Возмутитель спокойствия (издание 1956 года)

Комната, в ко­то­рую при­вел его рос­тов­щик, не име­ла окон, а дверь за­пи­ра­лась тре­мя зам­ка­ми и еще ка­ки­ми-то за­со­ва­ми, тай­на ко­то­рых бы­ла из­вес­т­на толь­ко хо­зя­ину. Он дол­го во­зил­ся, зве­ня от­мыч­ка­ми, преж­де чем за­со­вы упа­ли и дверь от­к­ры­лась. Имен­но здесь хра­ни­лись гор­ш­ки, здесь же рос­тов­щик спал на дос­ках, прик­ры­вав­ших вход в под­зе­мелье.

— Раз­день­ся! — при­ка­зал Ход­жа Нас­ред­дин. Рос­тов­щик сбро­сил одеж­ду. На­го­та его бы­ла не­опи­су­емо бе­зоб­раз­на. Ход­жа Нас­ред­дин зак­рыл дверь и на­чал тво­рить зак­ли­на­ния.

Тем вре­ме­нем во дво­ре соб­ра­лись мно­го­чис­лен­ные род­с­т­вен­ни­ки Джа­фа­ра. Мно­гие из них бы­ли дол­ж­ны ему и на­де­ялись, что се­год­ня на ра­дос­тях он прос­тит дол­ги. Нап­рас­но они на­де­ялись: рос­тов­щик слы­шал че­рез зак­ры­тую дверь го­ло­са сво­их дол­ж­ни­ков и злоб­но ус­ме­хал­ся в ду­ше. «Я ска­жу им се­год­ня, что про­щаю дол­ги, — ду­мал он, — но рас­пи­сок я им не вер­ну, рас­пис­ки ос­та­нут­ся у ме­ня. И они, ус­по­ко­ив­шись, нач­нут бес­печ­ную жизнь, а я ни­че­го не ска­жу, я бу­ду мол­чать, но втай­не все вре­мя под­с­чи­ты­вать. И ког­да на каж­дую тань­га дол­га на­рас­тет еще де­сять тань­га и сум­ма дол­га пре­вы­сит сто­имость до­мов, са­дов и ви­ног­рад­ни­ков, при­над­ле­жа­щих ны­не мо­им дол­ж­ни­кам, я по­зо­ву судью, от­ка­жусь от сво­его обе­ща­ния, предъ­яв­лю рас­пис­ки, про­дам все их иму­щес­т­во, ос­тав­лю их ни­щи­ми и на­пол­ню зо­ло­том еще один гор­шок!» Так он меч­тал, сне­да­емый не­уто­ли­мым ко­рыс­то­лю­би­ем.

— Встань и одень­ся! — ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин. — Сей­час мы пой­дем к во­до­ему свя­то­го Ах­ме­да, и ты оку­нешь­ся в его свя­щен­ные во­ды. Это не­об­хо­ди­мо для тво­его ис­це­ле­ния.

— Во­до­ем свя­то­го Ах­ме­да! — ис­пу­ган­но вос­к­лик­нул рос­тов­щик. — Я уже то­нул од­наж­ды в его во­дах. За­пом­ни, о муд­рей­ший Гус­сейн Гус­лия, что пла­вать я не умею.

— Ты дол­жен на пу­ти к во­до­ему бес­п­ре­рыв­но чи­тать мо­лит­вы, — ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин. — И ты не дол­жен ду­мать о зем­ных ве­щах. Кро­ме то­го, ты возь­мешь ко­ше­лек с зо­ло­том и каж­до­му встреч­но­му бу­дешь да­рить зо­ло­тую мо­не­ту.

Ростовщик сто­нал и охал, но вы­пол­нил все в точ­нос­ти. На пу­ти встре­ча­лись ему раз­ные лю­ди — ре­мес­лен­ни­ки, ни­щие; ме­ня­ясь в ли­це, он каж­до­му да­рил зо­ло­тую мо­не­ту. Сза­ди шли мно­го­чис­лен­ные род­с­т­вен­ни­ки. Ход­жа Нас­ред­дин на­роч­но поз­вал их пос­мот­реть, да­бы из­бег­нуть впос­лед­с­т­вии об­ви­не­ния в пред­на­ме­рен­ном утоп­ле­нии рос­тов­щи­ка.

Солнце опус­ка­лось за кров­ли, де­ревья нак­ры­ли во­до­ем сво­ей тенью, зве­не­ли ко­ма­ры. Джа­фар вто­рич­но раз­дел­ся, по­до­шел к во­де.

— Здесь очень глу­бо­ко, — ска­зал он жа­лоб­но. — Гус­сейн Гус­лия, ты не за­был: ведь я не умею пла­вать.

Родственники наб­лю­да­ли в без­мол­вии. Рос­тов­щик, прик­ры­вая ла­донью свой срам и бо­яз­ли­во под­жи­ма­ясь, обо­шел вок­руг во­до­ема, вы­би­рая мес­то по­мель­че.

Но вот Джа­фар при­сел на кор­точ­ки и, дер­жась за на­вис­шие кус­ты, опас­ли­во поп­ро­бо­вал во­ду но­гой.

— Хо­лод­но, — по­жа­ло­вал­ся он; гла­за его ок­руг­ли­лись.

— Ты слиш­ком мед­лишь, — от­ве­тил Ход­жа Нас­ред­дин, ста­ра­ясь не смот­реть на рос­тов­щи­ка, что­бы не до­пус­тить к сво­ему сер­д­цу неп­ра­вед­ной жа­лос­ти. Но он вспом­нил стра­да­ния бед­ня­ков, ра­зо­рен­ных Джа­фа­ром, за­пек­ши­еся гу­бы боль­но­го ре­бен­ка, вспом­нил сле­зы ста­ро­го Ни­яза; ли­цо Ход­жи Нас­ред­ди­на за­го­ре­лось от гне­ва, он сме­ло и от­к­ры­то пос­мот­рел рос­тов­щи­ку пря­мо в гла­за.

— Ты слиш­ком мед­лишь! — пов­то­рил он. — Ес­ли ты хо­чешь ис­це­лить­ся, то по­ле­зай.

Ростовщик по­лез. Он лез очень мед­лен­но, и ког­да его но­ги бы­ли по ко­ле­но в во­де, то жи­во­том он все еще ле­жал на бе­ре­гу. На­ко­нец — вып­ря­мил­ся. Глу­би­на сра­зу же у бе­ре­га бы­ла по по­яс ему. Вско­лых­ну­лись во­до­рос­ли, ще­ко­ча хо­лод­ны­ми при­кос­но­ве­ни­ями его те­ло. Зяб­ко по­ше­ве­ли­вая ло­пат­ка­ми, он шаг­нул впе­ред и ог­ля­нул­ся. Сде­лал еще один шаг и ог­ля­нул­ся. В гла­зах его мож­но бы­ло про­честь не­мую моль­бу. Ход­жа Нас­ред­дин не внял этой моль­бе. По­жа­леть рос­тов­щи­ка зна­чи­ло бы об­речь на даль­ней­шие стра­да­ния ты­ся­чи бед­ня­ков.

Вода пок­ры­ла горб рос­тов­щи­ка, но Ход­жа Нас­ред­дин не­умо­ли­мо за­го­нял рос­тов­щи­ка все даль­ше в глу­би­ну.

— Еще, еще… Пусть во­да кос­нет­ся тво­их ушей, ина­че я не бе­русь ис­це­лять. Ну, иди же сме­лее, поч­тен­ный Джа­фар! Сме­лее! Шаг­ни еще! Ну еще нем­но­го!

— Элп! — вдруг ска­зал рос­тов­щик и ушел под во­ду с го­ло­вой.

— Элп! — пов­то­рил он, по­ка­зы­ва­ясь че­рез се­кун­ду на по­вер­х­нос­ти.

— Он то­нет! Он то­нет! — зак­ри­ча­ли род­с­т­вен­ни­ки. Под­ня­лась су­ма­то­ха и тол­кот­ня, рос­тов­щи­ку про­тя­ги­ва­ли ру­ки, пал­ки; од­ни хо­те­ли по­мочь ему от чис­то­го сер­д­ца, дру­гие ста­ра­лись толь­ко для ви­да.

Ходжа Нас­ред­дин сра­зу оп­ре­де­лил, кто из этих лю­дей и сколь­ко дол­жен. Сам он бе­гал, кри­чал и хло­по­тал боль­ше всех:

— Да­вай! Ну да­вай же ру­ку, поч­тен­ный Джа­фар! Ты слы­шишь, да­вай ру­ку! Да­вай!

— Да­вай! Да­вай! — хо­ром вто­ри­ли род­с­т­вен­ни­ки.

Ростовщик про­дол­жал мол­ча ны­рять, по­ка­зы­ва­ясь на по­вер­х­нос­ти все ре­же и ре­же. И здесь, в этих свя­щен­ных во­дах, он на­шел бы свой ко­нец, ес­ли бы не при­бе­жал от­ку­да-то бо­сой во­до­нос с пус­тым бур­дю­ком за спи­ной.

— Ба! — вос­к­лик­нул он, уви­дев то­ну­ще­го. — Да ведь это рос­тов­щик Джа­фар!

И, не раз­ду­мы­вая, пря­мо как был, в одеж­де, он прыг­нул в во­ду, про­тя­нул ру­ку, от­ры­вис­то крик­нув:

— На!

Ростовщик уце­пил­ся и был бла­го­по­луч­но вы­та­щен.

Пока он, ле­жа на бе­ре­гу, при­хо­дил в се­бя, во­до­нос сло­во­охот­ли­во по­яс­нял род­с­т­вен­ни­кам:

— Вы неп­ра­виль­но спа­са­ли его. Вы кри­ча­ли «да­вай», в то вре­мя как нуж­но бы­ло кри­чать ему «на»! Вы зна­ете, ко­неч­но, что поч­тен­ный Джа­фар уже то­нул од­наж­ды в этом свя­щен­ном во­до­еме и был спа­сен ка­ким-то че­ло­ве­ком, про­ез­жав­шим ми­мо на се­ром иша­ке. Этот че­ло­век при­ме­нил для спа­се­ния рос­тов­щи­ка имен­но та­кой спо­соб, а я — за­пом­нил. Се­год­ня эта на­ука мне при­го­ди­лась…

Ходжа Нас­ред­дин слу­шал, ку­сая гу­бы. Вы­хо­ди­ло так, что он спас рос­тов­щи­ка дваж­ды — один раз сво­ими ру­ка­ми и вто­рой — ру­ка­ми во­до­но­са. «Нет, я все-та­ки утоп­лю его, хо­тя бы мне приш­лось для это­го про­жить в Бу­ха­ре еще це­лый год», — ду­мал он. Тем вре­ме­нем рос­тов­щик от­ды­шал­ся и на­чал свар­ли­во кри­чать:

— О Гус­сейн Гус­лия, ты взял­ся ис­це­лить ме­ня, а вмес­то это­го чуть не уто­пил ме­ня! Кля­нусь ал­ла­хом, — ни­ког­да боль­ше я не по­дой­ду к это­му во­до­ему бли­же чем на сто ша­гов! И ка­кой же ты муд­рец, Гус­сейн Гус­лия, ес­ли не зна­ешь, как нуж­но спа­сать лю­дей из во­ды, прос­той во­до­нос пре­вос­хо­дит те­бя сво­им ра­зу­мом! По­дай­те мой ха­лат и мою чал­му; идем, Гус­сейн Гус­лия, уже тем­не­ет, а нам нуж­но за­вер­шить на­ча­тое. Во­до­нос! — до­ба­вил рос­тов­щик, под­ни­ма­ясь. — Не за­будь, что срок тво­ему дол­гу ис­те­ка­ет че­рез не­де­лю. Но я хо­чу наг­ра­дить те­бя и по­это­му про­щаю те­бе по­ло­ви­ну… то есть я хо­тел ска­зать — чет­верть… нет, од­ну де­ся­тую часть тво­его дол­га. Это впол­не дос­та­точ­ная наг­ра­да, ибо я мог бы вып­лыть сам, без тво­ей по­мо­щи.

— О поч­тен­ный Джа­фар, — роб­ко ска­зал во­до­нос. — Ты не вып­лыл бы без мо­ей по­мо­щи. Прос­ти мне хо­тя бы чет­верть мо­его дол­га.

— Ага! Зна­чит, ты спа­сал ме­ня с ко­рыс­т­ны­ми це­ля­ми! — зак­ри­чал рос­тов­щик. — Зна­чит, в те­бе го­во­ри­ли не чув­с­т­ва доб­ро­го му­суль­ма­ни­на, но од­но лишь ко­рыс­то­лю­бие! За это, во­до­нос, ты под­ле­жишь на­ка­за­нию. Из тво­его дол­га я ни­че­го не про­щаю те­бе!

Водонос, по­ну­рясь, ото­шел. Ход­жа Нас­ред­дин с жа­лос­тью пос­мот­рел на не­го, по­том — с не­на­вис­тью и през­ре­ни­ем — на Джа­фа­ра.

— Гус­сейн Гус­лия, идем ско­рее, — то­ро­пил рос­тов­щик. — О чем ты шеп­чешь­ся там с этим ко­рыс­то­лю­би­вым во­до­но­сом?

— По­дож­ди, — от­ве­тил Ход­жа Нас­ред­дин. — Ты за­был, что дол­жен да­рить каж­до­му встреч­но­му зо­ло­тую мо­не­ту. По­че­му ты ни­че­го не дал во­до­но­су?

— О, го­ре мне, о ра­зо­ре­ние! — вос­к­лик­нул рос­тов­щик. — Это­му през­рен­но­му ко­рыс­то­люб­цу я дол­жен еще да­вать день­ги! — Он раз­вя­зал ко­ше­лек, швыр­нул мо­не­ту. — Пусть это бу­дет пос­лед­няя. Уже стем­не­ло, и мы ни­ко­го не встре­тим на об­рат­ном пу­ти.

Но Ход­жа Нас­ред­дин не зря шеп­тал­ся о чем-то с во­до­но­сом.

Двинулись в об­рат­ный путь — впе­ре­ди рос­тов­щик, за ним — Ход­жа Нас­ред­дин, сза­ди — род­с­т­вен­ни­ки. Но не прош­ли они и пя­ти­де­ся­ти ша­гов, как нав­с­т­ре­чу им из пе­ре­ул­ка вы­шел во­до­нос, — тот са­мый, ко­то­ро­го они толь­ко что ос­та­ви­ли на бе­ре­гу.

Ростовщик от­вер­нул­ся, хо­тел прой­ти ми­мо. Ход­жа Нас­ред­дин стро­гим го­ло­сом ос­та­но­вил его:

— Не за­бы­вай, Джа­фар: каж­до­му встреч­но­му!

В ноч­ном воз­ду­хе про­нес­ся му­чи­тель­ный стон: это Джа­фар раз­вя­зы­вал ко­ше­лек.

Получив мо­не­ту, во­до­нос ис­чез в тем­но­те. Но че­рез пять­де­сят ша­гов — опять вы­шел нав­с­т­ре­чу. Рос­тов­щик по­бе­лел и зат­ряс­ся.

— Гус­сейн Гус­лия, — жа­лоб­но ска­зал он. — Пос­мот­ри, ведь это опять тот же са­мый…

— Каж­до­му встреч­но­му, — пов­то­рил Ход­жа Нас­ред­дин.

В ти­хом воз­ду­хе сно­ва проз­ву­чал стон. Это Джа­фар раз­вя­зы­вал ко­ше­лек.

Так бы­ло всю до­ро­гу. Во­до­нос че­рез каж­дые пять­де­сят ша­гов по­па­дал­ся нав­с­т­ре­чу. Он за­пы­хал­ся, ды­шал тя­же­ло и пре­ры­вис­то, по его ли­цу стру­ил­ся пот. Он ни­че­го не по­ни­мал в про­ис­хо­дя­щем. Он хва­тал мо­не­ту и ки­дал­ся оп­ро­метью в об­ход, что­бы че­рез ми­ну­ту опять выс­ко­чить от­ку­да-ни­будь из кус­тов на до­ро­гу.

Ростовщик, спа­сая свои день­ги, все убыс­т­рял и убыс­т­рял ша­ги, на­ко­нец ки­нул­ся бе­гом. Но раз­ве мог он со сво­ей хро­мо­той пе­рег­нать во­до­но­са, ко­то­рый, обе­зу­мев, мчал­ся как вихрь, пе­ре­ма­хи­вал че­рез за­бо­ры; он ухит­рил­ся выс­ко­чить нав­с­т­ре­чу рос­тов­щи­ку не ме­нее пят­над­ца­ти раз и, на­ко­нец, пе­ред са­мым до­мом, он спрыг­нул от­ку­да-то с кры­ши и за­го­ро­дил со­бою ка­лит­ку. По­лу­чив пос­лед­нюю мо­не­ту, он в из­не­мо­же­нии по­ва­лил­ся на зем­лю.

Ростовщик прос­ко­чил в ка­лит­ку. За ним во­шел Ход­жа Нас­ред­дин. Рос­тов­щик швыр­нул к его но­гам пус­той ко­ше­лек и зак­ри­чал в бе­шен­с­т­ве:

— Гус­сейн Гус­лия, мое ис­це­ле­ние об­хо­дит­ся мне слиш­ком до­ро­го! Я уже пот­ра­тил боль­ше трех ты­сяч тань­га на по­дар­ки, на ми­лос­ты­ню и на это­го прок­ля­то­го во­до­но­са!

— Ус­по­кой­ся! — от­ве­тил Ход­жа Нас­ред­дин. — Че­рез пол­ча­са ты бу­дешь воз­наг­раж­ден. Пусть пос­ре­ди дво­ра заж­гут боль­шой кос­тер.

Пока слу­ги но­си­ли дро­ва и раз­жи­га­ли кос­тер, Ход­жа Нас­ред­дин ду­мал о том, как бы оду­ра­чить рос­тов­щи­ка и взва­лить на не­го всю ви­ну за не­удав­ше­еся ис­це­ле­ние. Раз­ные спо­со­бы при­хо­ди­ли ему в го­ло­ву, но он от­вер­гал их под­ряд, не приз­на­вая дос­той­ны­ми. Кос­тер меж­ду тем раз­го­рал­ся, язы­ки пла­ме­ни, слег­ка ко­леб­ле­мые вет­ром, под­ня­лись вы­со­ко, оза­рив баг­ря­ным блес­ком лис­т­ву ви­ног­рад­ни­ка.

— Раз­день­ся, Джа­фар, и триж­ды обой­ди вок­руг кос­т­ра, — ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин. Он все еще не при­ду­мал дос­той­но­го спо­со­ба и вы­иг­ры­вал вре­мя. Ли­цо его бы­ло оза­бо­чен­ным.

Родственники наб­лю­да­ли в без­мол­вии. Рос­тов­щик хо­дил вок­руг кос­т­ра, слов­но обезь­яна на це­пи, бол­тая ру­ка­ми, сви­сав­ши­ми поч­ти до ко­лен.

Лицо Ход­жи Нас­ред­ди­на вдруг про­яс­ни­лось. Он об­лег­чен­но вздох­нул и, от­ки­нув­шись, рас­п­ра­вил пле­чи.

— Дай­те мне оде­яло! — ска­зал он звуч­ным го­ло­сом. — Джа­фар и все ос­таль­ные, по­дой­ди­те ко мне!

Он выс­т­ро­ил род­с­т­вен­ни­ков коль­цом, а рос­тов­щи­ка по­са­дил в се­ре­ди­не на зем­лю. По­том он об­ра­тил­ся к ним со сле­ду­ющи­ми сло­ва­ми:

— Сей­час я нак­рою Джа­фа­ра этим оде­ялом и проч­ту мо­лит­ву. А все вы, и Джа­фар в том чис­ле, дол­ж­ны, зак­рыв гла­за, пов­то­рять эту мо­лит­ву за мной. И ког­да я сни­му оде­яло, Джа­фар бу­дет уже ис­це­лен. Но я дол­жен пре­дуп­ре­дить вас об од­ном не­обы­чай­но важ­ном ус­ло­вии, и ес­ли кто-ни­будь на­ру­шит это ус­ло­вие, то Джа­фар ос­та­нет­ся не­ис­це­лен­ным. Слу­шай­те вни­ма­тель­но и за­по­ми­най­те.

Родственники мол­ча­ли, го­то­вые слу­шать и за­по­ми­нать.

— Ког­да вы бу­де­те пов­то­рять за мною сло­ва мо­лит­вы, — раз­дель­но и гром­ко ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин, — ни один из вас, ни тем бо­лее сам Джа­фар, не дол­жен ду­мать об обезь­яне! Ес­ли кто-ни­будь из вас нач­нет ду­мать о ней или, что еще ху­же, пред­с­тав­лять ее се­бе в сво­ем во­об­ра­же­нии — с хвос­том, крас­ным за­дом, от­в­ра­ти­тель­ной мор­дой и жел­ты­ми клы­ка­ми — тог­да, ко­неч­но, ни­ка­ко­го ис­це­ле­ния не бу­дет и не мо­жет быть, ибо свер­ше­ние бла­го­чес­ти­во­го де­ла не­сов­мес­ти­мо с мыс­ля­ми о столь гнус­ном су­щес­т­ве, как обезь­яна. Вы по­ня­ли ме­ня?

— По­ня­ли! — от­ве­ти­ли род­с­т­вен­ни­ки.

— Го­товь­ся, Джа­фар, зак­рой гла­за! — тор­жес­т­вен­но ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин, нак­ры­вая рос­тов­щи­ка оде­ялом. — Те­перь вы зак­рой­те гла­за, — об­ра­тил­ся он к род­с­т­вен­ни­кам. — И пом­ни­те мое ус­ло­вие: не ду­мать об обезь­яне.

Он про­из­нес на­рас­пев пер­вые сло­ва мо­лит­вы:

— Муд­рый ал­лах и все­ве­ду­щий, си­лою свя­щен­ных зна­ков Алиф, Лам, Мим и Ра нис­пош­ли ис­це­ле­ние нич­тож­но­му ра­бу тво­ему Джа­фа­ру.

— Муд­рый ал­лах и все­ве­ду­щий, — вто­рил раз­но­го­ло­сый хор род­с­т­вен­ни­ков.

И вот на ли­це од­но­го Ход­жа Нас­ред­дин за­ме­тил тре­во­гу и сму­ще­ние; вто­рой род­с­т­вен­ник на­чал каш­лять, тре­тий — пу­тать сло­ва, а чет­вер­тый — тряс­ти го­ло­вой, точ­но бы ста­ра­ясь отог­нать на­вяз­чи­вое ви­де­ние. А че­рез ми­ну­ту и сам Джа­фар бес­по­кой­но за­во­ро­чал­ся под оде­ялом: обезь­яна, от­в­ра­ти­тель­ная и не­вы­ра­зи­мо гнус­ная, с длин­ным хвос­том и жел­ты­ми клы­ка­ми, не­от­с­туп­но сто­яла пе­ред его ум­с­т­вен­ным взо­ром и да­же драз­ни­лась, по­ка­зы­вая ему по­пе­ре­мен­но то язык, то круг­лый крас­ный зад, то есть мес­та на­ибо­лее неп­ри­лич­ные для со­зер­ца­ния му­суль­ма­ни­на.

Ходжа Нас­ред­дин про­дол­жал гром­ко чи­тать мо­лит­ву, и вдруг ос­та­но­вил­ся, как бы прис­лу­ши­ва­ясь. За ним умол­к­ли род­с­т­вен­ни­ки, не­ко­то­рые по­пя­ти­лись. Джа­фар зас­к­ри­пел под оде­ялом зу­ба­ми, ибо его обезь­яна на­ча­ла про­де­лы­вать сов­сем уж неп­рис­той­ные шту­ки.

— Как! — гро­мо­вым го­ло­сом вос­к­лик­нул Ход­жа Нас­ред­дин. — О не­чес­тив­цы и бо­го­хуль­ни­ки! Вы на­ру­ши­ли мой зап­рет, вы ос­ме­ли­лись, чи­тая мо­лит­ву, ду­мать о том, о чем я зап­ре­тил вам ду­мать! — Он сор­вал оде­яло и на­пус­тил­ся на рос­тов­щи­ка: — За­чем ты поз­вал ме­ня! Те­перь я по­ни­маю, что ты не хо­тел ис­це­лять­ся! Ты хо­тел уни­зить мою муд­рость, те­бя по­ду­чи­ли мои вра­ги! Но бе­ре­гись, Джа­фар! Зав­т­ра же обо всем бу­дет из­вес­т­но эми­ру! Я рас­ска­жу ему, что ты, чи­тая мо­лит­ву, на­роч­но с бо­го­хуль­ны­ми це­ля­ми все вре­мя ду­мал об обезь­яне! Бе­ре­гись, Джа­фар, и вы все бе­ре­ги­тесь: это вам не прой­дет да­ром, вы зна­ете, ка­кое по­ла­га­ет­ся на­ка­за­ние за бо­го­хуль­с­т­во!

А так как за бо­го­хуль­с­т­во дей­с­т­ви­тель­но по­ла­га­лось очень тя­же­лое на­ка­за­ние, то все род­с­т­вен­ни­ки оце­пе­не­ли от ужа­са, а рос­тов­щик на­чал что-то ле­пе­тать, ста­ра­ясь оп­рав­дать­ся. Но Ход­жа Нас­ред­дин не слу­шал; он рез­ко по­вер­нул­ся и ушел, хлоп­нув ка­лит­кой…

Вскоре взош­ла лу­на, за­ли­ла всю Бу­ха­ру мяг­ким и теп­лым све­том. А в до­ме рос­тов­щи­ка до поз­д­ней но­чи слы­ша­лись кри­ки и брань: там раз­би­ра­лись, кто пер­вый по­ду­мал о обезь­яне…

Глава тридцать первая

Одурачив рос­тов­щи­ка, Ход­жа Нас­ред­дин от­п­ра­вил­ся во дво­рец.

Бухара за­сы­па­ла, окон­чив днев­ные тру­ды. Прох­лад­ный мрак сто­ял в пе­ре­ул­ках, под мос­та­ми звуч­но пе­ла во­да. Пах­ло сы­рой зем­лей, кое-где но­ги Ход­жи Нас­ред­ди­на разъ­ез­жа­лись по гря­зи: это зна­чи­ло, что здесь ра­бо­тал осо­бен­но усер­д­ный по­ли­валь­щик, обиль­но ув­лаж­нив­ший до­ро­гу, да­бы по­рыв ноч­но­го вет­ра не под­нял пы­ли и не пот­ре­во­жил сна ус­тав­ших лю­дей во дво­рах и на кры­шах. Са­ды, по­то­нув­шие в тем­но­те, ды­ша­ли по­верх за­бо­ров ноч­ной, бла­го­ухан­ной све­жес­тью. Да­ле­кие звез­ды под­ми­ги­ва­ли с вы­со­ты Ход­же Нас­ред­ди­ну, обе­ща­ли ему уда­чу. «Да! — пос­ме­ивал­ся он. — Мир ус­т­ро­ен все-та­ки неп­ло­хо для то­го, кто но­сит на пле­чах го­ло­ву, а не пус­той гор­шок!»

По пу­ти он за­вер­нул на ба­зар­ную пло­щадь, уви­дел яр­кие гос­теп­ри­им­ные ог­ни в чай­ха­не сво­его дру­га Али. Ход­жа Нас­ред­дин обог­нул чай­ха­ну, пос­ту­чал в дверь. Ему от­к­рыл сам хо­зя­ин. Они об­ня­лись, вош­ли в тем­ную ком­на­ту. За пе­ре­го­род­кой слы­ша­лись го­ло­са, смех, звон по­су­ды. Али за­пер дверь, за­жег коп­тил­ку.

— Все го­то­во, — со­об­щил он. — Я бу­ду ждать Гюль­д­жан в чай­ха­не. Куз­нец Юсуп при­го­то­вил ей бе­зо­пас­ное убе­жи­ще. Ишак день и ночь сто­ит осед­лан­ным, он здо­ров, ис­п­рав­но ку­ша­ет и очень рас­тол­с­тел.

— Спа­си­бо, Али. Не знаю, удас­т­ся ли мне ког­да-ни­будь от­б­ла­го­да­рить те­бя.

— Удас­т­ся, — ска­зал чай­хан­щик. — Те­бе, Ход­жа Нас­ред­дин, все уда­ет­ся, и не бу­дем боль­ше го­во­рить о бла­го­дар­нос­ти.

Они се­ли, на­ча­ли шеп­тать­ся. Чай­хан­щик по­ка­зал муж­с­кой ха­лат, при­го­тов­лен­ный для Гюль­д­жан, боль­шую чал­му, что­бы скрыть ее ко­сы.

Они до­го­во­ри­лись обо всем. Ход­жа Нас­ред­дин уже соб­рал­ся ухо­дить, ког­да ус­лы­шал за сте­ной зна­ко­мый го­лос. Это был го­лос ря­бо­го шпи­она. Ход­жа Нас­ред­дин при­от­к­рыл дверь, выг­ля­нул.

Рябой шпи­он, в бо­га­том ха­ла­те, в чал­ме, с фаль­ши­вой бо­род­кой на ли­це, си­дел в кру­гу прос­то­лю­ди­нов и важ­но раз­г­ла­голь­с­т­во­вал:

— Тот, кто все вре­мя вы­да­вал се­бя пе­ред ва­ми за Ход­жу Нас­ред­ди­на — вов­се не Ход­жа Нас­ред­дин, а прос­то са­моз­ва­нец. Нас­то­ящий Ход­жа Нас­ред­дин — это я! Но я дав­но от­рек­ся от всех мо­их заб­луж­де­ний, по­няв их ги­бель­ность и не­чес­ти­вость. И я, нас­то­ящий, под­лин­ный Ход­жа Нас­ред­дин, со­ве­тую вам всем пос­ле­до­вать мо­ему при­ме­ру. Я по­нял на­ко­нец, что ис­лам — это един­с­т­вен­ная пра­вед­ная ве­ра, по­нял, что наш ве­ли­кий, сол­н­це­по­доб­ный эмир дей­с­т­ви­тель­но яв­ля­ет­ся на­мес­т­ни­ком ал­ла­ха на зем­ле, что до­ка­зу­ет­ся его нес­рав­нен­ной муд­рос­тью, его бла­го­чес­ти­ем и ми­ло­сер­ди­ем. Это го­во­рю вам я, под­лин­ный и нас­то­ящий Ход­жа Нас­ред­дин!

— Эге! — ти­хонь­ко ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин, под­тол­к­нув лок­тем чай­хан­щи­ка. — На ка­кие шту­ки они пус­ти­лись, ду­мая, что ме­ня нет в го­ро­де. При­дет­ся на­пом­нить им о се­бе. Али, я ос­тав­лю по­ка у те­бя свою фаль­ши­вую бо­ро­ду, пар­чо­вый ха­лат и чал­му, а ты дай мне ка­кую-ни­будь ве­тошь.

Чайханщик по­дал ему ха­лат, дав­но уж слу­жив­ший под­с­тил­кой, — гряз­ный, рва­ный и пол­ный блох.

— Ты их на­роч­но раз­во­дишь? — спро­сил Ход­жа Нас­ред­дин, на­тя­ги­вая ха­лат. — Ты, на­вер­ное, со­би­ра­ешь­ся от­к­рыть тор­гов­лю бло­ши­ным мя­сом. Но бло­хи съедят те­бя рань­ше, Али.

С эти­ми сло­ва­ми он вы­шел на ули­цу. Чай­хан­щик вер­нул­ся к сво­им гос­тям, не­тер­пе­ли­во ожи­дая, что про­изой­дет даль­ше. Ждать ему приш­лось не­дол­го. Из пе­ре­ул­ка вы­шел Ход­жа Нас­ред­дин — утом­лен­ной по­ход­кой че­ло­ве­ка, ос­та­вив­ше­го за со­бой це­лый день пу­ти. Он под­нял­ся в чай­ха­ну, сел в те­ни, пот­ре­бо­вал чаю. Ник­то не об­ра­щал вни­ма­ния на Ход­жу Нас­ред­ди­на: ма­ло ли раз­ных лю­дей хо­дит по бу­хар­с­ким до­ро­гам? Ря­бой шпи­он про­дол­жал:

— Заб­луж­де­ния мои бы­ли не­ис­чис­ли­мы, но те­перь я, Ход­жа Нас­ред­дин, рас­ка­ял­ся и дал клят­ву быть всег­да бла­го­чес­ти­вым, вы­пол­нять все пред­пи­са­ния ис­ла­ма, по­ви­но­вать­ся эми­ру, его ви­зи­рям, его уп­ра­ви­те­лям и страж­ни­кам. С тех пор я об­рел по­кой и бла­жен­с­т­во и при­ум­но­жил сос­то­яние; рань­ше я был през­рен­ным бро­дя­гой, а те­перь жи­ву, как по­ла­га­ет­ся жить вся­ко­му доб­ро­му му­суль­ма­ни­ну.

Какой-то по­гон­щик с плетью за по­ясом поч­ти­тель­но про­тя­нул ря­бо­му шпи­ону пи­алу с ча­ем:

— Я при­ехал в Бу­ха­ру из Ко­кан­да, о нес­рав­нен­ный Ход­жа Нас­ред­дин. Я мно­го слы­шал о тво­ей муд­рос­ти, но я ни­ког­да в жиз­ни не ду­мал, что мне при­дет­ся встре­тить­ся с то­бой и да­же раз­го­ва­ри­вать. Те­перь я бу­ду рас­ска­зы­вать всем о встре­че с то­бой и пе­ре­да­вать твои сло­ва.

— Вот, вот! — ря­бой шпи­он одоб­ри­тель­но кив­нул. — Рас­ска­зы­вай всем, что Ход­жа Нас­ред­дин ис­п­ра­вил­ся, от­рек­ся от сво­их заб­луж­де­ний, те­перь он бла­го­чес­ти­вый му­суль­ма­нин, вер­ный раб ве­ли­ко­го эми­ра. Пусть все зна­ют об этом.

— У ме­ня есть к те­бе воп­рос, о нес­рав­нен­ный Ход­жа Нас­ред­дин, — про­дол­жал по­гон­щик. — Я бла­го­чес­ти­вый му­суль­ма­нин и не хо­чу на­ру­шать за­ко­на да­же по не­ве­де­нию, меж­ду тем я не знаю, как нуж­но пос­ту­пать в тех слу­ча­ях, ког­да ку­па­ешь­ся в реч­ке и вдруг ус­лы­шишь при­зыв му­эд­зи­на. В ка­кую сто­ро­ну луч­ше все­го об­ра­тить свой взор?

Рябой шпи­он снис­хо­ди­тель­но ус­мех­нул­ся:

— Ко­неч­но, в сто­ро­ну Мек­ки…

Из тем­но­го уг­ла до­нес­лось:

— В сто­ро­ну одеж­ды. Так бу­дет луч­ше все­го, что­бы не воз­в­ра­щать­ся го­лым до­мой.

Несмотря на поч­те­ние к ря­бо­му шпи­ону, все опус­ти­ли го­ло­вы, скры­вая улыб­ки.

Шпион прис­таль­но пос­мот­рел на Ход­жу Нас­ред­ди­на, но в те­ни не уз­нал его.

— Это кто еще там ква­ка­ет из уг­ла? — ска­зал он вы­со­ко­мер­но. — Эй ты, обор­ва­нец, ты, ка­жет­ся, взду­мал сос­тя­зать­ся в ос­т­ро­умии с Ход­жой Нас­ред­ди­ном.

— Где уж мне, нич­тож­но­му, — от­ве­тил Ход­жа Нас­ред­дин и скром­но за­нял­ся в сво­ем уг­лу ча­епи­ти­ем.

К шпи­ону об­ра­тил­ся ка­кой-то крес­ть­янин:

— Ска­жи мне, о бла­го­чес­ти­вый Ход­жа Нас­ред­дин, ког­да му­суль­ма­ни­ну при­хо­дит­ся учас­т­во­вать в по­хо­рон­ной про­цес­сии, где по пред­пи­са­ни­ям ис­ла­ма луч­ше все­го на­хо­дить­ся — впе­ре­ди пог­ре­баль­ных но­си­лок или по­за­ди?

Шпион с важ­нос­тью под­нял па­лец, со­би­ра­ясь от­ве­тить, но го­лос из уг­ла опе­ре­дил его:

— Это со­вер­шен­но без­раз­лич­но — впе­ре­ди или по­за­ди, лишь бы не на са­мих но­сил­ках.

Смешливый чай­хан­щик схва­тил­ся за пу­зо и при­сел от хо­хо­та; не мог­ли удер­жать­ся и ос­таль­ные. Этот че­ло­век в уг­лу не ла­зил за сло­вом в кар­ман и мог бы, по­жа­луй, при слу­чае пос­по­рить с Ход­жой Нас­ред­ди­ном.

Шпион, сви­ре­пея, мед­лен­но по­вер­нул го­ло­ву:

— Эй, ты, как те­бя там! У те­бя, я ви­жу, слиш­ком длин­ный язык, как бы те­бе не приш­лось с ним рас­стать­ся!.. Мне не сос­та­ви­ло бы ни­ка­ко­го тру­да унич­то­жить его сво­им ос­т­ро­уми­ем, — до­ба­вил шпи­он, об­ра­ща­ясь к лю­дям, ок­ру­жав­шим его, — но мы ве­дем сей­час бла­го­чес­ти­вую и ду­шес­па­си­тель­ную бе­се­ду, в ко­то­рой ос­т­ро­умие не­умес­т­но. Все­му свое вре­мя, и по­это­му я ос­тав­лю без от­ве­та сло­ва обор­ван­ца. Итак, я, Ход­жа Нас­ред­дин, при­зы­ваю вас, о му­суль­ма­не, во всем сле­до­вать мо­ему при­ме­ру: ува­жай­те мулл, по­ви­нуй­тесь влас­тям, и бла­го­ден­с­т­вие сой­дет на ва­ши до­ма. А са­мое глав­ное: не слу­шай­те раз­ных по­доз­ри­тель­ных бро­дяг, лож­но име­ну­ющих се­бя Ход­жой Нас­ред­ди­ном, вро­де то­го, нап­ри­мер, бро­дя­ги, ко­то­рый не­дав­но бес­чин­с­т­во­вал в Бу­ха­ре и бес­след­но ис­чез, как толь­ко ус­лы­шал о при­бы­тии в го­род под­лин­но­го Ход­жи Нас­ред­ди­на. Ло­ви­те, хва­тай­те та­ких са­моз­ван­цев и пре­да­вай­те их в ру­ки эмир­с­кой стра­жи.

— Пра­виль­но! — вос­к­лик­нул Ход­жа Нас­ред­дин, выс­ту­пив из тем­но­ты на свет.

Все сра­зу уз­на­ли его, оце­пе­не­ли от не­ожи­дан­нос­ти.

Шпион по­бе­лел. Ход­жа Нас­ред­дин вплот­ную по­до­шел к не­му, а чай­хан­щик Али не­за­мет­но стал по­за­ди, го­то­вый схва­тить шпи­она в лю­бую ми­ну­ту.

— Зна­чит, ты и есть под­лин­ный Ход­жа Нас­ред­дин?

Шпион в за­ме­ша­тель­с­т­ве ог­ля­нул­ся, ще­ки его дро­жа­ли, гла­за бе­га­ли. Од­на­ко он на­шел в се­бе си­лы от­ве­тить:

— Да, я и есть под­лин­ный, нас­то­ящий Ход­жа Нас­ред­дин, все же ос­таль­ные — са­моз­ван­цы, и ты в том чис­ле!

— Му­суль­ма­не, че­го же вы смот­ри­те! — зак­ри­чал Ход­жа Нас­ред­дин. — Он сам приз­нал­ся! Хва­тай­те его, дер­жи­те, раз­ве не слы­ша­ли вы эмир­с­ко­го ука­за и не зна­ете, как на­до пос­ту­пать с Ход­жой Нас­ред­ди­ном! Хва­тай­те его, ина­че вы са­ми поп­ла­ти­тесь, как ук­ры­ва­те­ли!

Он сор­вал со шпи­она фаль­ши­вую бо­ро­ду.

Все в чай­ха­не уз­на­ли ря­бое не­на­вис­т­ное ли­цо с плос­ким но­сом и бе­га­ющи­ми гла­за­ми.

— Он сам приз­нал­ся! — вскри­чал Ход­жа Нас­ред­дин, под­миг­нув нап­ра­во. — Хва­тай­те Ход­жу Нас­ред­ди­на! — Он под­миг­нул на­ле­во.

Чайханщик Али пер­вый схва­тил шпи­она. Тот рва­нул­ся бы­ло бе­жать, но по­дос­пе­ли во­до­но­сы, крес­ть­яне, ре­мес­лен­ни­ки. Не­ко­то­рое вре­мя ни­че­го не бы­ло вид­но, кро­ме под­ни­ма­ющих­ся и опус­ка­ющих­ся ку­ла­ков. Ход­жа Нас­ред­дин ста­рал­ся боль­ше всех.

— Я по­шу­тил! — кри­чал, сте­ная, шпи­он. — О му­суль­ма­не, я по­шу­тил, я не Ход­жа Нас­ред­дин! От­пус­ти­те ме­ня!