И потому ищешь творишь кровь, чтобы вспомнить благодатные дальние охраняющие глухие недра матери своей, потаенную крепость чрева утробы ее…
И потому ищешь проливаешь кровь… Чтобы вспомнить…
Амир, я родился с алычовым жемчужным хрупким летучим лепестком в руке…
И потому я всегда дрожу и маюсь, когда вижу алычу приречную цветущую заблудшую придорожную…
И потому я всегда дрожу, когда вижу алычу придорожную цветущую безвинную…
И цветы лепестки тихие ее как влажные свежие жемчуга растущие…
Как влажные завитки белых каракулевых новорожденных гиссарских барашков-агнцев…
Да!.. Я всегда маюсь, томлюсь, вспоминаю, когда вижу алычу придорожную приречную цветущую живую алебастровую… Да!..
…Но что я? Что брожу в днях прожитых?..
Что? что? что? Что я, сова неясыть стонущая на развалинах магрибского мазара Фазл-аллаха?..
…Но я живые ноги из реки родимой из реки ледовой вынимаю выбираю!..
И улыбаюсь, и веселый улыбаюсь…
И смеюсь. И хохочу…
И тут казнь свою воспоминаю, глядя на голые свои ноги небогатые…
И на ногах и на спине еще томятся шрамы, рубцы, раны…
И еще не затянулись не забылись раны… свежие недавние…
И я засыпан ими как багряными парчовыми бархатными лепестками жирных роз, атласных роз ширазских… роз гранатовых…
…Да!.. Только такими я осыпан был живучими жгучими цветами лепестками гранатовыми!..
Да! Жизнь моя, душа да тело усеяны усыпаны цветами лепестками ранами язвами точащими багряными…
Да!.. Это от ивовых гибких певучих хлестких палаческих палок, медными широкими битыми кольцами схваченных…
…Ай! я хохочу! воспоминаю!..
Бред!.. Уйди!.. Виденье!..
Опять я на себе тащу влеку Хромца упавшего недужного Тирана…
И Мудрец влечет Тирана?..
…Да!.. Тимур, ведь мы с тобой из одного кишлака… Из Ходжа-Ильгара… Мы росли вместе…
И только дувал саманный высокий амирский дувал разделял нас…
А теперь нас разделяет весь мир…
Но…
…Но я тащу тебя из пыли палого низкого мерклого поднимаю…
И ты Хромец на меня валишься скалишься как пьяный как желтый абрикосовый забвенный моленный опиекурилыцик и шепчешь: Насреддин, кликни Азраила Ангела… пусть забирает меня навек!.. Я повелеваю!.. И!.. О!..
…Амир!.. Хромец!.. Тиран!.. Джахангир!.. Повелитель мира!.. Тимур!..
Мальчишка дальный пыльный, идем как встарь в реку в ледяную в февральскую!..
Ведь весь кишлак боялся купаться в реке ранней снежной февральской!
Ведь все боялись опасались!..
И только мы с тобой в волнах ледовых плавали бросались прятались таились уносились забывались!..
И весь кишлак сбегался поглядеть на нас плывущих в волнах ледовых опасных февральских!..
И мы лишь двое плыли в волнах и кричали и хохотали и обнимались!.. Да!.. да!.. да!.. да!.. дальное!..
Да!.. Дальние во дальнем… дальнем… дальнем…
Река… Матерь…
…А ныне я влеку тащу из снега палого Хромца Тирана, и он меня в плечо кусает острыми барласскими охотничьими зубами…
Но мы входим в реку ледяную Сиему родную и я омываюсь очищаюсь…
А он лишь дрожит от холода от льда текучего колючего и шепчет шепчет и повелевает яростно:
— Где Ангел Смерти Азраил?.. Пусть придет! Возьмет меня!..
И я взойду на Зверояке и паду уйду во прах под камень под плиту, во червя земляного необъятного! Я знаю!..
Мне не выпали не выдались сады небесные вечнозеленые вечнопрохладные сады ручьи заводи лазурные Аллаха!..
…Ай!.. Виденья налетают жалят жгут берут, как пчелы ярые из улья разбитого разъятого…
…И мы стоим в реке родимой ледяной и мы стоим течем бредем два старца в ледовых волнах набегающих!..
…И летают пчелы ледяные жалящие…
…Тогда я кричу: Тимур!.. Гляди!.. Мальчик!.. Агнец!.. Барашек!.. Река родная нас прощает, омывает, очищает!..
Гляди — река родная свежа чиста прозрачна как глаза агнца как глаза гиссарского каракулевого барашка!..
Гляди — течет река очей новорожденных бухарских агнцев!..
И донные камни валуны обнажает открывает и донные камни валуны текучие прозрачны!..
Гляди, Амир Тимур,— река наша прозрачна и камни донные ее зыбучие текучие прозрачны…
Рекаааа… Маааатерь…
…Тогда он шепчет яро:
— Насреддин!.. Река темна!.. Она река крови!..
Она моя река и в ней мне вечно суждено блуждать стоять плыть жить тонуть томиться маяться!..
Моя река крови и зла темна, твоя река добра, мудрец, прозрачна!..
И там на дне моей реки крови — не камни донные, а всадники аргамачники чагатаи нукеры воины усопшие убитые, а все еще кочующие рыщущие скачущие под зелеными знаменами моей Арбы Державы Колесницы убивающей!..
Да!.. Они скачут и на дне, мои хмельные чагатаи в волчьих лисьих малахаях в острых стальных шлемах с рыжими косицами!..
С гератскими дамасскими летучими мечами, две головы сразу с ходу с маху срезающими ссекающими!..
Ай, Аллах, зачем дал человеку всего одну голову?..
Да!.. Они и на дне скачут!..
Скачут темные! тайные! ярые! святые! мои чагатаи мои ночные совы моей ночной святой Державы!.. Да!..
Скачут! скачут скачут скачут скачут! Уя!.. Уран!..
Скачут скачут плывут плывут плывут мои чагатаи мои псы мои волки мои барласы!.. Уя! Уч!.. Ачча!.. Учча! Уя! Уран!.. Уя!..
Убитые но верные, но вечные мои все скачут!.. по дну скачут!.. Айя!..
…Ай! Айя!.. Шайдилла!.. Помилуй! Боже!.. Все виденья! Бред!..
Я Ходжа Насреддин!..
Я один на берегу родной ледовой Сиемы-реки!..
Я один!.. Я вернулся!..
Там, за рекою спит в глухом тумане родной мой кишлак Ходжа-Ильгар!.. Да!
Прочь бред!.. Уходи!.. Кыш!.. Ушел! О!..
…Я выхожу из реки… Прошло?..
Но кто-то все шепчет томится мается мучится за спиной ледовой:
— Насреддин!.. Ты поднял меня хромого из пыли! Ты дотащил донес меня до реки родимой до кишлака-гнезда далекого бывого родимого родного!..
Ты спас меня, но и я спасал тебя!.. Но я тебя помиловал!..
Но я хотел тебя казнить, но вспомнил! но узнал! но помиловал!..
Но из-под ножа палача вынул!..
Помнишь?.. Мудрец?.. Шут?.. Было?..
Да! Тимур! Было!..
Казнь была!..
Казнь!..
КАЗНЬ
…Да!.. Казнь!.. Ай!.. Айя!..
И казнят мое старое тело!.. И казнят томят мое тщетное суетное мелкое тело тело тело…
И сказано мудрецом: не бойтесь убивающих ваше тело, души же не могущих убить, а бойтесь более Того, кто может и душу и тело погубить в геенне…
Да!..
…Но больно! и остро! и тесно! и душно!.. И тошно!..
Опять!.. Опять казнят терзают мое тело!..
О Аллах! Что тело дано человеку только для мучений?..
Тогда зачем мне тело?..
…И на самаркандской площади Регистан у соборной мечети Бибиханым опять казнят мое тело…
И четверо палачей чагатаев в коротких подпоясанных халатах и долгих мятых монгольских сапогах казнят мое тело…
И четыре слепые тугие ивовые палки, схваченные медными кольцами, бьют режут рвут разбрызгивают тело мое, а оно нищее небогатое, а оно последнее…
А тело мое старое, а палачи умелые рьяные веселые молодые, а палки ивовые хмельные, а медные летящие кольца — как золотые!..
Ах, как золотые!.. Ой, как золотые!..
…Ай, Амир Тимур, твои палки, твои псы палачи золотые золотые золотые!..
Твои деянья золотые!..
Твоя Арба Мавераннахр золотая!.. Золотая Империя!..
Айя!..
И рвется кожа темная моя, как листы древних ломких книг тибетских иль китайских…
И рвется поддается кожа старая неверная моя, а раньше кожа молода была гибка певуча текуча и не поддавалась, а только жгла и тянулась и сохранялась не разрушалась от палок…
И не раздвигалась и не впускала палки.
А теперь она впускает…
А теперь она рвется, дается, уступает… разваливается… да…
Стар я для казни… Не гожусь уже… Уже рвусь разрываюсь. Уже стражду. Уже маюсь… Уже и душа утихает усыпает…
Амир Тимур! Казнить надо молодых — стариков надо щадить.
Старики сами умирают — иль не знаешь?..
Ты ведь сам старый — и скоро, скоро, скоро узнаешь!..
И смерть блуждает, как самум над пьяным спящим бражным караванбаши-караванщиком…
Но мыльные веревки в мое тело, в ноги, в руки, в спину врезаются, влезают, въедаются, въедаются…
Но мыльные веревки в тело, в мякоть, в плоть, в персть древнюю мою раскрытую разъятую вползают… нарушают…
Тогда я кричу воплю шепчу из-под палок!..
…Тогда Ходжа Насреддин кричит на всю площадь Регистан! На весь Самарканд!..
На весь немой Мавераннахр!..
На весь народ молчащий молящий! таящий и таящийся!..
Тогда старый Ходжа Насреддин весь кровавый! весь закатный! весь багряный! весь залитый живой своею нищей кровью кричит стенает блуждает падает возвышается скитается…
Тогда Ходжа Насреддин кричит на всю площадь Регистан, на всю уснувшую убитую Державу:
— Эй, люди!.. Самаркандцы!..
Чего головы тихие опускаете? Чего не помогаете?..
Я столько лет на вас истратил…
Или не я заступался за нищих? за вдов? за сирот? за бедняков? за малых мира сего?..
Или не я душу и тело истратил?..
И что осталось?.. Что бьют палками?..
Где мудрость моя?.. Где любовь помощь ваша?..
Тошно мне… глядеть на вас, на ваши лица рабьи, на народ мой рабий…
Эй, палачи, скорей!.. Я ухожу к Аллаху!..
Всю жизнь не верил, а теперь поверил…
У края… У обрыва… У исхода перехода…
Тошно мне… От этих ликов рабьих… от овечьих спин согбенных молящих…
Эй, люди… Ха-ха-ха!..
И как я мог тут смеяться?.. На кладбище-мазаре?..
И Ходжа Насреддин напоследок из-под палок частых метких озирается…
Хоть бы одно лицо!.. Хоть бы одни глаза, глядящие без страха!..
Нет!..
И люди на площади недвижные недужные!..
Айя!..
…Я гляжу на них. Они слепые. У них глаза закрыты. У всех!..
Уран, Амир Тимур!.. Уран, тиран!.. У них глаза закрыты!.. У всех!.. У всей площади! У всей толпы! Только спины вокруг!.. Ни одного лица!.. Да!..
Ну и сон средь дня!.. Ну и тьма!..
Айя!.. Уран!..
И!..
…Лишь Три косых кривых слепых хромых Коня влекут хромую слепую Арбу-Империю-Державу…
И отступает Азраил Пастух Сова Усопших на памирском многовласом кромешном зверояке…
Отступает… за прибрежную заснеженную иву…
Отступает отступает отступает хоронится бережется Смерти Ангел, чтобы не расшибла и его Арба летящая слепая смертная хромая…
…Ай!.. Уран!.. Амир!.. Тиран!.. Хромец!.. Хромой Тиран! Хромой Народ!.. Хромая Держава!..
…И отступает в иву даже Смерти Ангел!..
И лишь палых раздавленных человеков вослед немо подбирает, как в садах червивых брошенных ангренских андижанских ходжа-ильгарских плоды упалые червем объятые разъятые…
И подбирает Азраил покорно оброк оброн падалицу!..
И поднимает Азраил покорно падалицу!..
Да!.. Тиран!.. Тимур!.. Уран!..
…Но!.. Тошно!.. Тошно в рабьей родине!.. в рабьем народе пригнетенном тошно! тошно! тошно!..
…И где мудрость моя?.. Где брег ее вечнозеленый?.. Где заводь ее тайная врачующая сокровенная тихопесчаная тихокаменная?..
И!..
И что бьют меня тугими последними хлесткими протяжными палками, словно я охотничий турецкий барабан?..
…Эй, люди, правоверные?.. Чего молчите?.. Чего таите?.. Чего согнулись?..
Разве кто-нибудь когда-нибудь рождался с седлом на спине?..
Чего ж вы?.. У вас глаза закрыты от страха, но души, но души разве можно закрыть?..
Айя!.. Уран!.. Амир!.. Тиран!.. Ха-ха!..
…Тогда!
Тогда Ходжа Насреддин кричит! хохочет! вопит! заливается! мается!..
Мается он, но улыбается улыбается улыбается…
Из последних сил улы¬бается…
Казнь, а он улыбается…
Все!.. Еще!.. Улыбается!.. Один!.. Средь спин!..
Кричит…
Голос у него резкий знобкий острый…
Как у осенних гонных слепых шалых хмельных, бухарских тугайных оленей.
Голос-свист! Голос-рев!.. Как у его дряхлого ленного белого осла по кличке Жемчуг…
…Ха-ха!.. Гляди — вокруг нищета, грязь, тьма, сон, а моего осла звать Жемчуг!..
Ходжа Насреддин кричит.
У него тело старое, и оно уступает стареет разрушается под палаческими палками…
И оно разваливается как древний саманный текучий уже безымянный мазар дувал…
Но за телом! но за мазаром! но за дувалом! душа!.. да!..
И она страждет. И она не дается! И она бежит палок!..
И она восстает летит парит над палками! над бедным небогатым телом! над площадью! над самой летит парит над сонной над Державой…
Парит летит над Тимуром! над Тираном!.. Да!..
Душа летит парит над прахом тленом! над казнью!..
Над Азраилом Ангелом!..
Над развалившимся дувалом! над мазаром кладбищенским!.. да! да! да!..
Я знаю!.. Да!..
…Но и душа изнемогает изникает…
…Но люди!.. Но мои!.. Родные!.. Братья! Спящие!..
.Чего закрыли вы глаза от страха?..
Отворите очи!.. Поглядите на Железного Хромца!..
На этого вялого кровожадного землистого беспалого старика!..
..О народ мой!..
О стадо мое овечье дымное заблудшее послушное!..
И куда грядешь? Куда пылишь?..
Куда влекут тебя дряхлые вялые дряхлобородые вожаки вожди козлы твои первые… слепые?..
И все объято сонной дремной стадной дорожной вьюжной пылью…
И куда стадо многоногое многоязыкое грядет течет бредет тычется слепое куда движется?..
И только в соитьях сладких беглых скорых возвышаются восстают на миг громоздятся над стадом гиссарские бараны налитые!..
И вся свобода все восстанье в стаде в беглом лишь соитье!.. Да?!
…Айя!.. Уран!.. Учча!.. Ачча!..
Амир! Тимур!.. Тиран!..
Дряхлобородый вождь вожак козел душный слепой!..
Я хочу плюнуть кровавой слюной последней в лик твой узкий темный барласский волчий!.. Тьфу!..
Я хочу плюнуть кровавой слюною в твое кровавое лицо!..
Где оно?.. Я хочу плюнуть!.. Последней ярою слюной!..
Тимур!.. Тиран!.. Где лик твой птичий?.. Где глаза твои рысьи рыщущие ненасытные степные?..
Уран!..
…Уран!.. Ходжа Насреддин!..
ТИМУР
…Амир Тимур сидит на троне из слоновой благодатной кости.
Трон привезли из Индии…
Амир только что вернулся из тяжкого похода в Индию…
Ему сонно… Дремно… Далеко ему… Он почти спит…
Старый он… Старый… Тиран старый…
Старый недужный дальний человек… Сонно… сонно… сонно…
Скоро!
И уже! уже брезжит близкий Ангел Азраил на Зверояке Кутасе косматом…
Но!..
Но пока Амир спит… Чует…
Но пока Азраил отступает за приречную февральскую снежную раннюю иву…
Хоронится. Бережется. Сторонится. Отступает…
И!..
И летит! летит! летит! моя победная кромешная Арба Держава божья неоглядная Аллахова!.. Да!..
Летит моя победная Держава! Стрела назначенная!..
И отступает Азраил на памирском многовласом Зверояке Кутасе косматом, чтоб чтоб чтоб и Его моя Арба Держава не измяла! не разъяла! не растоптала! в землю не загнала!..
Ха-ха!.. Да!..
Азраил! Сова усопших! Страж пастух отар стад неразбегающихся!..
И ты отбегаешь отступаешь…
Но!..
Но!.. Азраил!.. Загробный Ангел!..
Я давал Тебе, как дает щедрый пастух чабан локаец от стад своих (моих! живых! еще живых!) дает сторожевым дремучим пахучим безухим бесхвостым волкодавам!..
Азраил!.. Ты знаешь!..
Я наполнял стада Твои непыльные недвижные молчальные печальные!..
Я давал Твоим загробным отарам лежащим необъятным!..
Я умножал их!..
Азраил!.. Ты знаешь!.. Скоро скоро я уйду в твои отары непылящие…
Но!..
Аллах! Господь!.. Продли!.. Помедли!.. Удержи!.. Среди живых!.. Еще! немного!.. Дай! дай подышать мне!..
Аллах!.. Ты один на небе, а я на земле!..
Аллах Аллах Повелитель Утешитель мой!..
Что что что враги мои несметные цедят, что я Кассоб Уморитель Мясник народов?..
Что не уберегаю я жизни человеков?.. Что гублю головы?.. Что воздвигаю пирамиды из тел неверных неправедных?..
Аллах Аллах!.. Господь!..
Мой Господин, а свою голову — Тобой данную! — свою жизнь я ль лелею?..
Я ль сберегаю?..
Я ль опасаюсь щажу стерегу, как суслик-тарбаган из норы свистящий?..
Аллах!..
Я ль не проносил Голову свою Жизнь свою под стрелами Хакана Туклук-Тимура средь звериных воинов Джете, не знающих Корана?..
Я ль берег голову свою в ордах Тохтамыша, подползающих набегающих с тылов?..
В тюменах стадных в чуждых иноязыких в рычащих пехотах Баязида Турка?..
В темных, молчных, тихих, как ургутский тайный нож, заговорах, засадах брата смертной жены моей Улджай-Туркан-ага?..
В чагатаях?.. В монголах?.. В узбеках?..
В индусах, подсыпающих знойные сладкие зелья-яды в походные казаны-котлы мои?..
В ки¬тайцах, подсылающих косых улыбчивых немых ночных убийц в Ночах Сверчка?..
Я ль берег голову свою в набегах молодости моей с молодыми друзьями бахадурами воинами святыми псами моими в степях туркменских?..
Я один, о Аллах, средь тех святых дальних всадников-мертвецов, ибо Ты судил мне жизнь!..
Я ль берег голову свою?..
Я ль, о судьи с головами тарбаганов-сусликов?..
Я ль берег Голову свою?..
И нет мне судей на земле этой!..
И толь¬ко Аллах надо мной!..
О Аллах Аллах!.. Господь мой!..
Я ль берег голову свою?.. Тело свое неполное, затравленное уязвленное нарушенное предательскими охотничьими звериными стрелами?..
Я ль берег тело последнее свое?.. Ногу свою валкую подбитую влачащуюся и болящую зудящую в ночах?.. в бессонницах ластящихся тщетных жен моих?..
Аллах!..
Я ль берег голову свою?.. Голову Джахангира?.. Голову Тирана?..
И нет мне земных судей!..
Да!..
Аллах!.. Ты знаешь!..
Я давал смерть лишь тем, кто забыл о Тебе! О небесах Твоих алмазных о садах ручьях Твоих вечно прохладных! О возмездии!..
Тогда я давал неверным заблудшим Смерть и крылья Ее вознесли их в пределы Твои Аллах Утешитель мой!..
Ибо велики Крылья Смерти!.. Ибо не каждому дано восходить к Тебе на Крыльях Жизни!.. Да!..
Уран!..
…Мы были в Индии. И там сеяли смерть обильную, как ливни Индии.
И мы давали ее…
Мы воздвигали тленные смердящие башни Аллаховы из голов человеческих! из голов покорных согласных! из голов неверных!..
Мы воздвигли такие Башни (высокие!) в Исфагане…
И на это ушло семьдесят тысяч человек…
Мы воздвигли такие живые Башни в Исфизаре выше городских мятежных стен, разбитых нашими стенобитными машинами!..
Мы положили живых дышащих исфизарцев друг на друга и соединили слепили скрепили их серой быстро засыхающей греческой золой известью и засыпали обложили кирпичами…
И на это пошло две тысячи человек…
Но!..
Аллах!.. Ты видишь!.. Ты знаешь!..
Они и из живой роящейся пирамиды кричали мне самозабвенно увлеченно: Алла-яр! Алла-яр!.. Помоги Аллах великому Амиру!.. Великому Джахангиру! Великому Тирану!.. Мечу справедливости!..
Аллах, разве у Справедливости может быть меч?.. Айя!.. Разве?..
А они кричали шипели пели шептали: Алла-яр Амиру Тимуру!
Алла-яр Амиру Тимуру!..
А они славили меня из гнетущей цепкой хваткой быстрой извести предсмертными рыбьими рабьими ртами!..
Все!.. Две тысячи! Вся пирамида!.. Вся!..
И не было ни одного проклинающего!..
Иначе бы я вынул его из пирамиды Смерти!..
Но не было такого.
Не было…
И только слышно: Алла-яр Амиру! Алла-яр Тимуру!..
Ибо Азия любит смерть!..
Как запущенный заброшенный сад любит тленного червя…
Ибо моя палящая пылящая Арба Кромешная Тимур-Держава любит смерть!..
Ибо мой народ любит Джахангиров Тиранов сеющих дающих Смерть!..
Да!..
И падают обильные скошенные травы и падают несметные плоды и падают вешние тесные богатые ливни — и утучняют землю и утяжеляют светлые урожаи ее…
И падают племена под копытами и падают народы подкошенные и восстают поколенья тучные и мужи войны скачущие лучники!.. Да!..
И скачет моя Держава! Моя Тимур-Держава!..
Аллах, дай Ей!..
…Аллах! Ты знаешь!..
Мы смеялись над человеками, которые и на проезжей дороге выращивали тыквы и дыни…
Мы смеялись над людьми, у которых в ноздрях только дымы от рдеющих хлебных печей — тануров и запахи теплых лепешек — даже самаркандских с кунжутом! душистых! рассыпчатых, как осеннее холодное хорасанское яблоко…
Мы смеялись над людьми, которые считали, что вся земля создана Тобой, мой Аллах, только для кетменя!..
Нет, Аллах!.. Ты знаешь!.. Я говорю!.. Я знаю!.. Я видел!..
Не кетмень — объединитель народов — а Меч!..
Не Кетмень — объединитель Народов — а Меч!..
Кто уходил с кетменем дальше малого убогого поля своего?..
Кто скакал с мечом средь дальних народов и племен, постигая мир и язы¬ки и души иные?..
Мы!..
Ибо Ты, Аллах, сказал: Когда вы уйдете от очагов своих на войну священную для того, чтобы сражаться на пути Моем и доставить Мне удовлетворение…
И мы сделали так. Так!..
Да!..
Мы погребли заживо защитников Сиваса, не сумевших погибнуть в честном бою.
И на это ушло четыре тысячи человек…
Аллах, Ты слышал…
И эти кричали: Алла-яр!.. Алла-яр Амиру Джахангиру Тимуру!..
И избили у Дели сонных дальних индусов стоящих молча и свирепо и покорно недвижной несметной темной безликой безъязыкой толпой — и мы избивали их мечами ножами плетьми копьями батиками кулаками зубами… и мы устали…
И это длилось несколько часов и на это ушло сто тысяч индусов…
И мы устали…
Аллах!.. но эти хоть не кричали «Алла-яр Амиру»…
Но хоть эти не кричали…
Иль языка не знали, слов не знали?..
Но они иноверцы и храмы их исчерчены испещрены блудными заблуд¬шими нагими тучными упоенными девами-девадаси с грудями, как густые тучные гранаты Ходжа-Ильгара…
Как долгие дыни Чарджоу, как серебряные тучные виноградные гроздья Ходжента укрытые в полотняные мешочки от птиц зорких клюющих медовых привязчивых прилипающих…
Но мои чагатаи мои нукеры мои воины зорче и острее виноградных птиц медовых…
И они клевали те груди и прилипали приставали и хмелели уставали уставали уставали…
И я увез нескольких дев в гареме своем, ибо напоминали мне их груди гранаты Ходжа-Ильгара, разъятые раскрытые раздвинутые пальцами младыми в кольцах, перстами в перстнях кочевых монгольских возлюбленной сестры моей Кутлук-Туркан-ага!.. Да!..
Ай, далёко! ай далёко… ай далёко… сонно… соннооо… соннооооо…
Гранаты Ходжа-Ильгара… в перстах в кольцах в перстнях дальних возлюбленной сестры моей Кутлук-Туркан-ага уже усопшей уж усопшей уж усопшей… давно усопшей…
Далекоооо… усопшие гранаты… усопшие персты… усопшие кольца… усопшие перстни…
Усопшая моя сестра Кутлук-Туркан-ага…
Зачем я пережил тебя?!..
Аллах!.. Этого не хотел я…
И потому сонно мне…
И одиноко…
Одни темные покорные слепые рабьи спины вокруг…
Да!.. Уран!..
И!..
И хоть бы один раскрытый непуганый светлый радостный глаз!..
…Пророк Мухаммад!..
Ты сказал перед смертью в последней мечети:
— О мусульмане!..
Если я ударил кого-нибудь из вас — вот спина моя — пусть и он ударит меня!..
Если кто-нибудь обижен мной — пусть он воздаст мне обидой за обиду!..
Если я сам похитил чье-либо добро — пусть он отнимет его у меня обратно!..
Не бойтесь навлечь на себя гнев мой — зло не в моей природе!..
Да!..
Но моя смерть иная!..
Но я был разящей стрелой Аллаха!..
Иль виновна стрела летящая текучая в небе в цель свою?..
Иль виновна стрела пущенная рукою праведной?..
Я был Твоей кочевой святой тугой небесной стрелой Аллах мой!.. Да!..
И только слепец спускает слепую стрелу!..
Но Всевидящий спускает стрелу всевидящую!.. Да!..
Аллах, я не знал цели, но Ты знал ее.
А я только чуял Ее…
А я нес смерть, а я был Твоей Гиеной… Да!..
Иль пророк Иисус не воскликнул на кресте: Или! Или! Лама савахфани’! Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?..
Иль пророк Мухаммад не шептал умирая на руках пресветлых возлюбленной жены своей Айши-Кубаро: Боже!.. да… со спутниками свыше… с ангелом Джабраилом…
Аллах!.. Пророки боятся смерти, хотя стоят выше ее…
Я не боюсь смерти, хотя я служитель ее. Я нукер я воин ее…
И вот смерть скоро!..
Она уже затаилась в смертной мертвой ноге моей чужой, убитой в степной хмельной молодости моей сеистанскими стрелами…
Она уже затаилась в чуждой немой ноге моей, как мои чагатаи конники в засаде…
Мне послушен весь мир, а нога непослушна…
Зачем, Аллах!..
Зачем истлела изошла до срока нога моя!.. плоть моя проклятая единая пустынная?.. Айя!.. Учч!.. Уран!.. Больно!.. Остро!..
Нога!.. Ноет!.. Жжет!..
Когда?.. Когда исход?.. Устал я…
Ты!.. Ты Пророк Мухаммад!.. Усопший!.. Ушедший за те врата?..
Что? что? что? что? есть там?.. За болью?..
За раной вечноболящей вечноточащей? за плотью? за смертью? за трепетом плоти, жаждущей жить и ды¬шать дальше на этой земле?..
Которая сама есть плоть тленная дремучая жаждущая живая?..
Что?.. Есть?.. За?.. Смертью?..
Пророк!..
Нет!..
Там!..
Ничего!..
Я знаю… Только тут!..
Только плоть!.. Только боль!.. Только кровь!.. Только страх!..
Мой Мавераннахр — держава-пирамида плоти!..
Мой Мавераннахр — держава-пирамида боли! крови!..
И нет иной!..
И где иная?..
Уран!..
Аллах!.. Пусть все люди на земле станут хромыми на одну ногу! (На правую.)
Аллах!.. Пусть все люди на земле потеряют по два пальца на руке! (На правой.)
Аллах!.. Пусть все люди на земле имеют недвижную солончаковую мертвую немую руку! (Правую.)
Аллах!.. Тогда я не поведу в походы смерти в походы войны победные Тюмени мои!..
Тогда я буду возвышаться среди хромых одноруких народов!..
…Алла-яр Гурагану!.. Алла-яр Амиру Тимуру!.. Алла-яр Тирану!..
Но что это?.. Бред!.. Боль!..
Этого не хотел я…
Плоть скорбит страждет жжет…
Плоть персть моя болящая нашептывает слова тайные темные бредовые… да!..
Пророк Мухаммад!.. Ушедший!..
Ну, что за плотью? за жизнью? за смертью?..
Что там?.. Я томлюсь… Я чую…
Что там?.. Отец!.. Скажи!..
Молчишь!..
И все вы пророки закрывались смертью, как китайским парчовым густым занавесом-саваном… тяжким беспробудным…
Вот бы допросить Тебя!..
Конским волосом защекотать замучить замутить изорвать изодрать твои ноздри!..
Что там за смертью, отец?.. Старший брат по тленью?..
Что?.. Там?..
…Но что я?..
Допросить пророка?!..
Бред! Суховей! Самум!.. Мга! Мгла!..
Святой блаженный Мухаммад!..
Помилуй!..
И ноет нога!..
И сонно на троне…
И сонная площадь Регистан в мареве февральском полуденном мглистом залегла…
И одни спины вокруг…
И ни одного лица…
Но!..
Но что кричит этот пыльный дряхлый безумец?.. Этот девона?..
Этот сумасшедший Ходжа Насреддин?..
Этот блаженный? Этот бродяга дервиш?.. Этот нищий шут масхарабоз?..
Сова средь дня?.. Петух средь сна?..
— Мы плохо слышим!.. Мы повелеваем!..
Ходжа Насреддин, повтори свои слова!..
Амир открывает свои тяжкие глухие беспробудные барласские охотничьи глаза…
И!..
СНЕГ
— Эй, люди, правоверные!..
Чего вы закрыли глаза? От страха?.. Ха-ха-ха!..
Откройте глаза — и вы увидите хромого старца с ликом дряхлой кладбищенской ползучей червивой землистой гиены!..
И вы боитесь его?.. Тьфу!..
И его зовут Железным Хромцом?..
Да он завизжит завопит от одного удара палки!..
Эта рыхлая гиена… этот облезлый камышовый кот…
Хромой кот! Хромой Тиран!..
Эй, палачи, убейте меня скорее!.. Мне надоело жить среди мертвецов, среди рабов, среди покорных рабьих слепых спин!..
Душно!.. Тошно!.. Пустынно!.. Одиноко!..
Ходжа Насреддин уже не вьется под палками…
Уже лежит покорно глубоко далеко…
…И Амир Тимур опять закрывает глаза дремливые…
И шепчут его узкие горькие полынные губы:
— И мне душно!.. И тошно… И пустынно… И одиноко… И нога ноет…
Скоро дождь будет?.. Скоро снег будет?.. Скоро смерть будет?..
Тогда скорей!.. да!..
…Айя! ай! ай! учч! ай! ты!.. нога жжет мучит ноет палит…
Держава спит…
И только слышен крик боли!..
И только Тиран (один!) стонет… И только ему стонать позволено!..
Ай, нога!.. Айя!..
И ты уж не моя!..
И те! те! те! сеистанские подлые кривые слепые дальние молодые стрелы жалят и поныне!..
Да!.. и жалят и летят и вязнут и трепещут живо в теле молодом моем невинном и поныне ныне ныне!..
…И там в степи в сырой февральской кипчакской дальней давней степи росло пустынное миндальное незрелое раннее дерево…
Низкое цветущее кроткое дерево…
Одно…
И я поставил правителя Сеистана Хола Мирзу-бека под деревом…
И я позвал кликнул тысячу тюмень моих всадников-чагатаев-аргамачников нукеров в лисьих огненных шапках в волчьих злобных малахаях…
И я приказал повелел им расстрелять дерево стрелами бешеными тугими свежими долгими…
И пролетело пронеслось вошло прошло чрез дерево несколько тысяч стрел…
И опустели колчаны тесные и опустело дерево…
И дерево стало нагим сухим, точно на него червь короед ройный нашел… Цвет опал убит сбит был стрелами…
Расстрелян был ранний невинный невинный цвет… (А моя расстрелянная нога была виновна?)
Цвет весь упал на Хола Мирзу-бека. Засыпал его. Затуманил. Забрал…
Хола Мирза-бек весь был в инее…
Он бледный был. Молочный. Снежный. Свежий…
…Мы умертвили его через двадцать лет, когда стали Джахангиром Владыкой мира…
Мы двадцать лет щадили его…
А теперь мне сонно сонно мертво…
В сонной державе… В сонном народе…
А теперь мне жаль то цветущее убитое одинокое расстрелянное дерево…
Кривое, темное, мертвое, как моя убитая саксаульная солончаковая нога сохлая…
а…
Одинокое дерево…
Одинокий народ…
Одинокая Держава…
Одинокий Тиран…
Одинокий мудрец…
Шут-масхарабоз — и тот одинокий…
Все одинокие! да!..
Но мы выходим из дремы, как стрела из колчана…
— Эй, Ходжа Насреддин!.. Мы плохо слышим… Повтори свои слова прощальные!..
— Твои уши заросли волосами, как поля моей нищей родины бурьяном и сорняками!..
Ты не меч ислама, а хвост моего осла, облепленный цепким навозом!..
Что ты можешь услышать?..
Что ты можешь понять, кроме своей ноги?.. Ты увечный! Неполный!..
И потому ненавидишь весь мир!..
Ты калека! Твоя держава — калека!..
Убей меня!.. Я не хочу жить!.. Устал!..
Ну! Быстрей!..
Амир! Волк!.. Грызи меня!.. Ха-ха-ха!.. Только я костлявый!..
В твоей костлявой стране все костлявые!..
В твоей стране голодно и холодно!..
И откуда люди берут силы кричать вопить: Уран!.. Алла-яр Амиру Тимуру!..
Или голодный народ громче кричит: Алла-яр?..
Или голодный народ громче звонче истошнее славит тирана?..
Алла-яр Амиру Гурагану!..
Тьфу!..
И тут!..
И тут Амир совсем пробуждается от вязкой дурманной маковой дальней дремы…
В последнее время он часто жует сосет сушеный бродильный горький афганский дымный дурманный мак смешанный с бухарской ореховой кунжутной халвой…
Мак дает забвенье…
Мак усмиряет отдаляет ногу…
И от него сладкий текучий легкий туман марево в голове…
…Но дым уходит.
Но Амир шевелится на троне.
