Когда приближаешься к морю, разговоры о притоках забываются.
(Хаким Санаи, «Окруженный стеной сад истины»).
Мулла (мастер) Насреддин является классическим персонажем, придуманным дервишами для фиксации ситуаций, в которых определенные состояния ума проявляются более отчетливо. Насреддиновские истории, известные по всему Среднему. Востоку, представляют собой («они собраны в рукописи «Тонкости несравненного Насреддина») одно из самых необычных достижений в истории метафизики. Если подходить к этим историям поверхностно, то большинство из них можно использовать в качестве шуток — и только. Их бесконечно рассказывают и пересказывают в чайханах и караван-сараях, в частных домах, в радиопередачах азиатских стран. Неотъемлемой чертой такой истории является ее многомерность, поэтому понимать ее можно на любом из различных уровней. Здесь и шутка, и мораль, и нечто более высокое, что продвигает сознание потенциального мистика чуть дальше по пути реализации.
Сам по себе рассказ о Насреддине не может привести к полному озарению, ибо суфизм есть нечто такое, что нужно не только осознать, но и пережить. С другой стороны, такой рассказ устанавливает особого рода связь между обычной жизнью и трансмутацией сознания, чего ранее не удавалось достичь еще ни в одном литературном жанре.
«Тонкости» еще ни разу не переводились на западные языки полностью. Возможно, это объясняется тем, что человек, не имеющий отношения к суфизму, не может перевести их должным образом; кроме того, в отрыве от определенного контекста они теряют свой первоначальный импульс. Даже на Востоке этот сборник используют для целей обучения только посвященные суфии. Отдельные «шутки» этого сборника можно обнаружить в литературных произведениях почти всех стран мира. Этот факт привлек к ним определенное внимание схоластической науки, видевшей в них пример распространения культурных влияний и доказывавшей с их помощью принципиальную идентичность юмора всех народов. Благодаря своему неувядаемому юмору эти истории доказали свою жизнеспособность, но этот фактор является второстепенным по сравнению с главным их предназначением, смысл которого заключается в том, чтобы создать основу для истинно суфийского отношения к жизни и сделать возможным достижение суфийской реализации и мистического опыта.
«Легенда о Насреддине», прилагаемая к «Тонкостям» и датируемая по меньшей мере XIII в., объясняет некоторые из причин введения этого образа. Воспрепятствовать распространению юмора невозможно; он способен проникать сквозь установившиеся образцы мышления, навязанные человечеству привычкой и сознательными влияниями. Как совершенная система мышления Насреддин существует на столь многих уровнях, что его невозможно уничтожить. Доказательством этого может в какой-то мере служить тот факт, что такие разные и чуждые друг другу организации, как «Британское общество по распространению христианского знания» и Советское правительство использовали образ Насреддина в своих целях. Общество опубликовало небольшое количество историй, выпустив книгу «Сказки о Ходже», а русские (наверное, по принципу «если не можешь побить их — присоединись к ним») создали о нем фильм, названный «Похождения Насреддина». Даже греки, мало что перенявшие от турок, считают его частью своего культурного наследия. Гражданские власти Турции через свой департамент информации опубликовали избранные метафизические шутки, приписываемые этому мнимому мусульманскому священнослужителю, который является прообразом суфийского мистика. Тем не менее, дервишеские ордена были запрещены законом в республиканской Турции.
В действительности никто не знал, кем был Насреддин, где и когда он жил, и это естественно, т. к. основной целью было создание образа, не поддающегося характеризации и неподвластного времени. В данном случае для суфиев важна идея, а не человек. Все это не помешало людям снабдить его не только фальшивым жизнеописанием, но и гробницей. Ученые, в борьбе против педантизма которых Насреддин так часто выходит победителем в своих историях, даже предприняли попытку детально разобрать «Тонкости» в поисках соответствующего биографического материала. Одно из этих «открытий» несомненно согрело бы сердце самого Насреддина. Ссылаясь на слова Насреддина о том, что он живет в этом мире вниз головой, один ученый делает вывод, что мнимую дату смерти Насреддина, высеченную на его «надгробном камне» следует читать не как 386, а как 683. Другой профессор чувствует, что если правильно переставить арабские цифры этой даты, они скорее дадут число 274. Он совершенно серьезно пишет, что дервиш, к которому он обратился за помощью по этому вопросу, «…попросту сказал: «А почему бы не попробовать впустить в чернильницу паука, а потом вытащить его и посмотреть, какие следы он оставит. Это может указать на правильную дату или показать что-нибудь еще».
В действительности 386 означает 300+80+6. Подставляя вместо полученных цифр арабские буквы, мы получим корень ШУФ, от которого образовалось слово ШаУаФ — «заставлять кого-нибудь смотреть; показывать что-либо». Как сказал дервиш, паук может что-нибудь «показать».
Если самым беспристрастным образом подойти к некоторым классическим насреддиновским историям, сразу станет ясно, что чисто схоластический подход к делу суфии считают самым непродуктивным:
«Перевозя некоего педанта через бурную реку, Насреддин сказал что-то такое, что показалось тому грамматически неправильным.
«Разве ты никогда не изучал грамматику?» — спросил ученый.
«Нет»,
«Значит ты потерял полжизни».
Через несколько минут Насреддин обратился к своему пассажиру:
«Учился ли ты когда-нибудь плавать?»
«Нет, а что?»
«Значит, ты потерял всю жизнь — мы тонем!»
Здесь подчеркивается, что суфизм есть практическая деятельность, отрицающая возможность достижения истины с помощью формального интеллекта и применимость шаблонного мышления являющегося порождением этого мира, к истинной реальности, относящейся к иному измерению.
Это еще более ярко выражено в анекдоте, действие которого происходит в чайхане (суфийский термин, обозначающий место встречи дервишей).
«В чайхану вошел монах и заявил: «Мой учитель велел мне возвестить людям, что человечество до тех пор не достигнет совершенства, пока люди, не испытавшие на себе несправедливости, не будут так же нетерпимо относиться к ней, как и те, кто в действительности испытал ее».
Эти слова на мгновение поразили всех собравшихся. Затем Насреддин сказал: «А мой учитель говорил мне, что никто не должен относиться нетерпимо к чему бы то ни было до тех пор, пока он не убедится, что предполагаемая несправедливость действительно является несправедливостью, а не скрытым благом!»
Насреддин, являющийся суфийским учителем, часто применяет дервишескую технику, которая заключается в том, что он играет роль непосвященного человека, чтобы сделать истину более яркой. Известный анекдот, отрицающий поверхностное убеждение в причинно-следственной связи, делает его жертвой:
«Однажды прямо на голову Насреддину, шедшему по узкому переулку, с крыши дома упал какой-то человек. С этим человеком ничего не случилось, но мулла попал в больницу.
Один из учеников Насреддина спросил его: «Какой урок вы извлекли из этого происшествия, мастер?»
«Откажись от веры в неизбежность, даже если причина и следствие кажутся неизбежными! Избегай теоретических вопросов наподобие этого: «Сломает ли человек себе шею, если упадет с крыши? Упал он, а шею сломал себе я!»
Поскольку мышление обычного человека шаблонно, и он не может стать на совершенно иную точку зрения, от него обычно ускользает большая часть смысла происходящего. Он может жить и даже преуспевать, но он не может понять всего, что происходит вокруг.
Это наглядно показывается в притче о контрабандисте:
«Насреддин ежедневно переводил через границу своего осла, нагруженного корзинами с соломой. Т. к. все знали, что он промышляет контрабандой, пограничники обыскивали его с ног до головы каждый раз, когда он возвращался домой. Они обыскивали самого Насреддина, осматривали солому, погружали ее в воду, время от времени даже сжигали ее, а сам Насреддин жил все лучше и лучше.
В конце концов, он отошел от дел и перебрался на жительство в другую страну. Много лет спустя его встретил один из таможенников. Он сказал: «Теперь тебе нечего скрывать, Насреддин. Расскажи мне, что ты перевозил через границу, когда мы никак не могли поймать тебя?»
«Ослов», — ответил Насреддин».
В этой истории также выделяется один из важнейших принципов суфизма, который гласит, что сверхъестественный опыт и мистическая цель стоят к людям гораздо ближе, чем они предполагают. Мнение о том, что эзотерическое или трансцендентальное должно обязательно быть далеким или трудным для понимания, возникло вследствие невежества отдельных людей. Такие люди наименее всех других способны судить о подобных вещах, являющихся «далекими» в совершенно ином, незнакомом для них отношении.
Как истинный суфий, Насреддин не попирает законов своего времени. Он делает свое сознание более многомерным и даже для особых ограниченных целей не может допустить предположений о том, например, что к истине можно подходить со стандартными мерками. То, что люди называют истиной, связано с их ситуацией, но они не смогут найти ее, пока не осознают этого. Одна из наиболее оригинальных насреддиновских историй показывает, что никакого прогресса добиться невозможно, если человек не познает относительную истину.
«Однажды, во время пребывания Насреддина при дворе, король пожаловался на то, что его подданные лживы. Насреддин сказал: «Ваше величество, истины бывают разные. Прежде чем люди смогут использовать относительную истину, им необходимо практически познать реальную истину, но они всегда пытаются делать все наоборот. В результате люди слишком бесцеремонно обращаются со своими же искусственными истинами, подспудно чувствуя, что это не более чем выдумка».
Все это показалось королю слишком сложным. «Вещи должны быть или истинными или ложными. Я заставлю людей говорить правду, и с помощью этого они приобретут привычку быть правдивыми».
На следующее утро перед открытыми городскими воротами красовалась виселица, которую окружали гвардейцы короля во главе с капитаном. Глашатай объявил: «Каждый, кто войдет в город, должен прежде всего правдиво ответить на вопрос капитана королевской гвардии».
Насреддин, поджидавший снаружи, вошел в город первым. Капитан спросил: «Куда ты идешь? Говори правду, иначе тебя повесят».
Насреддин ответил: «Я иду, чтобы быть повешенным на этой виселице».
«Я не верю тебе!»
«Прекрасно. Если я солгал, — повесь меня».
«Но это будет означать, что ты сказал правду».
«Вот именно, — сказал Насреддин, — вашу правду».
Человек, желающий стать суфием, должен также понять, что представления о добре и зле обусловлены не объективными фактами, а отдельными критериями или целым рядом их. До тех пор пока он не прочувствует этого внутренне и не примет интеллектуально, он не будет готов к внутреннему пониманию. О непостоянстве этих представлений говорится в рассказе об охоте:
«Король, который любил общество Насреддина и часто выезжал на охоту, приказал Насреддину сопровождать его на охоту на медведя. Насреддин пришел в ужас.
Когда он вернулся в свою деревню, кто-то спросил его:
«Как прошла охота?»
«Чудесно».
«Сколько же медведей ты видел?»
«Ни одного».
«Как же тогда она могла пройти успешно?»
«Если бы ты охотился на медведей в моей шкуре и не увидел ни одного из них, это тоже показалось бы тебе чудесным!»
Внутренний опыт нельзя передавать с помощью бесконечного повторения, его запасы необходимо постоянно пополнять из его источника. Многие школы продолжают действовать еще долго после того, как их реальная движущая сила уже истощилась, превращаясь в обычные центры, где занимаются повторением неуклонно слабеющего учения. Название этого учения может оставаться тем же, в то время как оно уже лишилось всякой ценности, а иногда и противоречит первоначальному своему смыслу. В числе других вопросов Насреддин заостряет внимание и на этом в рассказе под названием «Утиный суп».
«К Насреддину приехал издалека один из родственников и привез ему в подарок утку. Обрадованный Насреддин сварил ее и съел вместе со своим гостем. Вскоре после этого к Насреддину стали приходить один за другим люди, называвшие себя друзьями и друзьями друзей «человека, принесшего утку», однако новых подарков никто из них не приносил.
В конце концов, мулла вышел из себя, но тут появился еще один незнакомец: «Я друг друга друга того родственника, который принес тебе утку», — заявил он и, подобно другим, уселся за стол в ожидании еды. Насреддин принес ему тарелку горячей воды.
«Что это такое?» — спросил гость.
«Это суп супа супа из той утки, которую принес мой родственник», — ответил Насреддин».
Обостренное восприятие, которым обладает суфий, иногда помогает ему переживать вещи, совершенно не воспринимаемые другими. Но, зная об этом, последователи других школ обычно проявляют недостаток восприимчивости, говоря или делая определенные вещи, в которых суфии совершенно ясно видят признак их духовной незрелости. В таких ситуациях они чаше всего обходятся без комментариев. Эту способность к восприятию можно проиллюстрировать с помощью другой насреддиновской истории:
«Желая попросить милостыню, Насреддин подошел к большому дому.
«Хозяина нет», — сказал слуга.
«Прекрасно, — воскликнул мулла, — и хотя он ничем не смог помочь мне, передай, пожалуйста, своему хозяину мой совет. Скажи: «Когда будешь уходить в следующий раз, не оставляй свое лицо на окне — его могут украсть».
Люди не знают, как начинается путь к озарению, поэтому неудивительно, что они могут увлечься каким-нибудь культом, который запугает их всевозможными теориями, при этом они будут убеждены в своей способности отличать истину от лжи.
Насреддин освещает этот процесс различными способами.
«Как-то раз сосед увидел, что Насреддин ищет что-то, стоя на коленях.
«Что ты потерял, мулла?»
«Свой ключ», — ответил Насреддин.
Через несколько минут сосед опять спросил: «А где ты обронил его?»
«Дома!»
«Тогда почему же ты ищешь его здесь?»
«Потому, что здесь светлее».
Многие суфии используют эту известную насреддиновскую историю, комментируя с ее помощью действия людей, ищущих экзотические источники озарения. Она была частью репертуара последнего «метафизического клоуна» Мюнхена Карла Валентина.
Механизм логического обоснования весьма препятствует развитию способности к восприятию. Суфийское влияние может часто не оказывать никакого воздействия потому, что его не могут воспринять должным образом.
«К Насреддину пришел сосед и попросил одолжить ему веревку для белья.
«Извини, но я сушу на ней муку», — сказал Насреддин.
«Как же можно сушить муку на веревке?» — спросил сосед.
«Это не так трудно, как ты думаешь, особенно если не хочешь одалживать ее».
Здесь Насреддин олицетворяет собой увертливую часть ума, которая не может понять, что к истине не следует стремиться с помощью таких стандартных методов.
Для развития ума характерны постоянные изменения и ограниченная польза, которую можно извлечь из использования любой особой техники. Повторяющие себя системы игнорируют эту особенность суфийской практики, они способствуют обусловленности ума и создают ощущение достижений или близости к ним, в действительности не приводя ни к чему. В одном из рассказов предпринята попытка осветить этот факт:
«Как-то раз мулла чуть не упал в лужу, но в последний момент ему помог какой-то прохожий. Встречая Насреддина впоследствии, этот человек каждый раз напоминал ему о том, как он спас его от неприятного купания.
В конце концов, мулла не выдержал. Он привел своего спасителя к той же самой луже, залез в нее по горло и закричал: «Сейчас я такой же мокрый, каким был бы, если бы не встретил тебя! Оставишь ты меня, наконец, в покое?»
Обычные шутки или басни, содержащие только одну идею, нельзя сравнить с насреддиновской системой, задуманной как сопереживание рассказа, оказывающее и внутреннее и внешнее, или поверхностное, воздействие. Обычные притчи, басни и шутки считаются лишенными мистического содержания, т. к. они не обладают силой проникновения или же подлинной возрождающей силой.
Несмотря на то, что оригинальность и смысл насреддиновских историй намного превосходят собой то, что вложено в такие известные комические фигуры, как русский Балда, арабский Джуха или итальянский Бертольдо, некоторое представление о разнице в глубине этих историй можно составить с помощью шуток муллы и их отрицательных эквивалентов, содержащихся в других литературных произведениях.
Один из дзэнских рассказов представляет собой интересный пример. В этом рассказе монах просит своего учителя описать ему высшую реальность. Мастер показывает монаху гнилое яблоко и с помощью этого знака тот воспринимает истину. Нам остается неясным, что именно приводит к озарению и что лежит за ним.
Насреддиновский рассказ о яблоке восполняет большое количество упущенных деталей: «Насреддин находился в кругу своих учеников, когда один из них спросил его о взаимосвязанности этого мира с вещами, относящимися к другому измерению. Насреддин сказал: «Ты должен понимать аллегории». Ученик сказал: «Покажи мне что-нибудь практически — например, райское яблоко».
Насреддин поднял яблоко и дал этому человеку. Тот сказал:
«Но это яблоко наполовину гнилое, а небесное яблоко непременно было бы совершенным».
«Небесное яблоко действительно должно быть совершенным, — ответил Насреддин, — но, учитывая твои нынешние способности вообще и способность судить о небесном яблоке в частности, а также то, что ты, как и все мы, находишься сейчас в этом обиталище разложения, можешь считать, что ты все равно не увидел бы райское яблоко в ином виде».
Ученик понял, что термины, используемые нами для обозначения метафизических вещей, основаны на вещах физического мира. Для того, чтобы достичь другого измерения сознания, мы прежде всего должны установить, как именно следует понимать это измерение.
Этот насреддиновский рассказ, который вполне мог быть причиной возникновения аллегории яблока, предназначен для того, чтобы помочь уму слушателя уловить некоторые вещи, необходимые для подготовки сознания к определенным переживаниям, к которым невозможно подойти без соответствующей подготовки.
Отличительной чертой насреддиновского суфийского метода является именно такая постепенная подготовка сознания. Вспышка интуитивного понимания, проявляющегося в результате воздействия этих историй, представляет собой не интеллектуальное переживание, а первичную стадию озарения. Она является средством для восстановления способности к мистическому восприятию в порабощенных умах, которые становятся все более и более обусловленными в результате воздействия обычных систем подготовки.
Насреддиновская шутка, лишенная (возможно, в процессе перевода) своей технической терминологии, может сохранять юмор, но в таких случаях большая часть ее первоначального импульса может быть утрачена. В пример можно привести шутку о соли и шерсти:
«Нагрузив своего осла солью, Насреддин отправился на базар. По дороге им пришлось переходить вброд речку, и часть соли растворилась. Вес груза уменьшился и на другой берег осел вышел повеселевшим, зато Насреддин был в ярости. На следующий базарный день он нагрузил корзины шерстью. Теперь осел уже чуть не падал под весом своего намокшего груза.
«Так-то! — сказал ликующий Насреддин. — Это заставит тебя задуматься, будешь ли ты каждый раз выигрывать от перехода реки вброд!»
В арабском оригинале этого рассказа использованы два технических термина — соль и шерсть. «Соль» (мильх) является омонимом слова, которое переводится как «доброта, мудрость». Осел символизирует собой человека. Избавляясь от груза доброты вообще, человек чувствует себя лучше, теряет груз. Но в результате этого он лишается также и еды, т. к. Насреддин не может продать соль и купить для него достаточно корма. Слово «шерсть» можно заменить, конечно, словом «суфий». Во второй раз вес груза увеличивается, как и было задумано учителем, Насреддином, но увеличивается только на время путешествия до рынка. Конечный результат на этот раз будет лучше, потому что Насреддин продаст более тяжелую намокшую шерсть за большую цену, чем сухую.
Другая шутка, которую можно найти у Сервантеса («Дон Кихот», гл.5), остается шуткой, хотя технический термин «страх» переводится здесь без всяких пояснений:
«Жестокий и невежественный правитель сказал Насреддину:
«Я повешу тебя, если ты не докажешь мне, что действительно обладаешь тем глубоким восприятием, которое тебе приписывают». Насреддин сразу же заявил, что может видеть золотых птиц в небесах и демонов подземного царства. Король спросил его: «Как же ты можешь делать это?» — «Кроме страха для этого ничего не нужно», — ответил мулла».
«Страхом» суфии называют активизацию сознания, с помощью которой можно достичь сверхчувственного восприятия. В этой области формальный интеллект непригоден, здесь используются иные возможности человеческого ума.
Однако Насреддину, использующему совершенно оригинальные методы, удается поставить себе на службу сам принцип интеллектуального мышления. Отражение этого факта можно найти в «Легенде о Насреддине», где подробно говорится о том, как Хуссейн, основатель этой системы, вырвал своего посланца Насреддина буквально из лап «Старого Негодяя», иными словами, из власти той грубой системы мышления, которой почти все мы привыкли пользоваться.
В арабском языке слово «Хуссейн» ассоциируется с понятием добродетели. «Хассейн» означает «сильный, труднодоступный».
«Хуссейн обошел уже весь мир в поисках учителя, который должен был передать его послание через поколения и был уже почти на грани отчаяния, как вдруг услышал какой-то шум. Старый Негодяй отчитывал одного из своих учеников за его шутки. «Насреддин! — ревел Негодяй, — за твое непочтительное отношение я обрекаю тебя на всеобщее осмеяние. Впредь, если будет рассказана хоть одна из твоих бессмысленных историй, необходимо будет в определенной последовательности прослушать еще шесть других и только тогда твоя нелепость станет очевидной».
Считается, что мистический эффект семи насреддиновских историй, изученных в определенной последовательности, столь велик, что его достаточно для подготовки к озарению изучающего.
«Хуссейн, подслушавший этот разговор, понял, что в каждой ситуации заключаются средства противодействия ей, и что имен, но таким способом все зло Старого Негодяя можно будет представить в его истинном свете. Он решил сохранить истину с помощью Насреддина.
Хуссейн явился к Насреддину во сне и передал ему часть своей бараки, суфийской силы, которая помогает проникать в истинную суть вещей». С тех пор все рассказы о Насреддине стали произведениями «независимого» искусства. К ним можно было относиться как к шуткам, но они обладали и метафизическим смыслом; они были бесконечно сложными и имели отношение к природе завершенности и совершенства, исчезнувших из сознания людей вследствие развращающей деятельности Старого Негодяя.
Если рассматривать бараку с обычной точки зрения, у нее можно обнаружить много «магических» свойств, но в действительности барака — это единство -и энергия, а также субстанция объективной реальности. Одним из свойств ее является то, что человек, наделенный ею, или любая вещь, содержащая бараку, сохраняют ее независимо от степени воздействия на них людей неразвитых. Отсюда следует, что даже простое повторение насреддиновских шуток приносит с собой определенное количество бараки; размышление над ними это количество увеличивает. С помощью этого метода учение Насреддина, пошедшее от Хуссейна, было навеки выражено так, что его уже невозможно было полностью извратить. Подобно тому, как вода в любом виде сохраняет свою сущность воды, в насреддиновских историях сохраняется некий постоянный минимум, который отвечает на призыв и может увеличиваться, если ему уделять внимание. Этим минимумом является истина, через которую лежит путь к реальному сознанию.
Насреддин — это зеркало, в котором человек видит себя самого. Это зеркало отличается от обычного тем, что чем больше смотришь в него, тем яснее проступают в нем черты настоящего Насреддина. Это зеркало сравнивают со знаменитой чашей персидского героя Джамшида, которая отражает собой весь мир и в которую «смотрят» суфии.
Т. к. суфизм основан не на внешней деланности, а на всестороннем охвате, насреддиновские истории следует не только переживать, но и думать о них. Далее, переживания, связанные с каждой отдельной историей, помогут мистику «возвратиться домой». Проявление суфием способности к высшим формам восприятия свидетельствует о том, что первый шаг на этом пути сделан. В этом случае он будет способен к правильной оценке ситуации с помощью вдохновения, а не формального размышления. Вследствие этого его действия иногда могут озадачить наблюдателей, работающих на обычном уровне сознания, и тем не менее, результаты их будут правильными. Одна из насреддиновских историй, показывающая, как суфии добиваются правильных результатов с помощью специальной техники (которая для непосвященных является «неправильным методом»), во многом объясняет кажущуюся эксцентричность суфиев:
«К Насреддину, исполняющему обязанности судьи, пришли два человека. Один из них сказал: «Этот человек укусил меня за ухо, и я требую компенсации». Другой заявил: «Он сам себя укусил», Насреддин отложил разбирательство и удалился в свои апартаменты, где провел полчаса, пытаясь укусить себя за ухо. Это привело к тому, что он упал и разбил себе лоб. После этого он вернулся в присутствие.
«Проверьте человека с укушенным ухом, — приказал Насреддин, — если у него разбит лоб, значит, он сам себя укусил и на этом дело будет исчерпано. Если же это не так, значит, укусил другой, а пострадавшему должно быть выплачено три слитка серебра».
Правильное решение было вынесено с помощью, казалось бы, нелогичных методов.
В этом рассказе Насреддин находит правильный ответ независимо от внешней логики событий и ситуаций.
В другой истории Насреддин, играющий роль глупца (суфии называют это «путем упрека»), в яркой форме показывает, что из себя представляет обычное человеческое мышление:
«Один человек предложил Насреддину угадать, что у него в руке.
«Назови мне хоть одну примету», — попросил мулла.
«Я назову несколько. — сказал шутник. — Форма и размеры этого предмета напоминают яйцо, у него вкус и запах яйца: внутри он белый и желтый. В сыром виде внутри него находится жидкость, которая твердеет от нагревания. Более того, этот предмет снесла курица…»
«Знаю! — перебил мулла. — Это, наверное, какое-нибудь пирожное?»
Я попытался провести подобный эксперимент в Лондоне. В трех табачных лавках подряд я просил продать мне «цилиндры из бумаги, наполненные частицами табака, длиной около 3 дюймов, упакованные в картон, на котором может быть что-нибудь напечатано».
Никто из этих людей, торгующих сигаретами целый день, не смог понять, чего же я хотел. Двое из них направили меня в другие места, один — к своему оптовику, а другой — в магазин, специализирующийся на экзотических предметах импорта для курильщиков. Возможно, что слово «сигарета» является совершенно необходимым для описания бумажных цилиндров, наполненных табаком, но этот способ, зависящий от ассоциаций, нельзя использовать точно так же, если речь идет о восприятиях. Ошибка заключается в попытках переноса одной из форм мышления, великолепно применимой в определенных случаях, в другой контекст и стремлении использовать ее в несоответствующих условиях.
Руми приводит рассказ, напоминающий насреддиновскую историю с яйцом, но выделяющий другой важный момент. «Сын одного царя был отдан на воспитание мистическим учителям, которые через некоторое время сообщили, что уже ничему больше не могут научить его. Для того чтобы проверить его, отец предложил ему отгадать, что у него у руке. «Эта вещь круглая, металлическая и желтая — должно быть это решето», — сказал мальчик». Суфизм настаивает на сбалансированном развитии внутреннего восприятия и обычного человеческого поведения.
Как мы уже видели, суфий отрицает предположение о том, что любой живой человек является восприимчивым. Человек может быть клинически жив и в то же время мертв, с точки зрения способности к восприятию. Ни логика, ни философия не помогут ему обрести эту способность. Один из аспектов приводимого ниже рассказа иллюстрирует это:
«Мулла рассуждал вслух: «Как я смогу узнать, жив я или уже умер?» Его жена сказала: «Не будь таким глупцом; когда ты умрешь, у тебя похолодеют конечности».
Вскоре после этого Насреддин рубил дрова в лесу. Была зима и он вдруг почувствовал, что у него похолодели руки и ноги.
«Я, конечно, умер, — подумал он — и мне надо бросать работу, потому что мертвецы не работают».
Насреддин не только бросил работу, но и улегся на землю, потому что мертвецы не ходят.
Вскоре появилась стая волков и начала нападать на осла Нареддина, привязанного к дереву.