Суфии мгновенно постигают многие вещи, которые недоступны обычному человеку. Для того, чтобы объяснить некоторые удивительные дела суфийских посвященных, основанные на сверхчувственных силах, используются аллегории, но для суфия все это не более удивительно, чем обычные чувства для обычного человека. Невозможно точно описать принцип их действия, поэтому остается использовать грубую аналогию.
«Человечество спит, — сказал Насреддин, обвиненный в том, что он заснул во время приема во дворце. — Сон мудреца это могущество, а «бодрствование» обычного человека почти никому не приносит пользы».
Король был раздражен.
На следующий день, когда Насреддин снова заснул после хорошего обеда, король велел вынести его в соседнюю комнату. Перед тем как распустить двор, спящего Насреддина принесли обратно.
«Ты опять заснул», — сказал король.
«Нет, я бодрствовал, как всегда».
«Тогда расскажи нам, что случилось, пока ты находился в соседней комнате».
К всеобщему удивлению, мулла повторил длинную и запутанную историю, которую рассказывал король.
«Как тебе удалось это, Насреддин?»
«Очень просто, — сказал мулла. — По выражению лица короля я понял, что он собирается рассказывать эту старую историю, и решил поспать во время рассказа».
В следующей истории Насреддин и его жена предстают перед нами как два обычных человека, являющихся мужем и женой, и тем не менее, не понимающих друг друга потому, что обычные человеческие отношения неискренни и несовершенны. Суфийские отношения носят совершенно иной характер. Попытки применения грубости и бесчестности привычного нам общения в мире мистики бесполезны. Суфии по крайней мере используют различные методы общения, чтобы заставить действовать совершенно иную сигнальную систему.
«Жена муллы была сердита на него, поэтому она поставила перед ним горячий суп, ни о чем не предупредив его.
Однако она и сама была голодна, и когда суп был готов, сделала большой глоток. От боли из ее глаз тотчас брызнули слезы, но она опять ничего не сказала в надежде, что мулла тоже обожжется.
«Что случилось, дорогая?» — спросил Насреддин.
«Я вспомнила свою бедную старую мамочку. Когда она была жива, ей тоже очень нравился этот суп».
Тут Насреддин также набрал полный рот обжигающей жидкости и по щекам его потекли слезы.
«Ты плачешь, Насреддин?»
«Да, я плачу при мысли о том, что твоя бедная старая мамочка умерла, забыв прихватить и тебя с собой!»
С точки зрения суфийской реальности, другие метафизические системы обладают рядом серьезных недостатков, о которых стоит упомянуть. Мистический опыт, передаваемый словами, почти всегда является бесполезным искажением фактов. Более того, другие в свою очередь могут передавать это искажение так убедительно, что оно может показаться глубоким, но в действительности не будет иметь никакой познавательной ценности. Для суфия мистицизм заключается не в том, чтобы отправиться куда-нибудь и достичь озарения, а затем стремиться к проявлению своих достижений. Суфии считают, что мистицизм связан с самой сущностью человека и способствует установлению контакта между всем человечеством и высшими формами понимания.
Все это и некоторые другие идеи нашли отражение в одном из насреддиновских рассказов:
«Мулла вернулся из столицы империи в свою деревню, и крестьяне собрались, чтобы послушать рассказы о его приключениях.
«Сейчас я могу сказать только одно — со мной разговаривал сам король», — сказал Насреддин.
Все были поражены. Уроженец их деревни разговаривал с самим королем! Для неотесанных крестьян это была весьма пикантная новость и слухи об этом событии стали распространяться.
Однако самые нетактичные из слушателей снова подошли к Насреддину и спросили, что же именно сказал ему король.
«Король совершенно ясно для всех сказал мне: «Прочь с дороги!»
Простаки были более чем довольны и сердца их забились от радости. В конце концов, разве они не слышали слов, произнесенных самим королем и не видели человека, которому эти слова были адресованы?»
Эта история входит в число народных рассказов о Насреддине, ее поверхностная мораль направлена против людей, похваляющихся громкими связями. Понимание ее суфийского смысла является важным для подготовки ума дервиша к переживаниям, которые заменяют собой подобные поверхностные идеи.
Очень интересно наблюдать за воздействием насреддиновских историй на самых разных людей. Люди, предпочитающие более примитивные эмоции, воспринимают только поверхностное значение их, настаивая на том, что это не более чем шутки. К таким людям относятся составители или читатели маленьких брошюр, начиненных поверхностными остротами, проявляющие явную неловкость, когда им рассказывают метафизические или «нелогичные» истории.
Насреддин сам отвечает таким людям в одной из своих самых коротких шуток:
«Правда ли, что в твоих шутках много скрытого смысла, Насреддин?»
«Нет».
«Почему же?»
«Потому что я никогда в жизни не говорил правду и уже не смогу научиться делать это».
Обычный человек, гордясь своим глубокомыслием, может заявить, что в действительности юмор серьезен и что каждая шутка обладает философским смыслом. Но Насреддин не имеет никакого отношения к этой философии. Можно предположить, что циничные юмористы, наподобие греческих философов, могли подчеркивать нелепость наших поступков и мышления. Насреддин выступает в совершенно иной роли, потому что общее воздействие его историй намного глубже. Т. к. его истории неразрывно связаны друг с другом и с той формой реальности, которая находится в поле зрения суфиев в данный момент, весь этот цикл представляет собой часть сознательного развития. Фрагментарное сознание поверхностного юмориста или отдельные вспышки сатирических настроений формального мыслителя не могут находиться в правильной связи с этим развитием.
В процессе чтения и усвоения насреддиновских историй что-то Происходит. Имеется в виду осознание события в целостности, являющееся основным моментом в суфизме.
В ответ на вопрос: «В каких методах нуждается суфий?» — Ходжа Анис сказал: «Нет суфия без целостности, нет суфия без бытия и становления, нет суфия без взаимосвязи».
Слова могут передать лишь часть этой истины. Более эффективным, но также несовершенным методом является взаимодействие слов и реакции слушателя. Суфийский опыт является результатом
деятельности «совместной работы» с мастером, когда слова уже не могут оказать никакого воздействия. Насреддин показывает это в своей знаменитой «китайской» истории:
«Насреддин прибыл в Китай и собрал вокруг себя учеников которых он начал готовить к озарению. Те из них, кто достигал понимания, немедленно прекращали посещать его лекции.
Группа его неразвитых последователей, горевших желанием понимать больше, отправилась из Персии в Китай, чтобы продолжить свое обучение у Насреддина.
После своей первой лекции Насреддин принял их. Один из учеников спросил: «Мулла, почему твои лекции посвящены тайным словам, которые мы (в отличие от китайцев) можем понимать? Это «намидонам» и «хичмалюмнист»! По-персидски они попросту означают «я не знаю» и «никто не знает».
«Так что же прикажете мне делать — пока совсем не работать головой?» — осведомился Насреддин».
Суфии используют технические термины для описания таинств, являющихся переживаниями, которые невозможно выразить словами. До тех пор, пока искатель не готов к «схватыванию» таких переживаний, его удерживают от ошибочных попыток исследовать их с помощью именно этих терминов интеллектуально. Являясь по сути своей результатом сознательной специализации, суфизм установил, что канонического пути к озарению не существует. Это еще не означает, что путь к озарению будет обязательно долгим по времени, но это значит, что суфий должен делать остановки на Пути.
Насреддин, выступающий в роли человека, ищущего короткого пути, фигурирует в шутке, передающей эту идею:
«Однажды прекрасным утром мулла шел домой. Вдруг ему пришло в голову, что можно сократить себе путь, свернув с пыльной дороги и пройдя остаток пути лесом.
«Отличный день, день счастливых поисков!» — воскликнул мулла, сворачивая в чащу.
Не успел он оглянуться, как оказался на дне замаскированной волчьей ямы.
«Хорошо, что я пошел коротким путем, — подумал мулла, лежа на земле. — Если уж посреди такой красоты могла случиться эта неприятность, то на пыльной и ужасно скучной дороге могло произойти вообще все, что угодно».
«Примерно в такой же ситуации люди однажды увидели, как Насреддин обыскивает пустое гнездо:
«Что ты делаешь, мулла?
«Ищу яйца».
«В прошлогоднем гнезде не может быть яиц».
«Не надо быть таким самоуверенным, — сказал Насреддин, — вот если бы ты был птицей и захотел сберечь свои яйца, разве стал бы ты строить новое гнездо, когда на тебя все смотрят?»
Эту историю также можно найти в «Дон Кихоте». Тот факт, что ее можно понимать по меньшей мере двояко, мог бы отпугнуть формалистически мыслящего человека, но дервишу она помогает понять двойственный характер бытия, чего не замечает обусловленное человеческое мышление. Следовательно то, что является бессмыслицей для интеллектуалов, становится центральным пунктом этой шутки для способных к интуитивному восприятию.
Иногда суфии обращаются друг с другом посредством знаков, и методы общения могут быть не только неизвестными, но и невразумительными для людей, привыкших к обычным меркам. Это, конечно, не помешает таким людям попытаться каким-то образом истолковать эту кажущуюся бессмыслицу. В конечном итоге люди приходят к неправильному пониманию, хотя оно может быть и удовлетворяет их.
«На улице Насреддина остановил другой мистик и указал рукой на небо. Он хотел сказать: «Существует только одна истина, которая покрывает собой все».
В тот раз Насреддина сопровождал один ученый, занимавшийся поисками логического обоснования суфизма. Он сказал себе:
«Этот человек, должно быть, душевнобольной и Насреддин, наверное, примет какие-нибудь меры предосторожности против него».
Насреддин, сохранявший абсолютное спокойствие, порылся в своем мешке и вытащил оттуда кусок веревки. Ученый подумал:
«Отлично, мы можем схватить и связать сумасшедшего, если он начнет буйствовать».
В действительности же действия Насреддина подразумевали собой следующее: «Обычно люди пытаются забраться на «небо», используя для этого такие неподходящие средства, как эта веревка».
Сумасшедший рассмеялся и пошел своей дорогой. «Хорошо сделал, — сказал ученый, — мы спасены от него».
От этой истории берет свое начало персидская поговорка «Вопрос о небе, а ответ о веревке», которую часто используют несуфийские религиозные деятели или интеллектуалы, вкладывая в нее чаше всего совсем иной смысл.
Все признают, что знание без усилий не приходит, но смехотворные методы, использующиеся для того, чтобы распланировать усилия, и нелепость самих этих усилий в действительности только мешают приобрести знания тем людям, которые пытаются переносить методы изучения из одной области в другую.
Йогурт делают, добавляя небольшое количество старого йогурта в большое количество молока. Через некоторое время действие микроорганизмов старого йогурта превратит все молоко в новый йогурт.
«Однажды друзья увидели Насреддина стоящим на коленях около пруда. Он добавлял в воду небольшое количество йогурта. Один из них спросил: «Что ты хочешь сделать, Насреддин?»
«Я хочу сделать йогурт».
«Но ты не сможешь сделать йогурт таким способом!» — «Я знаю, а вдруг все-таки получится!» Почти каждый посмеется над глупостью невежественного муллы. Некоторые люди считают, что развлекательная ценность многих форм юмора обусловлена знанием того, что самый глупый человек — тот, над которым смеются. Миллионы людей, которым не придет в голову делать йогурт из воды, все же попытаются проникнуть в тайны эзотерического мышления с помощью таких же глупых методов.
Один из рассказов, приписываемых мулле Насреддину, проводит четкую грань между мистическими поисками как таковыми и формами деятельности, основанными на менее важных этических или догматических принципах:
«Китайский мудрец сказал Насреддину: «Каждый человек должен вести себя так, как он хочет этого от других. Сердце твое должно желать другим того же, чего оно желает себе».
Это не парафраз христианского Золотого правила, хотя смысл этих слов аналогичен смыслу правила. Фактически, это цитата из Конфуция (род. в 551 г. до н. э.).
«Мулла ответил: «Это замечание удивит тех, кто даст себе труд подумать, что то, что человек желает себе, в конечном итоге оказывается столь же нежелательным, как и то, чего он пожелал бы своему врагу, не говоря уже о друге.
То, чего он должен желать другим, не совпадает с его пожеланиями для себя. Есть вещи, предназначенные для него, и есть веши, предназначенные для всех других. Люди узнают это только с познанием внутренней истины».
Другая версия ответа Насреддина выглядит более кратко:
«Одна птица ела ядовитые ягоды, не причинявшие ей никакого вреда. Однажды она собрала немного этих ягод и превратила свой завтрак в жертвоприношение, накормив свою подружку лошадь».
Другой суфийский мастер Амини из Самарканда, подобно Руми, кратко комментирует этот вопрос: «Один человек пожелал, чтобы другой убил его. Естественно, что он пожелал этого всем, т. к. он был «хорошим» человеком. «Хорошим», несомненно, является тот, кто желает другим того же, чего желает себе. Единственной неувязкой здесь будет то, что его пожелания самому себе не соответствуют его истинным потребностям».
Суфизм настоятельно требует уделять первоочередное внимание реальности, а не соображениям этического порядка, оторванным от действительности. Подобным этическим нормам обычно приписывают некую универсальность, хотя даже беглое рассмотрение может показать, что они ею не обладают.
Из этого следует, что к насреддиновским историям нельзя относиться как к философской системе, предназначенной для того, чтобы заставить людей склониться к определенным убеждениям и следовать ее заповедям. Проповедовать суфизм невозможно вследствие самой его структуры. Суфизм не стремится к дискредитации других систем, чтобы предлагать вместо них иные, более истинные. Т. к. суфийское учение может быть выражено словами только частично, оно никогда не будет бороться против философских систем, используя их собственные термины. Пытаться сделать это означало бы пытаться сделать суфизм чем-либо искусственным, что совершенно немыслимо. С точки зрения самой метафизики к ней невозможно подойти таким путем, поэтому суфизм не использует сложные влияния — «выборочное рассеяние». Насреддин может подготовить или частично просветить будущего суфия, но для того чтобы «созреть», человек должен заниматься практической деятельностью и получить пользу от физического присутствия мастера и других суфиев. Все остальное можно кратко определить как попытки «целоваться через посредника». Это, конечно, тоже поцелуй, но это не то, что нужно.
Если суфизм считается методом, с помощью которого предписания религиозных учителей могут найти свое истинное выражение, то как же будущий суфий может найти источник обучения, т. е. учителя, которого он обязательно должен иметь?
Настоящий учитель не может помешать появлению и развитию называющих себя мистическими школ, которые набирают учеников и навсегда остаются фальшивыми копиями настоящего учения. Если смотреть на вещи объективно, следует признать, что новичок едва ли сможет отличить истинную школу от ложной. Суфийская поговорка гласит, что «фальшивые монеты существуют только потому, что существует настоящее золото», но как же отличит настоящее от фальшивого тот, кто совершенно не готов к этому?
Тем не менее, начинающего нельзя назвать полностью нечувствительным ни к чему, т. к. он все же частично сохраняет внутреннюю способность реагировать на настоящее «золото». Учитель, чувствующий эту врожденную способность, сможет использовать ее как аппарат для восприятия его сигналов. Правда, на ранних стадиях учитель должен будет систематизировать свои сигналы таким образом, чтобы деформированный и малоэффективный аппарат воспринимающего мог уловить их. Комбинация двух элементов обеспечивает основу для рабочего порядка.
На этой стадии учитель еще выжидает. Некоторые насреддиновские истории, обладающие не только развлекательной ценностью, подчеркивают наличие кажущейся дисгармонии отношений ученика и учителя, охватывающей подготовительный период:
«Однажды к Насреддину пришли несколько будущих учеников и попросили его прочитать им лекцию. «Хорошо, — сказал он, — следуйте за мной в лекционный зал».
Повинуясь приказу, все выстроились в цепочку и пошли за Насреддином, сидевшим задом наперед на своем осле. Сначала молодые люди были несколько смущены этим обстоятельством, но потом вспомнили, что они не должны подвергать сомнению даже самые невероятные поступки учителя. Однако в конце концов они уже не могли сносить насмешки обычных прохожих.
Почувствовав их неловкость, мулла остановился и посмотрел на них. Самый смелый из них подошел к Насреддину: «Мулла, нам не совсем ясно, почему ты сидишь на осле задом наперед?»
«Это очень просто, — сказал Насреддин. — Видите ли, если бы вы шли впереди меня, это было бы неуважением ко мне, а если
бы я ехал спиной к вам, это было бы неуважением к вам. Т. о., это единственно возможный компромисс».
Люди, обладающие острым восприятием, заметят, что эта и другие истории многозначительны. Конечной целью попыток осознания этих историй на нескольких уровнях сразу является пробуждение природной способности к пониманию посредством более всеобъемлющих, более объективных методов, чем те, которыми отличается обычный, кропотливый, но неэффективный метод мышления; К примеру, суфий одновременно видит в такой истории определенные идеи и связь с иными сферами бытия, которые не только помогают ему на пути, но и снабжают достоверной информацией. В известной мере обычный мыслитель может предугадать (с соответствующими изменениями) различные возможности, рассматривая каждую из них в отдельности. Насреддин, скажем, может наблюдать за своими учениками, сидя задом наперед. Он не обращает внимания на то, что могут подумать о нем другие люди, в то время как неразвитые ученики все еще небезразличны к общественному (и плохо сформированному) мнению. Хотя Насреддин сидит задом наперед, он все же сидит в седле, а они — нет. Пренебрегая условностями и даже выставляя себя при этом в смешном виде, Насреддин подчеркивает, что он отличается от обычного человека. Насреддин уже прошел этот путь, и ему не надо смотреть вперед, чтобы видеть, куда он едет. Кроме того, в этом положении, противоречащем установленным нормам, он может сохранять свое равновесие, а также обучать делом и самим своим бытием, а не словами.
Подобные рассуждения, перенесенные в область метафизики и соответственным образом прочувствованные, обеспечивают общее и вместе с тем сложное воздействие насреддиновских историй на развивающегося мистика.
Примеры хитрости Насреддина, применяемой для того, чтобы проскользнуть сквозь сети Старого Негодяя, можно найти в любой его истории. Его кажущаяся ненормальность является отличительной чертой суфия, действия которого могут быть необъяснимыми и выглядеть как проявления сумасшествия для постороннего человека. Во всех своих историях Насреддин подчеркивает суфийский тезис о том, что за все надо платить, иначе ничего нельзя будет приобрести. Это означает, что чем-нибудь придется пожертвовать, например, деньгами или привычными способами делать те или иные веши. Последний пункт особенно важен, потому что суфийский поиск будет невозможен, если сферы, которые будет охватывать это путешествие, будут уже заняты элементами, способными воспрепятствовать его продолжению.
В конечном итоге Насреддин всегда выбирается сухим из воды. Это свидетельствует о том, что, хотя утрата чего-либо на ранней стадии суфийского пути кажется «платой», на самом деле искатель не платит вообще ничего. То есть он не платит ничем, что, так сказать, обладает реальной ценностью.
Суфийское отношение к деньгам является особым, полностью отличаясь от поверхностных, философских или теологических предположений о том, что деньги это причина всех бед или что вера в некотором смысле противопоставлена деньгам.
«Однажды Насреддин попросил у одного богача денег.
«Зачем они тебе?»
«Чтобы купить слона».
«Но если у тебя нет денег, ты не сможешь прокормить его».
«Я ведь просил денег, а не советов!»
Эта история связана со слоном в темноте. Деньги нужны Насреддину для «работы». Насреддин понимает, что богач не сможет перестроиться, чтобы понять, как следует тратить деньги, для этого потребуется составить правдоподобную схему расходов. Насреддин использует суфийское слово «слон» для того, чтобы выделить это. Естественно, что богатый человек этого не понимает.
Насреддин беден, а бедняками (факирами) суфии называют людей, принадлежащих к их числу. Он достает деньги и распоряжается ими таким образом, который кажется совсем непостижимым мыслителю-формалисту.
«Как-то раз жена начала упрекать муллу за его бедность. «Если ты религиозный человек, — говорила она, — ты должен попросить денег в молитве. Раз религия — твое занятие, ты, как и все, должен получать за это деньги». — «Хорошо, я так и сделаю», — сказал Насреддин. Он вышел в сад и изо всех сил закричал: «О, Господь! Все эти годы я служил тебе безо всякого вознаграждения. Теперь моя жена говорит, что мне следует заплатить. Могу ли я получить сразу сто золотых за свою службу?»
В этот момент скряга, живший рядом с Насреддином, находился на крыше своего дома, пересчитывая свои сокровища. Желая посмеяться над Насреддином, он кинул ему сверху кошелек, в котором было ровно сто золотых динаров.
«Спасибо», — сказал Насреддин и поспешил в дом. Там он показал деньги жене, на которую их вид произвел большое впечатление. «Прости меня, — сказала она, — я никогда по-настоящему не верила, что ты святой, но теперь я в этом убедилась».
В течение последующих дней сосед наблюдал, как в доме муллы появляются роскошные веши, и его начало одолевать беспокойство. Наконец, он решил поговорить с самим Насреддином.
«Знай, друг, что я святой. Чего ты хочешь?» — сказал мулла.
«Я хочу вернуть назад свои деньги, это я кинул тебе кошелек,
а не бог».
«Ты мог быть только исполнителем, но о золоте я просил Бога,
я не тебя».
Скряга вышел из себя: «Сейчас мы пойдем к судье, а там разберемся, что к чему».
Насреддин согласился. Когда они вышли на улицу, он сказал скупцу: «Я одет в лохмотья, и если судья увидит меня в таком виде, внешняя разница между нами может склонить его решение на твою сторону».
«Хорошо, — проворчал скупец, — надевай мой халат, а я надену твой».
Через несколько шагов Насреддин сказал: «Ты едешь верхом, а я иду. Если мы так и придем в суд, судья подумает, что дело надо решать в твою пользу».
«Я и так знаю, кто выиграет дело независимо от внешнего вида. Садись на моего коня!»
Насреддин сел в седло, а сосед пошел сзади. Когда подошла их очередь, скряга все рассказал судье. «А что ты можешь сказать об этом?» — спросил судья. «Ваша честь, этот человек скуп, а кроме того, он постоянно страдает от галлюцинаций. Он просто вообразил, что деньги дал мне именно он. В действительности же они были посланы свыше, а ему только померещилось, что дал их он».
» А как ты можешь доказать это?»
«Нет ничего проще. Его сумасшествие проявляется в том, что он считает, что все принадлежит ему, когда на самом деле это совсем не так. Вот, например, спросите его, кому принадлежит этот халат…»
— Насреддин замолчал, указывая на свой новый халат.
«Это мой халат», — закричал скряга.
«А теперь спросите его, на чьем коне я приехал сюда в суд…»
— продолжал Насреддин.
«Ты приехал на моем коне», — завопил истец.
«Вопрос исчерпан», — сказал судья».
Суфии считают, что деньги играют активную роль во взаимоотношениях людей друг с другом и с их окружением. Поскольку обычное восприятие реальности является недальновидным, неудивительно, что люди так же недальновидно используют свои деньги. Насреддиновская шутка о лягушках поясняет некоторые положения этого тезиса.
«Прохожий увидел, что Насреддин кидает деньги в пруд, и спросил его, зачем он это делает.
Насреддин сказал: «Я ехал верхом на осле. Он поскользнулся и покатился в сторону этого пруда, теряя равновесие и почти падая. Казалось, что от падения нас уже ничто не может спасти. Вдруг лягушки в пруду начали квакать. Это испугало осла, он встал на дыбы и таким образом спасся.
Так разве лягушки ничего не должны получить за то, что спасли нам жизнь?»
В то время как на первый взгляд эта шутка выставляет На-среддина глупцом, более глубокое ее значение является прямым отражением отношения суфия к деньгам. Лягушки олицетворяют собой людей, которые не могут использовать их. Насреддин вознаграждает их, следуя общему правилу, гласящему, что хорошее дело необходимо вознаградить. То, что лягушки заквакали случайно, требует отдельного рассмотрения. По крайней мере, в некотором смысле они заслуживают меньше упреков, чем их заслужили бы обычные люди. Возможно, что они и не думали о том, что могут каким-то образом использовать деньги. Эта шутка используется также, чтобы показать, как «мечут бисер перед свиньями», в ответ на вопросы тех, кто спрашивает суфиев, почему они не делают свои знания и мудрость доступными всем и каждому, а в особенности тем людям, которые (подобно лягушкам) проявляли к ним свою доброту и то, что они считали пониманием.
Для того, чтобы охватить более широкие аспекты суфийского мышления и продвинуться на пути, ведущем за пределы паутины, которой Старый Негодяй опутал человечество, необходимо посетить те измерения, о которых говорит Насреддин. Если Насреддин похож на китайскую шкатулку, где каждая коробочка содержит коробочку меньших размеров, он, по крайней мере, предлагает много простых способов для овладения новым методом мышления. Ознакомиться с опытом Насреддина значит суметь многое понять в более непонятных суфийских текстах и суфийской деятельности вообще.
Способность извлекать пользу из насреддиновских историй возрастает по мере обострения способности к восприятию. Эти истории подготавливают для начинающих то, что суфии называют «ударом» — сознательным воздействием, действующим особым образом и готовящим ум к суфийской практике.
Принимая во внимание его питательную ценность, насреддиновский удар можно назвать кокосовым орехом. Это название происходит от следующей суфийской притчи:
«Обезьяна, сидевшая на вершине дерева, бросила кокосовым орехом в голодного суфия и попала ему в ногу. Суфий поднял его, выпил молоко, съел мякоть, а из скорлупы сделал себе чашку».
В некотором смысле они выполняют функцию настоящего удара, о чем говорится в одном из самых коротких насреддиновских рассказов:
«Насреддин дал сыну кувшин, приказал ему принести воды из ручья и залепил ему затрещину. «Это чтобы ты не разбил его!» — крикнул он.
Посторонний человек спросил: «Как можно бить того, кто не сделал ничего плохого?»
Насреддин ответил: «А ты, наверное, хочешь, чтобы я ударил его после того, как он разобьет кувшин, когда и вода и кувшин пропадут? С помощью моего метода мальчик все запомнит, а сосуд и его содержимое останутся целыми».
Т. к. суфийская деятельность всеобъемлющая, учиться, подобно мальчику, должен не только искатель. Как и кувшин с водой, работа подчиняется своим правилам, отличающимся от привычных методов искусств и наук.
Никто не сможет идти суфийским путем, если не будет обладать способностью к этому. Если неспособный все же попытается сделать это, то вероятность того, что он ошибается и не сможет принести назад кувшин с водой в целости, многократно возрастает.
Некоторые насреддиновские истории переделаны в афоризмы.
Вот примеры таких афоризмов:
«В действительности это не так».
«Я никогда не говорил правды».
«Я отвечаю не на все вопросы, а только на те, которые тайно задают друг другу всезнайки».
«Если ваш осел позволит кому-нибудь украсть вашу одежду, украдите его седло».
«Образец есть образец, но никто не купит мой дом, если я покажу кирпич от него».
«Люди требуют, чтобы я дал им попробовать свой уксус, но если бы я всем давал пробовать его, он не стал бы сорокалетним, не правда ли?»
«Для того, чтобы сберечь деньги, я заставлял своего осла ходить голодным. К несчастью, этот опыт был прерван из-за смерти осла. Это случилось как раз перед тем, как он совсем уже отвык от еды».
«Люди продают говорящих попугаев за большие деньги и никогда не задумываются о том, какую ценность представлял бы думающий попугай».
