…Познал я все сокровенное и явное, ибо научила меня
Премудрость, художница всего.
Она есть дух разумный, святый, единородный, многочастный,
тонкий, удобоподвижный, светлый, чистый, ясный,
невредительный, влаголюбивый, скорый, неудержимый,
благодетельный, человеколюбивый, твердый, непоколебимый,
спокойный, беспечальный, всевидящий и проникающий все
умные, чистые, тончайшие духи…
Премудрость Соломона
КОЛЫБЕЛЬ
Царь Сулаймон, Ты говоришь: Я предпочел Премудрость скипетрам и престолам и богатство почитал за ничто в сравнении с Нею.
Драгоценного камня я не сравнил с Нею, потому что перед Нею все золото — ничтожный песок, а серебро — грязь в сравнении с Нею.
Я полюбил Ее больше здоровья и красоты…
Мудрость знает давнопрошедшее и угадывает будущее…
…Да, царь!.. Дальный! Пленный!.. Нетленный!..
Ты давно ушел изник исчах изветрился как гора в пустыне Гоби, но Ты жив, потому что живо сокровенное напоенное слово Твое.
Слово мудрости…
И Ты единственный царь, которому внимает тихая душа моя на вечернем вечном февральском туманном сонном берегу родной реки моей Сиемы! Да!..
…Я, Ходжа Насреддин, говорю: в двадцать лет Бог (кто Ты, Господь? Авраам?.. Будда?.. Иисус Христос?.. Мухаммад?..— но Ты) поселяет в человеке любовь к женщине…
И я не знал ее…
В тридцать лет — любовь к вину, в сорок — страсть к путешествиям.
(А эту знал я в избытке!..)
В пятьдесят лет — любовь к мудрости… Да!..
Мне шестьдесят лет.
И где мудрость моя?..
…Только родная река Сиема в тумане вялая февральская дремотная забвенная течет грядет доносится…
Живет река… И пена ее быстра мутна молода?
Почему река мутна?..
Только что растаяли молодые мутные смутные снега?..
Почему змея мудра?..
Потому что она всем телом льнет лепится тянется к земле. Струится по земле.
Как вода? Как река?..
Да?..
…Я всю жизнь льнул к земле, к траве, к камням, к деревьям…
К людям земли… К дехканам, к землистым их щедрым рукам, к свежим их полевым травяным зеленым родниковым душам…
…Царь, Ты говоришь: Премудрость не войдет в лукавую душу!..
И я узнал это…
Я устал утомился от лукавых подвижных текучих человеков, а таких много ныне, как птиц-майна, уничтожающих посевы полей… Да!..
Но я шел среди народа моего, я спал на нагой земле моей, положив веселую хмельную дорожную пыльную голову свою на нищий рыхлый живот осла моего…
Хаким ибн Сина, Авиценна, великий целитель, врачеватель, отчего так бурлит, свербит, томит, поет пустой живот?..
Эту загадку так и не решил я в долгие ночи мои под бездонными звездами, о которых так много знал мавлоно Омар Хайям, но так и не сказал нам ни слова…
Ушел, оставив нам безответные светила…
…А река Сиема шумит, перебирая передвигая донные глухие тяжкие слепые валуны камни…
А отчего шумит бурчит клокочет ярится пустой живот?..
Что передвигает, перебирает?.. А?..
И ни один мудрец не ответил на низкий сей вопрос…
И только древний китаец Кун Цзы говорит: и голова истинного мудреца пуста, как и живот его…
Да…
Но я видел многих, головы которых мечутся и мыслят только для того, чтобы сладострастно наполнить живот.
И такие животные слепые головы святы в земле нашей, в Мавераннахре, в Державе блаженного нашего Амира Тимура, Повелителя Вселенной, Сахиб-уль-Кырама!..
И такие головы не сечет праведный меч его!..
И я шел, жил, надеялся средь таких голов!..
…О Боже! и что средь таких голов участь моя?..
Нет иных!..
О Боже!.. Тошно!..
…Пророк Иса Пророк Иисус — Ты жил во времена Одного Иуды — и ушел к Богу…
Я живу во Времена Двенадцати Иуд!..
Все предают!.. Всё предают!..
А я живу…
Но!..
Есть и иные в народе моем!..
И незримые неслышимые глухие мудрецы источают, изливают мудрость, как темные ледники источают пенные молодые вечно прозрачные реки…
Да?..
Но!..
…О земля моя! о народ мой!..
Что затаились мудрецы твои?..
В каких кибитках? у каких деревьев? при каких дорогах?
И мудрость стала тайной в народе моем?..
Сказано: Мудрец живет согласно потоку жизни, а глупец насилует жизнь, подгоняет ее под свои страсти… ломает жизнь…
Так?..
И потому таятся хранятся и безмолвствуют мудрецы твои, слепая родина моя?..
И потому ледники тайно порождают извергают благодатные вольные реки твои?..
…Но я шел, но я не таился, но я прижимался припадал малым телом своим к необъятному телу народа своего, как змея прижимается льнет лепится к земле…
Но где мудрость моя?.. Где?..
Мудрость, где заводь благодатная блаженная лазурная твоя?..
Где брег твой вечнозеленый?..
И вот!..
Горько!..
И вот горькое полынное забытое тело мое стало как истертый от рук многих дряхлый древний дирхем…
И вот тело мое согбенное, как Большой Минарет багдадской Мечети Халифов Джамиа-аль Хуляфа…
И вот оно покосилось пошатнулось и вот оно обветшало, как дувалы магрибских кладбищ-мазаров…
И вот оно мое! и оно было уповало! и наливалось младое! и созревало, как бухарское густое медовое яблоко! и пало терпкое подбитое!..
И пало…
И вьется червь победный необъятный…
Тело старое… Чужое! чужое! чужое! чужое! чужое… Малое… Растраченное…
Бросить его в реку?..
…Сказано мудрецом перед смертью: нагим я хочу слиться с Богом!..
Рубаха тела тонка (не сладка уж!) как шелк иль волос… Надо снять ее…
…Снять?.. Бросить в реку рубаху тела?..
…Река река моя Сиема, ты ль у ног моих босых течешь льнешь?..
Хладная река моя!.. Ледовая ледниковая моя!..
И твои форели бредут стоят у ног моих льются лепетные… ластятся сосут мне пальцы тленные…
…И поплывет рубаха тела?..
И там текла река в которой я лежал в которой протекал
в которой плыл витал стенал роптал молился
И там текла река в которой я лиился я томился жил дышал
захлебывался хрусталями вился вился мла’дый младый длился
И там текла река которая лелеяла
И там текла река которая которая которая была была текучей
дальней давней колыбелью волн моленных материнских
лестных ленных ленных волн влюбленных
Которая была текучей колыбелью
Которая была текучей колыбелью в осиянных во песчаных
в давних давних млечных млечных милых милых бре’гах бре’гах бре’гах
И омывала овевала волнами забвенными протекшими мое мое мое уж
уходящее уж утекающее тело тело тело обмелевшее уже сомлевшее
уже сомлевшее уже ушедшее ушедшее ушедшее
Утекшее
…Река река ты помнишь ты хранишь мои босые ноги детские?..
Твои запруды заводи ночные помнят дальнее мое крутое тело?..
Ты помнишь — я плыву в ночных волнах млечных лунных ленных?..
Ты помнишь?..
Я был был был ночной агатовый каракулевый агнец твой река река моя матерь…
Ведь живой родной единственной матери не было у меня…
Ведь я был найденыш сирота…
И ты была моя матерь, река река моя Сиема незабвенная непротекшая!..
И святы камни валуны твои теплые скользкие груди матери несужденные целебные!..
И блаженны!..
…И поплывет рубаха тела?..
…Нет!..
Я вернулся, матерь! мать нетленная!
И я снимаю разбитые кривые измятые чароги — сапоги свои и босые ноги опускаю в волны по колени…
Я чую форелей и сосут сосут ступни мои приречные уступчивые зыбучие пески пески пески…
И сосут берут родимые форели!..
И блаженны родины реки родимые форели!..
В ту нощь звезда была чиста моя бухарская родимая
В ту нощь река была светла моя миндальная волнистая
В ту нощь звезда была чиста
Но ты кафир! беглец! неверный!
В ту нощь звезда была чиста
Ты мул двоякий обделенный
И гроб твой будет кочевать среди слепых и необрезанных
И гроб твой будет кочевать словно верблюд в безлунных землях
И гроб твой будет кочевать и там тебе не будет берега
И там в аллаховых песках не будет ни куста ни берега
И гроб твой будет кочевать
И будет занданийский саван пески летучие впускать
И будут сечь мне тело мертвое
И тут тебе гнезда не знать и там тебе не ведать берега
И гроб твой будет кочевать…
Но Господи ведь я вернулся
И у миндального куста
И разрыдался и разулся…
В ту нощь звезда была чиста
Но у мечети незабвенной
Кричал «Алла» босой мулла
И ел святую талу землю…
…Да!..
И я ем святую родную землю!.. Ем февральский небогатый неверный талый снег!..
И пью твою свежую новорожденную воду тихих тайных ледников, река Сиема моя!..
И пью мудрость тайных мудрецов, талая родина моя…
Я пил из многих рек земли — из Джайхуна и Евфрата, из Нила и Янцзы,— и нигде нет такой сладкой блаженной доброй доброй молодой живой воды! Да!..
…Я был, я брал у многих мудрецов земли, но душа моя утихла только на берегу родины моей…
И стало ей вольно и легко, как босым ногам моим погруженным…
Босая душа моя витает, отойдя от тела над рекой!..
Я только теперь учуял услыхал узнал ее, как ночную тайную бесшумную птицу, как степного полевого травяного вешнего кроткого голубя-вяхиря…
…И поплывет рубаха тела?..
И плывет…
Шейх Саади, Ты речешь: после пятидесяти лет смешно говорить о родине.
Родина там, где тебя любят и чтут…
Нет, шейх!..
…Лишь ты сладка, вода родины реки моей!..
Я сорок лет не пил тебя, и гортань моя тосковала по тебе и стала как солончак даштикипчакской степи, и стала пустынна и горяча, как пески Сундукли…
А была гортань молодая свежая ярая алая, как аральский, как куняургенчский поздний арбуз…
А стала как пески Сундукли…
…Я лежал на песках Сундукли
Шел верблюд на песках Сундукли.
И скорпионы скарабеи в барханах мужая росли на песках Сундукли
Так чисто умирать на песках Сундукли
Приходите чистые сыны усыпать на песках Сундукли…
…Но я не уснул там…
Я вернулся, Сиема, родина, текучая колыбель моя…
И кривые мои пыльные глухие ноги стоят живут плывут в воде твоей, пахнущей талым талым снегом…
И ледовая чуткая вода ласкает ноги мои оглохшие…
И щекочет топит томит старые пальцы мои, похожие на морщинистые головы гиссарских степных кладбищенских черепах…
Да! Да!.. Весь я дышу, живу, томлюсь!.. Да, Аллах!..
Да! Я вернулся домой…
И там за рекой вдали во тьме февральских сырых талых нагих глухих таящихся урюковых гранатовых грушевых садов лежит спит родной мой кишлак Ходжа-Ильгар…
Там тихо… Сонно, там даже собаки не лают…
Кишлак спит убито смутно за дувалами слепыми тайными…
За талыми родимыми дувалами…
…Ты встречаешь меня в лае псов своих, родина моя!.. Хоть лаем, но встречаешь?.. Пусть лаем!..
Но там тьма тишина… И молчат вешние студеные серые псы мои…
И только талые деревья бродят в заречном тумане тумане тумане…
Иль они мне машут серыми тяжкими ветвями?..
Иль манят из туманов?..
…Я сорок лет там не был…
Никто там меня не узнает…
Никому я там не нужен…
Запоздалый…
…Но запах реки!..
Но запах сырых напоенных заждавшихся деревьев чудящих ворожащих в туманах!..
Но запах где-то забытых дотлевающих кизяков!..
Но запах талого изникающего тонкого снега!..
Но запах родины!..
Но запах гнезда люльки колыбели!..
Но запах льется течет бьется мне в ноздри, в душу, в глаза!.. Да!..
И я срываю свежую ломкую ветку приречного кроткого тополя — туранги… И я кладу ее на язык…
Ветка влажная снежная сырая. Горькая. Мяклая. Тает она…
Я жую ветку. Она уже вешняя. Текучая. Живая. Сладкая она…
Тогда плачут глаза мои…
Я сорок лет не плакал…
С того дня, как ушел, убежал из родного кишлака Ходжа-Ильгара на Великий Шелковый Путь…
Я сорок лет смеялся и смешил, тешил людей в мертвой глухой сонной военной стране — державе Амира Тимура…
…И где мудрость моя?..
Где вечнозеленый берег ее?..
Где заводь ее тайная, сокровенная?..
…А лицо мое от смеха стало морщинистым и желчным…
Говорят, что богатые люди и властители не любят, когда над ними смеются.
А бедняки любят?.. Нет…
Никто не любит…
Это печальный дар — смешить людей, смеяться над ними…
И потому иссохли лицо и душа моя… Да…
О Боже, зачем мне дар этот? судьба масхарабоза? шута? горб горбуна?..
Я проклинаю вольный веселый беспечный, хмельной язык свой…
От него пусто во рту моем, в душе моей…
Зачем он в земле нашей?.. Как шут на похоронах, на поминках?..
И вот я плачу…
Как сладко плакать!..
Пророк Иса, Ты истинно сказал: Блаженны плачущие, ибо утешатся!.. Да!..
Я утешился поздними ночными слезами от встречи с тихой талой сонной родиной моей…
…И плывет рубаха тела…
И…
ИВА
И…
…Старый Ходжа Насреддин сидит на жемчужном приречном ладном валуне, опустив худые голые ноги в ледяную реку…
Река течет… Ноги текут…
Он плачет… Он счастлив… Он вернулся домой….
В родной кишлак Ходжа-Ильгар. Через сорок лет…
Не поздно ль?..
Нет…
…О родина, прими меня, во тьме дорогу потерявшего
Прими — и в вешних волнах дай всем телом высохшим расплакаться!..
Да! да! да!.. Прими!..
…И там на берегу стояла одинокая ива…
И она ранняя беспечно беспечально распустилась и покрылась зелеными рьяными плакучими молодыми талыми листьями…
И она стояла вся зеленая и вся была в мокром сонном тяжком мертвом слепом снегу… Неубитая неуморенная непомерзшая…
Невзятая стояла листьями мокрыми вешними невинными ликовала…
И вся она стояла ранняя в снегу невинная расцветшая до времени своего…
И Ходжа Насреддин увидел ее и подумал, что он как ива эта ранняя расцветшая невинно средь мертвой снежной убитой державы Амира Тимура…
И улыбнулся, и подумал, что он как ива ранняя расцветшая невинная неубиенная в снегу Державы Тирана в снегах необъятных Мавераннахра и Турана…
Иль вся Держава — не Стрела летящая разящая?..
Иль весь народ — не лучник чагатай в собачьем волчьем малахае стрелу погибельно спускающий?..
…Ты не воин?..
Не чабан, овец для воинов пасущий растящий?..
Не дехканин, под копытами коней военных гневных урожай для воинов сберегающий сбирающий?..
Ай!..
…Ты певец? Ты шут? Мудрец?.. Ха-ха!..
Ты муха с изумрудною спиною ломкой обреченной исчезающей?..
Да!.. Ты муха в державе Джахангира Тирана Амира Тимура в Державе убивающей?
Но!..
…Но таяло!.. Но таял снег!.. Но ива таяла!..
Но с ветвей зеленых неповинных капало сбегало слетало тяжкое спадало!..
Но таяло!..
И Ходжа Насреддин улыбался!..
…Я плачу, я смеюсь на берегу твоем, малая моя родина, моя гахвара зыбка люлька, моя колыбель, мой исток незамутненный, моя река Сиема, мой кишлак чахлый сирый, мое гнездо полузабытое полуразмытое поки¬нутое некогда навек Ходжа-Ильгар!..
…И я думаю об огромной стране Мавераннахре Амира Тимура, по которой бродит одинокий человек — и он возвращается в кишлак своих отцов, на берег древних дремлющих чинар родных исконных живых могил…
…Родина там, где тебя любят?..
Кто любил меня в стране моей?..
Кто обласкал и принял меня, как мать долгожданного странствующего сына?..
Кто отворил дверь в ночи и принял и напоил вином чужбины?..
Только зверь рыщет по земле в поисках тучной добычи…
Человек мечется бродит по земле в поисках любви…
И ее всегда не хватает, как воды в пустыне…
И все караваны земли грядут бредут томятся в поисках любви…
И человек ищет человека!..
И человек ищет человеков!..
И человек ищет человечество!..
И любовь, как и ненависть, бежит перекидывается перебрасывается переливается от человека к человеку, от народа к народу, как пламя в сухих камышах в азовских тугаях!..
Да!.. И я искал!..
И я избил ноги!
Вот они покоятся отходят веселые в ледяной родной реке! Да!..
И я избил душу!..
Вот она летит над рекой в родной кишлак заснеженный туманный как ночная чудящая шалая бесшумная птица во гнездо утраченное!..
И что?..
И где мудрость моя?.. Где брег ее вечнозеленый?..
…Я сорок лет искал людей, я сорок лет искал ждал жаждал алкал их любви, я сорок лет отдавал людям свою любовь, свою жизнь, свою душу.
Я сорок лет отдавал плоды жизни моей, как придорожная дикая бездомная сиротская щедрая открытая безвинная алыча отдает золотые острые духмяные плоды прохожим людям, птицам, зверям…
Я сорок лет тратил, отдавал, ронял дарил терял.
И что?..
Где мудрость моя?.. Где нетленный след мой?..
Иль он лишь пена жемчужная беглая летучая скорая умирающая увядающая тающая в волнах?..
Иль?..
Только старые кривые пыльные тяжкие печальные растраченные ноги мои плывут текут тоскуют в ледяной одинокой февральской дремотной реке… Да?..
И крутая нежная чуткая лепетная ханская форель льнет к ногам моим, ласкает щекочет, как верная собака влажным добрым тихим носом…
Это не форель, это волна…
Родная дальняя моя, она узнала меня… уткнулась в мои ноги…
Узнала!.. Да!..
Я сорок лет с тобою не был!..
Я сорок лет смеялся и веселил людей на всех великих дорогах, где никогда не опускается не усмиряется не утихает пыль от прохожих карава¬нов, на всех заблудших тайных тропах, во всех кибитках, чайханах и караван-сараях неуютной тайной темной кровавой родины моей!..
Я тешил утешал я возвышал я поднимал людей, я был везде…
И только Смерть опережала меня, ибо Она Хозяйка и Повелительница в стране моей!..
И я отпугивал ее, как ночную кладбищенскую чубарую крапчатую гиену, но она была рядом на всех путях родины моей.
И ждала!..
Смерть!.. Барс! Гиена!..
Скоро! Встреча скоро!..
И!..
Амир Тимур, ты скачешь на коне?..
Амир Тимур, ты скачешь на карабаирском долгом атласном шелковом переливчатом заливистом тугом собачьем коне с жемчужной сеткой на пенной волчьей морде?..
Амир Тимур, ты скачешь на военном необъятном неоглядном коне?..
А эти кони карабаиры едят вяленое монгольское мясо!..
А эти кони едят мясо!..
А эти кони грызут волка…
И скачут долго!.. Эти военные кони!..
Нет, Амир! Нет, Тимур! Ты скачешь кличешь кычешь на гиене!.. на Смерти!..
Ты скачешь на гиене! да!..
Айя!..
…Глядите — Тиран Джахангир Повелитель мира скачет на низкой землистой тусклой ночной кладбищенской чубарой крапчатой пахучей падучей гнилой зыбкой тленной Гиене!..
Да!.. И твоя добыча! твоя палая сладкая добыча! твой мертвый урожай — лежат твои трупы…
Айя!.. Да!..
Глядите — Тираны всегда скачут на Гиенах!.. Да!.. Ха-ха!..
…Но так велика их добыча…
Но так велика их добыча… Айя!..
Амир — ты не Повелитель народов и стран!..
Ты — раб Смерти. Ты — раб Гиены!
И ты скорая добыча ее!.. Скорая… Податливая!..
…Но я не боялся Гиены, я гнал ее смехом и забывался и отдалялся.
И люди забывали о ней, когда смеялись со мной…
Гиена!.. Смерть!.. Чух! Кыш! Пошла!.. Иди к своему Повелителю, иди к своему Рабу, иди к свое¬му Амиру!.. Пошла!..
И она отбегала, отходила отступала в ночь в нощь…
А теперь она таится там и ползет как опоздалая квелая поздняя змея гюрза в снежных туманных кустах приречной туранги… Айя!..
…Пошла! Уйди, гиена… Уйди, смерть…
Еще не пришло твое время, хотя Времена Гиены Времена Смерти Времена Двенадцати Иуд пришли на землю мою пришли на страну мою! на народ мой пригнетенный повырубленный… потоптанный…
А я? А я смеялся? А я сверкал молодыми веселыми телячьими лучистыми снежными зубами?..
И где?.. О Боже!.. В какой стране? в какой земле? в каком народе гиблом палом?..
Где я смеялся?.. Где я смеялся? шут скоморох скомрах, масхарабоз на похоронах?.. Да?..
О Боже, где я смеялся?..
О Боже!.. Только теперь мне стало страшно!..
Я смеялся на кладбищах! на мазарах! на могильных низких безымянных холмиках!..
…Шейх Хайям, Ты говоришь:
Гляди, коль ты не слеп: могилы пред тобой!
Соблазнов полон мир, объятый суетой!
Во ртах у муравьев текут дробятся лики
Красавиц и царей, забытых под землей!..
…А я не знал! А я слепой был!
Веселый, как каракулевый новорожденный слизистый от чрева матери-овцы мокрый молочный турткульский барашек, радостно идущий под нож локайца пастуха в день, когда цветут горные кудрявые сизые родниковые фисташки…
Смех — это молоко…
Мудрость — это мясо…
Корова много раз дает молоко, но только однажды — мясо…
Пора мудрости — пора редкая, пора тяжкая.
Пора последняя.
И вот она пришла…
…Но где мудрость моя?.. Где брег ее вечнозеленый?.. Где заводь ее лазурная тихокаменная тихопесчаная врачующая?..
…И поплывет рубаха тела…
…И у ног держатся ластятся форели…
…И ива неповинно расцвела взошла средь снега…
…И я смеялся средь кровавой средь Империи Гиены!.. Да!..
КОНИ
…Да! да! да! да! Ха-ха!.. Я смеялся я смеюсь среди Империи Гиены!..
Да, Амир Тимур! смеюсь и под копытами твоих коней военных пенных!..
…А ты скачешь на Трех Конях!..
На Коне Войны!.. Весь народ — рать обреченная!..
На Коне Страха!.. Весь народ — пугливый суслик-тарбаган в норе дрожащий немо!..
На Коне Нищеты!.. Весь народ — как нищий странник-дервиш с нищею сумой-кашкюлем переметным…
Куда идет бредет?
И кто подаст? кто обласкает? обогреет?
Да! да!.. Шайдилла!.. Помоги Господь!..
Айя!.. Помилуй!..
Эй! да что за тишь! за тьма! за кладбище вселенское!..
И только Три Коня влекут слепую сонную кровавую скрипучую загробную Арбу Имперью Мавераннахр…
И Три Коня влекут Арбу Империю…
Три Коня влекут проклятую Арбу Империю…
И под дремучими тягучими тяжелыми колесами дробятся и крошатся никнут утихают покорливые выи шеи!.. Да!..
Крошатся выи шеи!..
Но!.. Доколе?.. Боже?..
Но!.. Когда споткнутся кони!..
Но!.. Когда издохнут кони!..
Но!.. Когда повалятся порушатся колеса!..
Да! Скоро ль? скоро ль? скоро ль? скоро ль?..
Да! Скоро! скоро скоро скоро скоро!..
Да! я знаю! да! я был под конями и под колесами! и под повозкой! и я знаю! и я видел!
Скоро!..
И я смеялся и я смеялся под смертельными конями аргамаками под колесами
Я смеялся и кричал: скоро скоро скоро! Скоро издохнут кони!..
Скоро покатятся вольные разбитые колеса!..
Скоро расхитят разберут потомки воры сыны внуки погребальную посмертную Арбу Мавераннахр Повозку!..
И я вижу — истомились истекли последней гонной пеною слюною судорожной кони комони! иссохлись истратились искривились исказились трухлявые колеса! и изгнила смертная плетеная рабов народов воинов покорливых Арба Мавераннахр Повозка!..
И я был под конями — их копыта разбитые рваные!
И я смеялся! И я кричал: эй, человеки! Да Арба-то гнилая!
Да!..
Амир! Тимур! Возница Арбы!
И ты уже ветх и дряхл и ногой хромою и рукой беспалой саксаульной высохшею правишь…
И криво правишь!.. И Арба летит косая!
И летит Арба беспутная кровавая слепая на кладбище на мазар! и там стоит ворожит Азраил Ангел Смерти!..
И там Арба станет!.. И там падет и там развалится и усмирится претворится в землю в червя во тлен канет!..
Но!..
Но пыль!.. Но тьма!.. Но кровь!..
Но раздавленный народ! Но убитая сиротская земля!.. моя…
Вот след Арбы!.. Сакма ее!..
И она свежа и она длится и она дышит сакма-рана!..
…И что я ноги нагие в воду ледяную опускаю?..
Мало!.. Душа-то мается! не остывает! не кончается!..
И все скачут скачут скачут Три Коня и влекут влекут влекут слепую сонную Арбу-Имперью Погребальную!..
Да, скачут!..
И давят!.. И крушат!.. крошат!.. И пригнетают!..
…Раб! Человек!.. Чего боишься колес Арбы рассохшейся? колес на лету на бегу сорвавшихся?..
Раб! Друг!.. Далекий!.. Смутный!.. Не бойся!..
Скоро Арба усохнет, станет!.. Скоро развалится…
Скоро кони брюхом в пыль текучую падучую дремучую пахучую победную полягут да не встанут…
Друг! Поверь!..
Я был там… под конями… под колесами… я видел… я выжил… я знаю…
Но!.. Три Коня все скачут, а я уже старый. Уже! уже старый!..
Но!.. Они полягут!.. Они повянут!..
Но я старый! но Боже! чтоб они не обскакали! чтоб они меня не обскакали!..
Нет!.. Амир Тимур, не опередишь ты меня, не обскачешь!..
Но!.. Три Коня скачут!.. Дышат! Пылят! Тратятся!..
…Аллах! Где же истина?.. Где правда?..
И Зло летит на Трех Конях, на лютых! пенных! на кромешных!..
А Добро тащится на осле моем покорном бедном дряхлом древнем медленном?.. Да?..
Аллах!.. Но что я?.. Иль Твой замысел неверный?..
И ледовая вода заходит забирает за мои разбитые колени…
…И поплывет рубаха тела…
…И где мудрость моя?.. И где брег ее вечнозеленый?..
Но! но! но!.. Я вижу!..
Уже! уже изнемогают изникают оседают кони кони кони возметенные!..
Уже слагают в пыль высокие дрожащие летящие атласные колени!..
Уже глаза их налитые смертные как рубиновые жгучие горючие афганские перцы!..
Уже пена вялая тучная вислая обильная падучая краснеет! уже краснеет!..
И были кони угончивые уносчивые, а стали утомчивые!.. А были кони бессмертные, а стали кони тленные!..
Да!..
И осел мой тихий бедный медленный идет…
И нагоняет. Приближается. Жалеет…
Да!.. Жалеет…
…И кто упавший лежит в пыли?.. Властитель джахангир Вселенной? Меч Народов?..
Амир Тимур, ты лежишь в пыли победоносной? только пылью побежденный, уморенный?..
И рядом тихо верно издыхают твои карабаиры ахалтекинские аргамаки кони?..
И сонно!.. Тленно!.. Мертво!.. Тошно!..
И пахнет пыльной теплой многой кровью сырой сонной кровью кровью!..
Тимур Хромец державный, ты шепчешь, ты зовешь повелеваешь из пыли: хромой владыка!.. Хромые кони!.. Хромые народы!..
Ангел Азраил загробный! забирай меня! быстрее!.. Я повелеваю!.. Забирай быстрее! Ты-то хоть не хромой?..
…Держава Тимура пылала… Пылила Тимура нога в каракумских оазисах.
Владыка пришел на осиное всадников кладбище — осиное древо
его обласкало опасливо.
И влез на минарет Хромец и зло в пустыню скалился.
И перстом повелительным кликнул загробного Ангела…
Да!..
Но!.. Тиран лежит в пыли и некому его поднять…
И даже Ангел могил Ангел Ада Азраил учуяв Джахангира убоялся!.. Да… Убоялся!..
Вот он Азраил остановился в стороне и не подходит к упавшему Тирану и медлит и ждет, когда Смерть Амира спеленает скрутит в пыльный кокон — саван долгожданный!..
Айя!..
И вот глядите — Тиран поверженный лежит в пыли и Азраил медлит убоявшись!..
И медлит хоронясь за ивой неповинной снежной талой распустившейся и медлит Азраил чернобородый ярый восседая на многовласом дремучем памирском яке-кутасе Зверояке неоглядном! Темном угольном агатовом!..
И медлит Ангел Ада Азраил упавшего Тирана убоявшись!..
Тогда!..
Тогда Ходжа Насреддин сходит с нищего низкого дремотного осла и Владыку поднимает…
Тогда Мудрец Хромца поверженного из пыли праха тлена дорожного слепого поднимает…
Тогда Мудрец поднимает Тирана…
…И кони палые Имперьи шеи выи змеиные умирающие недужно хворо гибельно напоследок выгибают ищут тщатся да роняют упускают навек навек в пыль чреватую родящую!..
Да очи коньи перцы рубиновые жгучие афганские навек вытекают из глазниц да текут да останавливаются…
Да Арба Имперья палая уже! уже! уже объята короедами жуками тлею паутиной да червями!.. Да! да! да!..
Уже объята замогильными червями!..
Шайдилла!.. Уран!.. Уйди!..
..Ай!.. Да что за бред! за тьма!..
Я Ходжа Насреддин!.. Я? Я? Я влеку Тирана? Я спасаю утлого Хромца? Ай!.. Шайдилла! Все бред!.. Все тьма!..
…Все кони пенные смертно голо хищно гневно блудно скачут скачут!.. Распаляясь! Распадаясь!..
Все Хромец своей хромой Арбой-Державой правит!..
Айя!..
…А я только ноги только старые свои глухие ледяные ноги из реки родной родимой из реки ледовой вынимаю выбираю…
Но!..
ВИДЕНЬЯ
Но!..
Но бред все тянется!.
Все я тащу влеку спасаю утлого Хромца Тирана!..
И хохочу смеюсь вослед колесам Арбы распавшимся вслепую во тьму летящим!
Иль вся Жизнь — лишь поединок смертный вечный мудрости и злодейства?..
И лишь двое на Дороге Человеков вечной — Владыка Зла и Мудрец Добра?..
Палач и Жертва — близнецы слепые двуединые обреченные заклятые усталые?..
И один тащит другого?..
И один убивает угнетает уморяет…
И другой спасает возвышает поднимает из праха…
И лишь двое бредут грядут обнявшись по Дороге Веков по Дороге Народов аллаховых?..
По дороге черепов могил народов безвестных безымянных?..
А?..
…Тимур, ты родился от нойона Тарагая-барласа и матери Текины-хатун…
Ты родился с кровавым сгустком, зажатым в правой ладони!..
Да, слепой! Да, невинный, как расцветшая ива в снегу!
Ты родился с кровавым сгустком в руке в кулачке свежем новорожденном.
И ты льешь даешь любишь кровь текучую чужую довременную…
И выпус¬каешь кровь из сосудов аллаховых человеков, как овец заждавшихся из загона…
И ты пастух отар стад народов зарезанных…
И стада твои (Айя!.. да что ж это, Господь мой?) многие щедрые тучные палые…
И они загробные усопшие и они не разбредаются…
И пришли Времена, когда пасомые лежат, потому что они убиенные… И не разбредаются…
И пастух уж спит, и спит уж нож его усталый необъятный…
…Тимур, ты знаешь — меня нашли на амударьинском травянистом островке Аранджа-бобо близ Великого Шелкового Пути…
Кто-то уронил родил любил кормил забыл меня на островке…
А в руке моей — ай далекой ай розовой ай свежей ай сиротской ай миндальной ай влюбленной — был зажат запрятан хрупкий лепесток дикой приречной алычи…
Как он попал в новорожденную скользкую еще от сукровицы материнской руку мою?..
…Эй, родные мои матерь и отец…
Веселые! Хмельные! Бражные! Слепые!.. Святые!.. Вешние!.. Напоенные!..
Избыточные, как пчелы сборщицы в исфаринских самаркандских гератских урюковых тесных медовых садах садах садах!..
Эй!.. Матерь!.. Отец!..
Оя!.. Дада!..
Я так и не сказал вам этих слов…
А теперь говорю кричу и сладко мне!..
…Оя! оя! оя!.. Матерь! матерь! матерь!.. мама! маааааа!..
…Дада! дада! дада!.. Ата!.. Ата!.. Отец! отец! отец!.. аааа!
Ай!..
…Мне шестьдесят лет, и я кричу во тьму талую! в реку ледовую ледяную туманную! в родной кишлак мой Ходжа-Ильгар заречный талый таящийся!..
И я кричу кричу талым счастливым оленьим птичьим вешним голосом:
…Оя!.. Матерь моя!..
…Ата!.. Отец мой!..
Где вы, молодые хмельные полноводные мои?.. Где следы ваши?..
Оя! Ата!.. Спасибо за лепесток алычи подаренный оставленный!..
И все¬-то не увял он, все не увядает, все не увядает…
Но!.. Дальное… Уже… Все дальное… все дальное…
Все!.. дальное!..
А!..
…Амир, Ты родился с кровью в руке, как Хакан Чингис…