша­ра­тан, оз­на­ча­ющие ро­га, и толь­ко зло­ве­щей звез­ды Аль-Кальб, оз­на­ча­ющей жа­ло смер­ти, не бы­ло там, в си­ней вы­со­те…

Часть третья

    Слава жи­во­му, ко­то­рый не уми­ра­ет!

    «Тысяча и од­на ночь»

Глава двадцать седьмая

Ходжа Нас­ред­дин во­шел в до­ве­рие и ми­лость к эми­ру, стал его бли­жай­шим со­вет­ни­ком во всех де­лах. Ход­жа Нас­ред­дин ре­шал, эмир под­пи­сы­вал, а ве­ли­кий ви­зирь Бах­ти­яр толь­ко прик­ла­ды­вал мед­ную рез­ную пе­чать. «О ве­ли­кий ал­лах, да это что же тво­рит­ся в на­шем го­су­дар­с­т­ве! — мыс­лен­но вос­к­ли­цал он, чи­тая эмир­с­кие ука­зы об от­ме­нах на­ло­гов, о бес­п­лат­ном поль­зо­ва­нии до­ро­га­ми и мос­та­ми, об умень­ше­нии ба­зар­ных сбо­ров. — Ведь так не­дол­го сов­сем ра­зо­рить каз­ну! Этот но­вый муд­рец, да прог­ни­ют нас­к­возь его внут­рен­нос­ти, раз­ру­шил в од­ну не­де­лю все, над чем я тру­дил­ся боль­ше де­ся­ти лет!»

Однажды он ос­ме­лил­ся до­ло­жить о сво­их сом­не­ни­ях эми­ру. По­ве­ли­тель от­ве­тил:

— Что зна­ешь ты, нич­тож­ный, и что по­ни­ма­ешь? Мы са­ми не мень­ше те­бя скор­бим об этих ука­зах, опус­то­ша­ющих на­шу каз­ну, но что мо­жем мы сде­лать, ес­ли так по­ве­ле­ва­ют звез­ды! Утешь­ся, Бах­ти­яр, это — на ко­рот­кое вре­мя, по­ка звез­ды не ста­нут в бла­гоп­ри­ят­ное со­че­та­ние. Объ­яс­ни ему, Гус­сейн Гус­лия.

Ходжа Нас­ред­дин от­вел ве­ли­ко­го ви­зи­ря в сто­ро­ну, уса­дил на по­душ­ки и дол­го объ­яс­нял, по­че­му до­пол­ни­тель­ный на­лог на куз­не­цов, мед­ни­ков и ору­жей­ни­ков сле­ду­ет не­мед­лен­но от­ме­нить.

g29

— Звез­ды Аль-Ав­ва в соз­вез­дии Де­вы и Аль-Баль­да в соз­вез­дии Стрель­ца про­ти­вос­то­ят звез­дам Сад-Бу­ла в соз­вез­дии Во­до­лея, — го­во­рил Ход­жа Нас­ред­дин. — Ты по­ни­ма­ешь, о поч­тен­ный и си­ятель­ней­ший ви­зирь, они про­ти­вос­то­ят и да­ле­ки от со­че­та­ния.

— Ну и что же, ес­ли они про­ти­вос­то­ят? — воз­ра­зил Бах­ти­яр. — Они и рань­ше про­ти­вос­то­яли, что, од­на­ко, ни­чуть не ме­ша­ло нам ис­п­рав­но взыс­ки­вать на­ло­ги.

— Но ты по­за­был о звез­де Ак-Да­ба­ран в соз­вез­дии Во­ла! — вос­к­лик­нул Ход­жа Нас­ред­дин. — О ви­зирь, пос­мот­ри на не­бо, и ты убе­дишь­ся!

— За­чем мне смот­реть на не­бо! — от­ве­тил уп­ря­мый ви­зирь. — Мое де­ло — сле­дить за сох­ран­нос­тью и при­ум­но­же­ни­ем каз­ны; я ви­жу, что с то­го дня, как по­явил­ся ты во двор­це, до­хо­ды каз­ны умень­ши­лись и при­ток на­ло­гов сок­ра­тил­ся. Сей­час как раз по­до­шел срок взыс­ка­ния на­ло­гов с го­род­с­ких ре­мес­лен­ни­ков, объ­яс­ни мне, по­че­му мы не мо­жем взыс­кать?

— Как по­че­му? — вос­к­лик­нул Ход­жа Нас­ред­дин. — Да я же це­лый час тол­кую те­бе об этом! Не­уже­ли ты до сих пор не по­нял, что на каж­дый из две­над­ца­ти зна­ков Зо­ди­ака вы­па­да­ют два сто­яния лу­ны с од­ной третью!..

— Но я дол­жен взыс­кать на­ло­ги! — сно­ва пе­ре­бил ви­зирь. — Ты по­ни­ма­ешь, на­ло­ги!

— По­дож­ди, — ос­та­но­вил его Ход­жа Нас­ред­дин. — Я еще не разъ­яс­нил те­бе, что соз­вез­дие Ас-Су­ре­йя и во­семь звезд Ан-На­ими…

Здесь Ход­жа Нас­ред­дин пус­тил­ся в столь ту­ман­ные и прос­т­ран­ные объ­яс­не­ния, что в го­ло­ве у ве­ли­ко­го ви­зи­ря за­гу­де­ло и в гла­зах по­му­ти­лось. Он встал и вы­шел, по­ша­ты­ва­ясь. А Ход­жа Нас­ред­дин вер­нул­ся к эми­ру:

— О по­ве­ли­тель! Ста­рость хо­тя и пок­ры­ла се­реб­ром его го­ло­ву, но обо­га­ти­ла ее лишь сна­ру­жи, не прев­ра­тив в зо­ло­то то, что на­хо­дит­ся внут­ри го­ло­вы. Он не смог вмес­тить в се­бя мою муд­рость. Он ни­че­го не по­нял, по­ве­ли­тель. О, ес­ли бы он об­ла­дал од­ною лишь ты­сяч­ной до­лей то­го ума, ко­то­рым об­ла­да­ет ве­ли­кий эмир, зат­ме­ва­ющий са­мо­го Лух­ма­на!

Эмир ми­лос­ти­во и са­мо­до­воль­но улыб­нул­ся. Все эти дни Ход­жа Нас­ред­дин с ве­ли­ким усер­ди­ем вну­шал ему мысль о его нес­рав­нен­ной муд­рос­ти и пре­ус­пел в сво­ем на­ме­ре­нии впол­не. И те­перь, ког­да он до­ка­зы­вал что-ни­будь эми­ру, тот слу­шал с глу­бо­ко­мыс­лен­ным ви­дом и не воз­ра­жал, бо­ясь об­на­ру­жить ис­тин­ную глу­би­ну сво­его ума.

На сле­ду­ющий день Бах­ти­яр го­во­рил в кру­гу прид­вор­ных:

— Но­вый муд­рец, этот са­мый Гус­сейн Гус­лия, ра­зо­рит нас всех! Все мы обо­га­ща­ем­ся толь­ко в дни со­би­ра­ния на­ло­гов, ког­да нам уда­ет­ся за­чер­п­нуть из боль­шой и пол­но­вод­ной ре­ки, те­ку­щей в эмир­с­кую каз­ну. И вот приш­ло нам вре­мя за­чер­п­нуть, но этот Гус­сейн Гус­лия ме­ша­ет. Он ссы­ла­ет­ся на рас­по­ло­же­ние звезд, но ког­да и кто слы­шал, что­бы звез­ды, уп­рав­ля­емые ал­ла­хом, рас­по­ла­га­лись бы в ущерб знат­ным и бла­го­род­ным лю­дям, бла­гоп­ри­ят­с­т­вуя в то же вре­мя ка­ким-то през­рен­ным ре­мес­лен­ни­кам, ко­то­рые — я уве­рен — бес­стыд­но про­жи­ра­ют сей­час свои за­ра­бот­ки, вмес­то то­го что­бы от­дать их нам! Ког­да и кто слы­шал о та­ком рас­по­ло­же­нии звезд? Это­го не ска­за­но ни в од­ной кни­ге, по­то­му что та­кая кни­га, ес­ли бы да­же и по­яви­лась, то бы­ла бы не­мед­лен­но сож­же­на, а че­ло­век, со­чи­нив­ший ее, был бы прок­лят и пре­дан каз­ни, как ве­ли­чай­ший бо­го­хуль­ник, ере­тик и зло­дей!

Придворные мол­ча­ли, еще не зная, на чью сто­ро­ну вы­год­нее им стать — на сто­ро­ну Бах­ти­яра или но­во­го муд­ре­ца.

— Уже сей­час при­ток на­ло­гов умень­ша­ет­ся с каж­дым днем, — про­дол­жал Бах­ти­яр. — И не­да­ле­ко то вре­мя, ког­да ос­ку­де­ет каз­на, и мы, приб­ли­жен­ные эми­ра, ра­зо­рим­ся, и вмес­то пар­чо­вых ха­ла­тов мы на­де­нем прос­тые, гру­бые, и вмес­то двад­ца­ти жен мы бу­дем до­воль­с­т­во­вать­ся толь­ко дву­мя, и вмес­то се­реб­ря­ных блюд нам по­да­дут гли­ня­ные, и вмес­то неж­но­го мо­ло­до­го ба­раш­ка мы по­ло­жим в плов жес­т­кую го­вя­ди­ну, при­год­ную лишь для со­бак и ре­мес­лен­ни­ков! Вот что го­то­вит нам но­вый муд­рец Гус­сейн Гус­лия, и тот, кто это­го не ви­дит, тот слеп, и го­ре то­му!

Так он го­во­рил, ста­ра­ясь воз­му­тить прид­вор­ных про­тив но­во­го муд­ре­ца.

Напрасны бы­ли его уси­лия.

Гуссейн Гус­лия все бо­лее и бо­лее пре­ус­пе­вал в сво­ем воз­вы­ше­нии.

Особенно же от­ли­чил­ся он в «день вос­х­ва­ле­ния». По ста­ро­дав­не­му обы­чаю все ви­зи­ри, вель­мо­жи, муд­ре­цы и по­эты еже­ме­сяч­но со­рев­но­ва­лись пе­ред ли­цом эми­ра в на­илуч­шем вос­х­ва­ле­нии его. По­бе­ди­те­лю вы­да­ва­лась наг­ра­да.

Все выс­ка­за­ли свои пох­ва­лы, но эмир ос­тал­ся не­до­во­лен.

— То же са­мое вы го­во­ри­ли нам и в прош­лый раз, — ска­зал он. — И мы на­хо­дим, что вы не­дос­та­точ­но усер­д­ны в сла­вос­ло­вии. Вы не же­ла­ете ут­руж­дать свой ум, но мы зас­та­вим вас пот­ру­дить­ся се­год­ня. Мы бу­дем за­да­вать вам воп­ро­сы, а вы дол­ж­ны от­ве­чать, со­че­тая в сво­их от­ве­тах вос­х­ва­ле­ние с прав­до­по­до­би­ем.

Эмир спро­сил:

— Ес­ли мы, ве­ли­кий эмир бу­хар­с­кий, сог­лас­но ва­шим ут­вер­ж­де­ни­ям, мо­гуч и не­по­бе­дим, то по­че­му го­су­да­ри соп­ре­дель­ных му­суль­ман­с­ких стран до сих пор не прис­ла­ли к нам сво­их пос­лов с бо­га­ты­ми по­дар­ка­ми и с изъ­яв­ле­ни­ями сво­ей пол­ной по­кор­нос­ти на­ше­му неп­ре­обо­ри­мо­му вла­ды­чес­т­ву? Мы ждем ва­ших от­ве­тов на этот воп­рос.

Полная рас­те­рян­ность ох­ва­ти­ла прид­вор­ных. Они бор­мо­та­ли что-то нев­нят­ное, вся­чес­ки ста­ра­лись ук­ло­нить­ся от пря­мо­го от­ве­та. Один толь­ко Ход­жа Нас­ред­дин сох­ра­нял уве­рен­ное спо­кой­с­т­вие. Ког­да оче­редь дош­ла до не­го, он ска­зал:

— Да удос­то­ят­ся мои жал­кие сло­ва вни­ма­ния ве­ли­ко­го эми­ра. На воп­рос на­ше­го вла­ды­ки от­ве­тить лег­ко. Все про­чие го­су­да­ри, уп­рав­ля­ющие соп­ре­дель­ны­ми стра­на­ми, пре­бы­ва­ют в пос­то­ян­ном стра­хе и тре­пе­те пе­ред все­мо­гу­щес­т­вом на­ше­го вла­ды­ки. И рас­суж­да­ют они та­ким об­ра­зом: «Если пош­лем мы ве­ли­ко­му, слав­но­му и мо­гу­че­му эми­ру бу­хар­с­ко­му бо­га­тые по­дар­ки, то он по­ду­ма­ет, что зем­ля на­ша очень бо­га­та, и, соб­лаз­нив­шись, при­дет со сво­им вой­с­ком и за­бе­рет на­шу зем­лю. Ес­ли же, на­обо­рот, мы пош­лем ему по­дар­ки бед­нее, то он ос­кор­бит­ся и все рав­но дви­нет на нас свое вой­с­ко. Он, эмир бу­хар­с­кий, ве­лик, сла­вен и мо­гуч, и луч­ше все­го не на­по­ми­нать ему о на­шем су­щес­т­во­ва­нии». Вот как рас­суж­да­ют про­чие го­су­да­ри, и при­чи­ну то­го, что они не при­сы­ла­ют в Бу­ха­ру пос­лов с бо­га­ты­ми по­дар­ка­ми, нуж­но ис­кать в их бес­п­ре­рыв­ном тре­пе­те пе­ред все­мо­гу­щес­т­вом на­ше­го вла­ды­ки.

— Вот! — вскри­чал эмир, при­ве­ден­ный в пол­ное вос­хи­ще­ние от­ве­том Ход­жи Нас­ред­ди­на. — Вот как на­до от­ве­чать на воп­ро­сы эми­ра! Вы слы­ша­ли! Учи­тесь, о бол­ва­ны, по­доб­ные чур­ба­кам! По­ис­ти­не, Гус­сейн Гус­лия пре­вос­хо­дит вас всех сво­ей муд­рос­тью в де­сять раз! Объ­яв­ля­ем ему свое бла­го­во­ле­ние.

Сейчас же двор­цо­вый по­вар под­бе­жал к Ход­же Нас­ред­ди­ну и на­бил ему пол­ный рот хал­вой и ле­ден­ца­ми. Ще­ки Ход­жи Нас­ред­ди­на раз­ду­лись, он за­ды­хал­ся, гус­тая слад­кая слю­на тек­ла по его под­бо­род­ку.

Эмир за­дал еще нес­коль­ко столь же ко­вар­ных воп­ро­сов. От­ве­ты Ход­жи Нас­ред­ди­на бы­ли каж­дый раз на­илуч­ши­ми.

— В чем сос­то­ит на­ипер­вей­шая обя­зан­ность прид­вор­но­го? — спро­сил эмир.

Ходжа Нас­ред­дин от­ве­тил ему так:

— О ве­ли­кий и блис­та­тель­ный по­ве­ли­тель! На­ипер­вей­шая обя­зан­ность прид­вор­но­го сос­то­ит в каж­дод­нев­ном уп­раж­не­нии спин­но­го хреб­та, да­бы пос­лед­ний при­об­рел не­об­хо­ди­мую гиб­кость, без че­го прид­вор­ный не мо­жет дос­той­ным об­ра­зом вы­ра­зить свою пре­дан­ность и свое бла­го­го­ве­ние. Спин­ной хре­бет прид­вор­но­го дол­жен об­ла­дать спо­соб­нос­тью из­ги­бать­ся, а так­же из­ви­вать­ся во всех нап­рав­ле­ни­ях, в от­ли­чие от окос­те­нев­ше­го хреб­та ка­ко­го-ни­будь прос­то­лю­ди­на, ко­то­рый да­же и пок­ло­нить­ся не уме­ет как сле­ду­ет.

— Вот имен­но! — вскри­чал вос­хи­щен­ный эмир. — Вот имен­но, в каж­дод­нев­ном уп­раж­не­нии спин­но­го хреб­та! Вто­рич­но объ­яв­ля­ем на­ше бла­го­во­ле­ние муд­ре­цу Гус­сей­ну Гус­лия!

Ходже Нас­ред­ди­ну во вто­рой раз на­би­ли рот хал­вой и ле­ден­ца­ми.

В этот день мно­гие из прид­вор­ных пе­реш­ли от Бах­ти­яра на сто­ро­ну Ход­жи Нас­ред­ди­на.

Вечером Бах­ти­яр поз­вал к се­бе Ар­с­лан­бе­ка. Но­вый муд­рец рав­но уг­ро­жал им обо­им, и ра­ди его сок­ру­ше­ния они по­за­бы­ли на вре­мя ста­рин­ную враж­ду.

— Хо­ро­шо бы под­сы­пать ему че­го-ни­будь в плов, — ска­зал Ар­с­лан­бек, ко­то­рый был мас­тер на та­кие де­ла.

— А по­том эмир сни­мет нам го­ло­вы! — воз­ра­зил Бах­ти­яр. — Нет, поч­тен­ный Ар­с­лан­бек, дей­с­т­во­вать нуж­но ина­че. Мы дол­ж­ны вся­чес­ки вос­х­ва­лять и пре­воз­но­сить муд­рость Гус­сей­на Гус­лия и до­бить­ся то­го, что­бы в сер­д­це эми­ра зак­ра­лось сом­не­ние — не пре­вос­хо­дит ли в гла­зах прид­вор­ных муд­рость Гус­сей­на Гус­лия его соб­с­т­вен­ную, эмир­с­кую муд­рость. А мы бу­дем не­ус­тан­но вос­х­ва­лять и пре­воз­но­сить Гус­сей­на Гус­лия, и нас­ту­пит день, ког­да эмир воз­рев­ну­ет. И этот день для Гус­сей­на Гус­лия бу­дет пос­лед­ним в его воз­вы­ше­нии и пер­вым в его па­де­нии!

Но судь­ба за­бот­ли­во обе­ре­га­ла Ход­жу Нас­ред­ди­на, и да­же про­ма­хи его обо­ра­чи­ва­ла на поль­зу ему.

Когда Бах­ти­яр и Ар­с­лан­бек, каж­дод­нев­но и не­уме­рен­но вос­х­ва­ляя но­во­го муд­ре­ца, поч­ти до­би­лись со­еди­нен­ны­ми уси­ли­ями сво­ей це­ли и эмир, по­ка еще тай­но, но уже на­чал рев­но­вать, слу­чи­лось так, что Ход­жа Нас­ред­дин про­мах­нул­ся.

Они гу­ля­ли с эми­ром в са­ду, вды­хая бла­го­уха­ние цве­тов и нас­лаж­да­ясь пе­ни­ем птиц. Эмир был мол­ча­лив. В этом мол­ча­нии Ход­жа Нас­ред­дин чув­с­т­во­вал скры­тую неп­ри­язнь, но при­чи­ны по­нять не мог.

— А как твой плен­ник, этот са­мый ста­рик? — спро­сил эмир. — Уз­нал ли ты, Гус­сейн Гус­лия, его нас­то­ящее имя и на­ме­ре­ния, с ко­то­ры­ми он при­был в Бу­ха­ру?

Ходжа Нас­ред­дин ду­мал в это вре­мя о Гюль­д­жан и от­ве­тил рас­се­ян­но:

— Да прос­тит ве­ли­кий по­ве­ли­тель нич­тож­но­го ра­ба сво­его. Я не мог до­бить­ся от это­го ста­ри­ка ни од­но­го сло­ва. Он мол­чит как ры­ба.

— Но ты про­бо­вал при­ме­нить к не­му пыт­ку?

— О ве­ли­кий по­ве­ли­тель, еще бы! По­зав­че­ра я вы­ла­мы­вал ему сус­та­вы, а вче­ра я це­лый день же­лез­ны­ми кле­ща­ми рас­ша­ты­вал ему зу­бы.

— Это хо­ро­шая пыт­ка, рас­ша­ты­вать зу­бы, — ска­зал эмир. — Стран­но, что он мол­чит. Мо­жет быть, прис­лать те­бе на по­мощь ис­кус­но­го и опыт­но­го па­ла­ча?

— О нет, пусть ве­ли­кий по­ве­ли­тель не ут­руж­да­ет се­бя за­бо­та­ми! Зав­т­ра я при­ме­ню но­вую пыт­ку — я бу­ду прон­зать язык и дес­ны это­го ста­ри­ка рас­ка­лен­ным ши­лом.

— По­го­ди, по­го­ди! — вос­к­лик­нул эмир, и ли­цо его про­си­яло. — Но как он тог­да смо­жет наз­вать свое имя, ес­ли ты прон­зишь ему рас­ка­лен­ным ши­лом язык? Ты не по­ду­мал об этом, Гус­сейн Гус­лия, и не пре­дус­мот­рел, но мы, ве­ли­кий эмир, по­ду­ма­ли, пре­дус­мот­ре­ли и пре­дот­в­ра­ти­ли твою ошиб­ку, из че­го вид­но, что хо­тя ты и нес­рав­нен­ный муд­рец, но на­ша муд­рость мно­гок­рат­но пре­вос­хо­дит твою, в чем ты сей­час убе­дил­ся.

Радостный, си­я­ющий эмир по­ве­лел не­мед­лен­но соз­вать прид­вор­ных, а ког­да они соб­ра­лись, объ­явил им, что се­год­ня прев­зо­шел сво­ею муд­рос­тью Гус­сей­на Гус­лия, пре­дот­в­ра­тив ошиб­ку, ко­то­рую муд­рец был го­тов со­вер­шить.

Придворный ле­то­пи­сец ста­ра­тель­но за­пи­сал каж­дое сло­во эми­ра, да­бы прос­ла­вить муд­рость его в пос­ле­ду­ющих ве­ках.

С это­го дня рев­ность по­ки­ну­ла сер­д­це эми­ра.

Так, бла­го­да­ря слу­чай­но­му про­ма­ху, Ход­жа Нас­ред­дин раз­ру­шил ко­вар­ные за­мыс­лы сво­их вра­гов.

Но бы­ва­ли у не­го, и все ча­ще, ноч­ные оди­но­кие ча­сы не­вы­но­си­мо­го том­ле­ния. Пол­ная лу­на сто­яла вы­со­ко над Бу­ха­рой; сла­бым си­яни­ем све­ти­лись из­раз­цо­вые шап­ки бес­чис­лен­ных ми­на­ре­тов, а мощ­ные ка­мен­ные под­но­жия то­ну­ли в глу­бо­ком ды­му. Ле­тел ве­те­рок, прох­лад­ный над кров­ля­ми и душ­ный вни­зу, где зем­ля и сте­ны, рас­ка­лив­шись днем, не ос­ты­ва­ли за ночь. Все вок­руг спа­ло — дво­рец, ме­че­ти, хи­жи­ны, толь­ко со­ва тре­во­жи­ла прон­зи­тель­ны­ми кри­ка­ми го­ря­чую дре­му свя­щен­но­го го­ро­да. Ход­жа Нас­ред­дин си­дел у от­к­ры­то­го ок­на. Сер­д­цем он знал, что Гюль­д­жан не спит, ду­ма­ет о нем, и, мо­жет быть, оба они смот­рят сей­час на один и тот же ми­на­рет, но друг дру­га не ви­дят, раз­де­лен­ные сте­на­ми, ре­шет­ка­ми, стра­жей, ев­ну­ха­ми и ста­ру­ха­ми. Ход­жа Нас­ред­дин су­мел отом­к­нуть во­ро­та двор­ца, но га­рем по-преж­не­му был за­перт наг­лу­хо, толь­ко слу­чай мог от­к­рыть его пе­ред Ход­жой Нас­ред­ди­ном. Он не­уто­ми­мо ис­кал этот слу­чай. Тщет­но!.. Он да­же не смог до сих пор пос­лать Гюль­д­жан вес­точ­ку о се­бе.

Он си­дел у ок­на, це­ло­вал ве­тер и го­во­рил ему: «Ну что те­бе сто­ит! За­ле­ти на ми­нут­ку в ее ок­но, кос­нись ее губ. Пе­ре­дай Гюль­д­жан мой по­це­луй и мой ше­пот, ска­жи, что я не за­был ее, что я спа­су ее!» Ве­тер про­ле­тал даль­ше. Ход­жа Нас­ред­дин опять ос­та­вал­ся на­еди­не со сво­ей тос­кой.

Наступал день, а с ним — обыч­ные хло­по­ты и за­бо­ты. Опять нуж­но бы­ло ид­ти в боль­шой зал, там ждать вы­хо­да эми­ра, слу­шать льсти­вые сло­ва прид­вор­ных, от­га­ды­вать хит­рые под­ко­пы Бах­ти­яра, ло­вить его взгля­ды, пол­ные за­та­ен­но­го яда. По­том нуж­но бы­ло па­дать ниц пе­ред эми­ром, про­из­но­сить ему вос­х­ва­ле­ние, по­том дол­гие ча­сы си­деть с ним вдво­ем, смот­реть, скры­вая от­в­ра­ще­ние, на его одут­ло­ва­тое, по­мя­тое ли­цо, слу­шать со вни­ма­ни­ем его глу­пые ре­чи, объ­яс­нять ему рас­по­ло­же­ние звезд. Все это до то­го на­до­ело и оп­ро­ти­ве­ло Ход­же Нас­ред­ди­ну, что он да­же пе­рес­тал при­ду­мы­вать для эми­ра но­вые до­ка­за­тель­с­т­ва, и все под­ряд — го­лов­ную боль эми­ра, не­дос­та­ток во­ды на по­лях, по­вы­ше­ние цен на пше­ни­цу, — все объ­яс­нял од­ни­ми и те­ми же сло­ва­ми, ссы­ла­ясь на од­ни и те же звез­ды.

— Звез­ды Сад-ад-За­бих, — го­во­рил он скуч­ным го­ло­сом, — про­ти­вос­то­ят соз­вез­дию Во­до­лея, в то вре­мя как пла­не­та Мер­ку­рий ста­ла сле­ва от соз­вез­дия Скор­пи­она. Этим и объ­яс­ня­ет­ся се­год­ня бес­сон­ни­ца по­ве­ли­те­ля.

— Звез­ды Сад-ад-За­бих про­ти­вос­то­ят пла­не­те Мер­ку­рию, в то вре­мя как… Это на­до за­пом­нить… Пов­то­ри, Гус­сейн Гус­лия.

Памяти у ве­ли­ко­го эми­ра не бы­ло ни­ка­кой. На сле­ду­ющий день раз­го­вор на­чи­нал­ся сно­ва:

— Па­деж ско­та в гор­ных мес­т­нос­тях объ­яс­ня­ет­ся тем, о ве­ли­кий эмир, что звез­ды Сад-ад-За­бих вста­ли в со­че­та­ние с соз­вез­ди­ем Во­до­лея, в то вре­мя как пла­не­та Мер­ку­рий про­ти­вос­то­ит соз­вез­дию Скор­пи­она.

— Зна­чит, звез­ды Сад-ад-За­бих, — го­во­рил эмир. — Это на­до за­пом­нить.

«Всемогущий ал­лах, до че­го он глуп! — с тос­кой ду­мал Ход­жа Нас­ред­дин. — Он еще глу­пее ка­ли­фа баг­дад­с­ко­го! До че­го он мне на­до­ел, и ско­ро ли я выр­вусь от­сю­да!»

А эмир на­чи­нал но­вые ре­чи:

— В на­шем го­су­дар­с­т­ве, Гус­сейн Гус­лия, ца­рят сей­час пол­ный мир и ус­по­ко­ение. И да­же ни­че­го не слыш­но об этом не­чес­тив­це, о Ход­же Нас­ред­ди­не. Ку­да бы он мог де­вать­ся, и по­че­му он мол­чит? Объ­яс­ни нам, Гус­сейн Гус­лия.

— О все­мо­гу­щий вла­ды­ка, сре­до­то­чие все­лен­ной! Звез­ды Сад-ад-За­бих… — на­чи­нал скуч­ным и тя­гу­чим го­ло­сом Ход­жа Нас­ред­дин и сно­ва пов­то­рял все, ска­зан­ное уже мно­го раз. — А кро­ме то­го, ве­ли­кий эмир, этот не­чес­ти­вец Ход­жа Нас­ред­дин бы­вал в Баг­да­де и, ко­неч­но, слы­шал о мо­ей муд­рос­ти. Ког­да ста­ло ему из­вес­т­но, что я при­ехал в Бу­ха­ру, то он за­та­ил­ся, объ­ятый стра­хом и тре­пе­том, ибо он зна­ет, что мне ни­че­го не сто­ит его пой­мать.

— Пой­мать! Это бы­ло бы очень хо­ро­шо! Но ка­ким спо­со­бом ду­ма­ешь ты пой­мать его?

— Я для это­го выж­ду бла­гоп­ри­ят­но­го со­че­та­ния звезд Сад-ад-За­бих с пла­не­той Юпи­те­ром.

— С пла­не­той Юпи­те­ром, — пов­то­рял эмир. — Это на­до за­пом­нить. Зна­ешь ли, Гус­сейн Гус­лия, ка­кая муд­рая мысль осе­ни­ла нас се­год­ня ночью? Мы по­ду­ма­ли, что Бах­ти­яра сле­ду­ет прог­нать с его дол­ж­нос­ти, а ве­ли­ким ви­зи­рем пос­та­вить те­бя.

И на­до бы­ло па­дать ниц пе­ред эми­ром, вос­х­ва­лять и бла­го­да­рить его, а по­том объ­яс­нять, что сей­час нель­зя про­из­во­дить сме­ну ви­зи­рей, ибо звез­ды Сад-ад-За­бих не бла­гоп­ри­ят­с­т­ву­ют это­му. «Ско­рее, ско­рее выр­вать­ся от­сю­да!» — вос­к­ли­цал мыс­лен­но Ход­жа Нас­ред­дин.

Так, под­жи­дая слу­чая, Ход­жа Нас­ред­дин вла­чил во двор­це без­ра­дос­т­ное, тос­к­ли­вое су­щес­т­во­ва­ние. Его тя­ну­ло на ба­зар, в тол­пу, в чай­ха­ну, в дым­ную хар­чев­ню, он от­дал бы все эмир­с­кие яс­т­ва за од­ну мис­ку лу­ко­вой, жгу­чей от пер­ца пох­леб­ки из ба­рань­их ног, за жи­лы и хря­щи в ба­зар­ном, де­ше­вом пло­ве. Он об­ме­нял бы свой пар­чо­вый ха­лат на лю­бую рва­ную ве­тошь, — толь­ко бы вмес­то сла­вос­ло­вий и вос­х­ва­ле­ний ус­лы­шать прос­тую, бе­зыс­кус­ную речь и гром­кий смех от чис­то­го сер­д­ца.

Но судь­ба про­дол­жа­ла ис­пы­ты­вать Ход­жу Нас­ред­ди­на и не по­сы­ла­ла бла­гоп­ри­ят­но­го слу­чая. Меж­ду тем эмир все ча­ще спра­ши­вал, ког­да же на­ко­нец звез­ды поз­во­лят ему под­нять цар­с­т­вен­ной ру­кой пок­ры­ва­ло но­вой на­лож­ни­цы.

Глава двадцать восьмая

Однажды эмир в не­уроч­ный час пот­ре­бо­вал к се­бе баг­дад­с­ко­го муд­ре­ца. Бы­ло очень ра­но, весь дво­рец спал, слы­шал­ся плеск двор­цо­вых фон­та­нов, вор­ко­ва­ли гор­лин­ки, ше­лес­те­ли крыль­ями. «За­чем я по­на­до­бил­ся ему?» — не­до­уме­вал Ход­жа Нас­ред­дин, под­ни­ма­ясь по яш­мо­вым сту­пе­ням в эмир­с­кую опо­чи­валь­ню.

Навстречу ему, нес­лыш­но, как тень, из опо­чи­валь­ни выс­коль­з­нул Бах­ти­яр. Они на хо­ду об­ме­ня­лись при­вет­с­т­ви­ями. Ход­жа Нас­ред­дин нас­то­ро­жил­ся, пред­чув­с­т­вуя ка­кой-то под­вох.

В опо­чи­валь­не Ход­жа Нас­ред­дин зас­тал глав­но­го ев­ну­ха. Его Ве­ли­кое Це­ло­муд­рие, жа­лоб­но сте­ная, ле­жал ниц пе­ред эмир­с­ким ло­жем, а ря­дом на ков­ре ва­ля­лись об­лом­ки паль­мо­вой, от­де­лан­ной зо­ло­том трос­ти.

Тяжелые бар­хат­ные за­на­ве­си от­го­ра­жи­ва­ли опо­чи­валь­ню от све­же­го ут­рен­не­го вет­ра, от сол­неч­ных лу­чей и птичь­его ще­бе­та. Она оза­ря­лась тус­к­лым пла­ме­нем све­тиль­ни­ка, ко­то­рый хо­тя и сде­лан был из чис­то­го зо­ло­та, но ча­дил и во­нял ни­чуть не мень­ше обык­но­вен­но­го, гли­ня­но­го. В уг­лу ды­ми­ла рез­ная ку­риль­ни­ца, ис­то­чая пря­ное и слад­кое бла­го­уха­ние, бес­силь­ное, од­на­ко, заг­лу­шить чад­ный за­пах ба­рань­его са­ла. Воз­дух в опо­чи­валь­не был до то­го гус­тым, что у Ход­жи Нас­ред­ди­на за­ще­ко­та­ло в но­су и за­пер­ши­ло в гор­ле.

Эмир си­дел, выс­та­вив из-под шел­ко­во­го оде­яла во­ло­са­тые но­ги; Ход­жа Нас­ред­дин за­ме­тил, что пят­ки у по­ве­ли­те­ля бы­ли тем­но-жел­тые, слов­но бы он коп­тил их вре­мя от вре­ме­ни над сво­ей ин­дий­с­кой ку­риль­ни­цей.

— Гус­сейн Гус­лия, мы на­хо­дим­ся в силь­ней­шем рас­строй­с­т­ве, — ска­зал эмир. — В этом по­ви­нен наш глав­ный ев­нух, ко­то­ро­го ты ви­дишь пе­ред со­бой.

— О ве­ли­кий по­ве­ли­тель! — вскри­чал Ход­жа Нас­ред­дин, хо­ло­дея. — Не­уже­ли он ос­ме­лил­ся?..

— Да нет! — Эмир, по­мор­щив­шись, мах­нул ру­кой. — Ну как он мо­жет ос­ме­лить­ся, ес­ли мы, со свой­с­т­вен­ной нам муд­рос­тью, все пре­дус­мот­ре­ли и рань­ше, чем наз­на­чить его глав­ным ев­ну­хом, по­за­бо­ти­лись обо всем. Сов­сем дру­гое де­ло. Мы уз­на­ли се­год­ня, что вот этот не­го­дяй, наш глав­ный ев­нух, по­за­быв о ве­ли­кой ми­лос­ти, ко­то­рую мы ока­за­ли ему, пос­та­вив его на од­ну из са­мых выс­ших дол­ж­нос­тей в го­су­дар­с­т­ве, на­чал прес­туп­но пре­неб­ре­гать сво­ими обя­зан­нос­тя­ми. Вос­поль­зо­вав­шись тем, что мы в пос­лед­нее вре­мя не по­се­ща­ем на­ших на­лож­ниц, он ос­ме­лил­ся на три дня по­ки­нуть га­рем, что­бы пре­дать­ся па­губ­но­му по­ро­ку, а имен­но — ку­ре­нию га­ши­ша. И в га­ре­ме воз­му­тил­ся по­ря­док и на­ру­ши­лось спо­кой­с­т­вие, и на­ши на­лож­ни­цы, ли­шен­ные над­зо­ра, пе­ред­ра­лись меж­ду со­бой, по­вы­ры­ва­ли друг у дру­га во­ло­сы и по­ца­ра­па­ли ли­ца, чем был при­чи­нен нам, ве­ли­ко­му эми­ру, не­сом­нен­ный ущерб, ибо жен­щи­на с ис­ца­ра­пан­ным ли­цом или ред­ки­ми во­ло­са­ми не мо­жет счи­тать­ся со­вер­шен­ной в на­ших гла­зах. Кро­ме то­го, слу­чи­лось еще од­но со­бы­тие, по­вер­г­шее нас в пе­чаль и огор­че­ние: на­ша но­вая на­лож­ни­ца за­бо­ле­ла и вот уже тре­тий день не при­ни­ма­ет пи­щи.

Ходжа Нас­ред­дин встре­пе­нул­ся. Эмир дви­же­ни­ем ру­ки ос­та­но­вил его:

— По­дож­ди, мы еще не кон­чи­ли го­во­рить. Она за­бо­ле­ла и мо­жет рас­стать­ся с жиз­нью. Ес­ли бы мы вош­ли к ней хо­тя один раз, то ее бо­лезнь и да­же смерть не так уж силь­но огор­чи­ли бы на­ше сер­д­це, но сей­час ты по­ни­ма­ешь сам, Гус­сейн Гус­лия, мы весь­ма и весь­ма опе­ча­ле­ны. По­че­му и ре­ши­ли мы, — про­дол­жал эмир, по­вы­сив го­лос, — да­бы впредь не под­вер­гать­ся огор­че­ни­ям и рас­строй­с­т­вам, прог­нать это­го не­го­дяя и рас­пут­ни­ка с его дол­ж­нос­ти, ли­шить всех на­ших ми­лос­тей и вы­дать ему двес­ти пле­тей. Те­бе же, о Гус­сейн Гус­лия, нап­ро­тив то­го, ре­ши­ли мы ока­зать ве­ли­кую ми­лость и наз­на­чить те­бя на ос­во­бо­див­шу­юся дол­ж­ность, то есть глав­ным ев­ну­хом на­ше­го га­ре­ма!

У Ход­жи Нас­ред­ди­на под­ко­си­лись но­ги, ос­та­но­ви­лось ды­ха­ние, по­хо­ло­де­ли внут­рен­нос­ти.

Эмир, сдви­нув бро­ви, гроз­но воп­ро­сил:

— Ты, ка­жет­ся, на­ме­рен воз­ра­зить нам, Гус­сейн Гус­лия? Мо­жет быть, су­ет­ные и ми­мо­лет­ные нас­лаж­де­ния ты пред­по­чи­та­ешь ве­ли­ко­му счас­тью слу­жить на­шей цар­с­т­вен­ной осо­бе? От­веть, ес­ли так!

Ходжа Нас­ред­дин уже ов­ла­дел со­бой. Он пок­ло­нил­ся эми­ру:

— Да хра­нит ал­лах на­ше­го ве­ли­ко­го по­ве­ли­те­ля. Ми­лость эми­ра ко мне, нич­тож­но­му, без­г­ра­нич­на. Ве­ли­кий вла­ды­ка об­ла­да­ет вол­шеб­ным свой­с­т­вом от­га­ды­вать са­мые тай­ные и сок­ро­вен­ные же­ла­ния сво­их приб­ли­жен­ных, что да­ет ему воз­мож­ность неп­ре­рыв­но из­ли­вать на них свое бла­го. Сколь­ко раз меч­тал я, нич­тож­ный, за­нять мес­то это­го ле­ни­во­го и глу­по­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый ле­жит сей­час на ков­ре и сто­нет тон­ким го­ло­сом, при­няв на се­бя спра­вед­ли­вое на­ка­за­ние трос­тью; сколь­ко раз я меч­тал, но не ос­ме­ли­вал­ся ска­зать о сво­ем же­ла­нии эми­ру. Но вот сам ве­ли­кий по­ве­ли­тель…

— Так в чем же пре­пят­с­т­вие? — дру­же­люб­но и ра­дос­т­но пе­ре­бил эмир. — Сей­час мы по­зо­вем ле­ка­ря, он возь­мет свои но­жи, и ты уда­лишь­ся с ним ку­да-ни­будь в уеди­нен­ное мес­то, а мы тем вре­ме­нем при­ка­жем Бах­ти­яру на­пи­сать указ о наз­на­че­нии те­бя глав­ным ев­ну­хом. Гей! — крик­нул эмир и уда­рил в ла­до­ши.

7 комментариев на «Возмутитель спокойствия (издание 1956 года)»

  1. Viator говорит:

    Очень смешная картинка. Как художнику вообще пришло в голову, что в кости играют костяшками домино?

    • Узакбай говорит:

      Да, на это многие обращают внимание. ) Наверное, он был далёк от азартных игр.

      • Viator говорит:

        У меня была ещё такая мысль, что настоящие кости не пропустила цензура. Вы не знаете, могло ли такое быть?

  2. Узакбай говорит:

    Кто его знает… Иллюстрации создавались в 1955 году. Нарды, в которые повсеместно играют в Средней Азии (и не только) с помощью тех же костей под запретом вроде бы не были.
    Но! Что интересно, существует аналогичная картинка (первоначальный набросок? вариант?) где чётко изображены именно кости. В общем, надо сделать соответствующий пост про эту загадку в частности и про Гальбу в общем. )

  3. армен говорит:

    Глупая восточная сказка.

  4. Узакбай говорит:

    Армен, было бы интересно услышать Ваше более развёрнутое мнение.

  5. Сергей-Одесса говорит:

    Зря ожидаете… 🙂
    Такое мог сказать человек, не читавший эту книгу

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

2 + three =