На перекресток вбегают толстый и тощий стражники, за ними мчится рябой стражник, изрядно помятый, весь в синяках.
Рябой стражник. Он был здесь!.. Ох!.. В женской одежде… Ох!..
Стражники. В женской одежде?!
Бросаются на поиски.
Рябой стражник (бежит сзади). Награда моя! Я первый увидел его! Награда моя!
За сценой раздается женский вопль. Вбегает женщина, за ней гонится тощий стражник, пытаясь сорвать с нее покрывало.
Женщина. Помогите! Спасите! (Отбиваясь от стражника.) Юсуп! Юсуп!
На помощь тощему стражнику прибегает рябой стражник. Юсуп, услышавший призывы жены, кидается к ней.
Юсуп. Мусульмане! Чего вы смотрите! Стражники позорят наших жен!
Начинается драка.
Шир-Мамед (работая кулаками). О нечестивцы!
Рябой стражник. Хватай!.. Держи!..
Юсуп (орудуя кузнечными клещами). Я вам сейчас покажу!
Водонос. О пес эмира!
Тощий стражник. Отпустите мою бороду! Отпустите!
Сплетясь в клубок, стражники и ремесленники выкатываются за кулисы. Из калитки выходит Нияз, с удивлением смотрит в сторону, откуда доносятся крики.
Али (наблюдая свалку, повторяет ее жестами, постепенно приходя в возбуждение). Так ему! Так!.. Шир-Мамед, в ухо! Бей в ухо! (Насреддину.) Вырвал полбороды, клянусь Аллахом!
Вбегает вторая женщина. За ней гонится толстый стражник. Женщина хватает один из горшков Нияза, швыряет в стражника.
Нияз. Что ты делаешь? Это же горшки!
Женщина швыряет в стражника еще один горшок.
Это же мои горшки!
Толстый стражник хватает женщину и пытается сорвать с нее покрывало.
Женщина. Помогите! Спасите!
Нияз (схватив самый большой горшок, нелепо, по-стариковски надевает его стражнику на голову. Кричит, заглядывая снизу). Это тебе запасная голова, слышишь ты?
Толстый стражник силится стащить с себя плотно надетый горшок. Вбегает рябой стражник с женским покрывалом в руках, за ним гонятся ремесленники.
Шир-Мамед. Стой! Не уйдешь!
Юсуп. Ему мало досталось сегодня, он хочет еще!
Метнувшись в сторону, рябой стражник чуть не сбил с ног Гуссейна Гуслия – длиннобородого человека в арабской одежде, с огромными очками на носу.
Гуссейн Гуслия. Во имя Аллаха, что здесь творится?
Ремесленники убегают за рябым стражником, мимоходом сбив с носа Гуссейна Гуслия очки. Толстый стражник катается по земле, силясь уже не только руками, но и ногами стащить с головы горшок.
(Шаря ладонью по земле в поисках очков.) О человек, укажи мне дорогу во дворец.
Толстый стражник отвечает из горшка яростным воем.
(Найдя очки, надевает их.) О человек, укажи… (Увидев человека с горшком вместо головы, отшатнулся. Испуганно бросается к Насреддину.) Ради Аллаха, что здесь происходит?
Насреддин. Базар.
Гуссейн Гуслия. Что же у вас в Бухаре всегда такие базары? И как я теперь попаду во дворец?
Насреддин. Во дворец?!
Гуссейн Гуслия. Да будет тебе известно, что я – знаменитый мудрец, звездочет и лекарь и прибыл из Багдада по приглашению самого эмира.
Насреддин. А как твое имя?
Гуссейн Гуслия. Гуссейн Гуслия.
Насреддин (прикидываясь удивленным). Гуссейн Гуслия?! (Опасливо отодвигаясь.) Несчастный! Пропала твоя голова!
Гуссейн Гуслия. Как!.. Что?..
Стражник с горшком вдруг завыл и замотал головой.
Насреддин (указывая на него.) Разве ты не знаешь, что все это из-за тебя?
Гуссейн Гуслия. Из-за меня?
Насреддин. До слуха эмира дошло, что, выезжая из Багдада, ты поклялся проникнуть в его гарем!
Гуссейн Гуслия. Я?.. В гарем?!
Насреддин. Да-да, в гарем! И эмир повелел схватить тебя, едва ты вступишь в город, и отрубить тебе голову!
Гуссейн Гуслия. Но я никогда ничего не говорил о гареме! И я уже стар… Зачем мне в гарем?
Насреддин. Не знаю, не знаю… И вот, эмиру стало известно, что ты появился в городе, он выслал стражу, чтобы схватить тебя. И стражники стали перерывать лавки, и разрушилась торговля, и возмутилось спокойствие! Посмотри, что теперь творится по твоей вине в Бухаре!
Гуссейн Гуслия. О я несчастный!
Толстый стражник, так и не освободившийся от горшка, услышав вопль мудреца, замер.
(В отчаянии.) В Багдад!.. Обратно в Багдад!
Насреддин. Но тебя схватят у городских ворот! И приведут во дворец! И стражники получат за твою голову обещанную награду – десять тысяч таньга!
Гуссейн Гуслия. Десять тысяч таньга за мою голову?!
Толстый стражник, услышав о десяти тысячах таньга, ощупью находит забор и начинает яростно колотиться горшком об угол забора.
Насреддин (протягивает мудрецу женскую одежду). Я много слышал о твоей учёности, Гуссейн Гуслия. Я помогу тебе. Под женским покрывалом ты сможешь незаметно выйти из города и вернуться в Багдад.
Гуссейн Гуслия. Благодарю, благодарю тебя, о благородный бухарец!
Гуссейн Гуслия разоблачается и передает Насреддину халат и чалму. Насреддин облачается в одежду мудреца.
О великодушный бухарец, может быть, ты мне оставишь халат?
Насреддин. Если ты не опасаешься, что тебя в нем узнают, возьми, о храбрый Гуссейн Гуслия!
Гуссейн Гуслия (отшатываясь). Нет-нет!.. Но оставь мне хотя бы чалму!
Насреддин. Если ты не боишься, что твою мудрую голову вместе с этой чалмой воткнут на шест и выставят на базаре…
Гуссейн Гуслия. Нет-нет!.. В Багдад! Скорее в Багдад!
Прибегает ишак.
Насреддин. Эге, Пфак! (Отвязывает болтающийся на шее ишака обрывок веревки.) Что веревку ты перегрыз, в этом нет ничего удивительного, но каким способом ты перелез через забор ростовщика, утыканный острыми кольями и крючьями? (Садится на ишака.) Счастливого возвращения в Багдад, мудрый Гуссейн Гуслия! (Уезжает.)
Гуссейн Гуслия, путаясь в женской одежде, направляется в противоположную сторону. Толстому стражнику удалось наконец разбить горшок. Он хватает мудреца.
Толстый стражник. Ага! Попался!
Вбегает тощий стражник.
Гуссейн Гуслия (женским голосом). Я тороплюсь домой к мужу! Пропустите меня, о доблестные воины!
Толстый стражник. К мужу? Домой? (Торжествующе хохоча, срывает с мудреца покрывало.) Вот он! Вот!
Тощий стражник. Десять тысяч таньга за его голову! Теперь мы богатые люди!
Занавес
Антракт 2
На просцениуме появляется ростовщик Джафар с веревкой в руках.
Джафар. О, горе мне! О, великий убыток!..
Входят Али, Юсуп и Шир-Мамед.
Али. Этому рябому шпиону славно досталось сегодня!
Юсуп (разглядывая свои клещи). Даже погнулись… Это ему наука!
Шир-Мамед. Больше он никогда не придет подслушивать в чайхану.
Джафар. Почтеннейшие, вы не встречали где-нибудь моего ишака?
Али. А что? Убежал?..
Днжафар. Это такой проклятый ишак! Пока я отлучался из дома, он перегрыз новую веревку, которую только вчера я получил от веревочника в счет процентов по его долгу. Потом сожрал все цветы и листья на благородном дереве миндаля. Потом выломал в заборе большую дыру. И после всего этот презренный ишак, опасаясь справедливого наказания, убежал, чем нанес мне убыток вдвойне!
Али. Зато, Джафар-ага, ты получаешь из его ушей ежедневно по два таньга.
Джафар. Да я ни разу не получил ломаного гроша! Каждый раз, как только у него в ушах вырастают деньги, он от меня убегает.
Шир-Мамед. Может быть, он укрылся в каком-нибудь караван-сарае?
Джафар. Я уже обошел все караван-сараи. Там его нет. И теперь мне придется – о горе! – обходить все живодерни! Наверное, его подлая шкура уже висит где-нибудь! (Уходя.) Шир-Мамед, не забудь – срок твоего долга в пятницу, в час вечерней молитвы!
Али. Значит, они опять вместе – наш Ходжа Насреддин и его несравненный ишак!
Ремесленники уходят.
Картина четвертая
Эмирские покои. На шелковых подушках возлежит эмир, окруженный сановниками. Дворцовый мухобой машет над его головой опахалом. Главный кальянщик время от времени сует мундштук кальяна в рот повелителю.
У ног эмира лежит без чувств Гюльджан, накрытая покрывалом. Эмир жестом приказывает всем отвернуться; склоняется над Гюльджан, приподнимает покрывало.
Эмир. Поистине она прекрасна, и мы соизволим к ней войти сегодня же! (Пауза.) Поистине она прекрасна! (Подозрительно оглядывая придворных.) Надеемся, никто не посмел посмотреть ей в лицо?
Сановники (хором). Никто не осмелился! Никто!
Эмир. Поистине она прекрасна!
Сановники молчат, в смущении поглаживая бороды.
Вы слышали? Мы трижды восхвалили ее красоту!
Длиннобородый мудрец (робко оглядываясь).
Поистине меж звезд она
Блестит, как полная луна!
Мудрец в непомерной чалме (подхватывает).
И вьется черная коса,
Как хвост коня Дуль-Дуль-Ата!
Кальянщик.
Так тонок стан, что муравей
Мог позавидовать бы ей!
Мухобой.
И брови словно два крыла
Взлетающего вверх орла!
Длиннобородый мудрец.
Как чернослив ее глаза!
Мудрец в чалме.
И веки точно бирюза!
Кальянщик.
Ресницы как колчаны стрел!
Мухобой.
И лоб, как луковица, бел!
Длиннобородый мудрец.
И голос тоньше бубенца!
Мудрец в чалме.
И щеки слаще леденца!
Кальянщик.
И шея персика нежней,
Чуть бьется жилочка на ней.
Мухобой.
И рот, как пуговица, мал,
И губы алы, как коралл!
Длиннобородый мудрец.
И снега грудь ее белей,
Две спелых вишенки на ней.
Мудрец в чалме.
И плечи…
Эмир. Довольно! Это мы слышали столько раз, сколько у нас в гареме жен! Неужели вы не можете придумать ничего нового? И за что только мы платим вам жалованье, о уминатели тюфяков, поглотители пищи и набиватели своих бездонных карманов!
Вбегает рябой стражник, падает ниц перед эмиром.
Рябой стражник. Пусть повелитель прикажет рубить мою голову!
Бахтияр. Что случилось?..
Рябой стражник. Проклятый Ходжа Насреддин… Он переоделся женщиной и выскользнул у меня из рук!
Эмир (грозно обводя глазами сановников). Когда же мы наконец увидим на блюде голову этого возмутителя спокойствия?
Сановники молчат.
Кто повелитель Бухары? Кто повелитель Бухары? Мы вас спрашиваем! Мы или он, этот презренный Ходжа Насреддин? Кто повелитель Бухары? Мы – эмир или он – эмир? Вот скоро прибудет Гуссейн Гуслия, мудрец, которого мы выписали из Багдада! И тогда горе вам! Он…
Слуга (вбегая). Хвала средоточию вселенной! Во дворец прибыл Гуссейн Гуслия, мудрец из Багдада!
Эмир. Зови!
Вбегает Насреддин, волоча, за собой в поводу ишака.
Насреддин (падая ниц). Приветствую великого эмира. Я спешил день и ночь, дабы предупредить эмира о страшной опасности… Пусть эмир скажет, не входил ли он сегодня к женщине?
Эмир. К женщине? Сегодня? Нет, мы лишь собирались…
Насреддин (с неподдельным облегчением). Слава Аллаху! Слава Аллаху, что я успел вовремя!
Эмир. Подожди, Гуссейн Гуслия! Ты говоришь что-то непонятное…
Насреддин. Да будет повелителю известно – ночью звезды расположились крайне неблагоприятно для него! Я исследовал звезды, вычислил их и узнал, что, пока не изменится расположение звезд, эмир не должен касаться женщины, иначе ему грозит…
Ишак, увидев возле эмира вазу с фруктами, сунул в нее свою морду. Сановники в ужасе и негодовании воздели руки. Кальянщик и мухобой схватили ишака за хвост, чтобы его оттащить.
Что вы делаете? Остановитесь! (Падает ниц перед ишаком.) Да не прогневит высокорожденного султана поступок этих невежд!
Эмир. Султана? Какого султана?
Насреддин. Пресветлый эмир видит перед собой не ишака, а самого Абдуллу-абу-ибн-Муслима, великого султана Египетского. Поистине участь его горька, а история столь удивительна, что ее следовало бы записать кончиком иглы в глубине глаза!
Эмир. Так поведай же нам, Гуссейн Гуслия, поведай скорее его историю! (Придвигает ишаку вазу с фруктами.)
Насреддин. О повелитель, семь лет назад, исследуя звезды, я увидел однажды, что три звезды Аль-Гафр, означающие покрывало женщины, противостоят двум звездам Аль-Иклиль, означающим корону. Вычислив их, я пришел к выводу Кабз-уль-Хоридж, который указывает на ослиные уши и плети. И понял я, пылинка в лучах славы властителей, что ослиные уши и плеть угрожают носящему корону, если он коснется покрывала женщины…
Эмир. Покрывала женщины!
Сановники (как эхо). Покрывала женщины!
Насреддин. Дабы предупредить носящего корону, я поспешил в Каир. Я скакал день и ночь, но, увы, опоздал…
Эмир. Опоздал!
Насреддин. Великий султан Абдулла прикоснулся к своей наложнице, и… в то же мгновение – о чудо! – у него вырос хвост, появились копыта, и, заревев, великий султан бросился вон из дворца!.. Семь лет безуспешно разыскивал я султана среди ишаков. И только на восьмой год случайно встретил султана, согбенного под вязанкою хвороста. Я выкупил его у хозяина…
Эмир. Но как же ты его узнал?
Насреддин (ткнув в белое пятно на боку ишака). Вот его царственный знак.
Эмир. О наш царственный брат Абдулла! Мы не раз слышали о подобных историях, но нам самим не приходилось принимать у себя царственных особ в столь плачевных обстоятельствах.
Насреддин. И вот сегодня я увидел, что звезды над Бухарой расположились в том же зловещем сочетании. И сердце мое содрогнулось, когда я понял, какая опасность угрожает властителю Бухары! Весь остаток ночи я скакал, не зная отдыха. И лошадь моя пала у городских ворот. Тогда сам великий султан подставил мне свою спину! И я успел вовремя! Слава Аллаху, что я успел вовремя!
Эмир. Но подумай, Гуссейн Гуслия, как раз сегодня в наш гарем доставили девушку…
Насреддин. Извергни ее из своих мыслей, пресветлый эмир! Извергни, пока не изменится расположение звезд…
Ишак, заметив волнение своего хозяина, заревел.
О чудо! Великий султан умоляет повелителя подождать! Извергни скорей эту девушку из своих мыслей! Извергни ее!
Эмир. Ну успокойся, успокойся, Гуссейн Гуслия. Мы подождем. Мы видим, что ты честный мудрец и достоин награды. Даруем тебе наш пояс! (Снимает с себя пояс и надевает на Насреддина.)
Сановники. О величайшее благоволение!.. О среди благоволений благоволение!.. О над всеми благоволениями благоволеннейшее благоволение!..
Эмир. А вы? Вы что смотрели? Вашему эмиру грозило превращение в ишака, а вы даже не почесались! (Ишаку.) Нет, ты посмотри на них, султан Абдулла, посмотри на их морды, вполне подобные ишач… кгм… шакальим мордам! Ни один государь не имел таких глупых советников!
Насреддин. Светлейший эмир совершенно прав. Лица этих людей не отмечены печатью мудрости.
Эмир. Вот-вот! Именно! Вы слышите, болваны?
Насреддин. Скажу еще, что я не вижу здесь и лиц, отмеченных печатью честности.
Эмир. Воры! Все воры! Все до единого! И бездельники! (Ишаку.) Вот уже две недели, о султан Абдулла, как мы повелели изловить появившегося в нашем городе Ходжу Насреддина, а они…
Толстый стражник (вбегая). Я поймал Насреддина!
Эмир. Наконец-то!
Тощий стражник втаскивает Гуссейна Гуслия, переодетого женщиной.
Бахтияр. Это не Ходжа Насреддин!
Эмир (Гуссейну Гуслия, грозно). Что заставило тебя скрываться под женской одеждой?
Гуссейн Гуслия (падая на колени). Я ехал на службу к всемилостивейшему эмиру. Но мне встретился человек и сказал, что эмир решил казнить меня, и я…
Эмир. Казнить? Тебя? За что?!
Гуссейн Гуслия. За то, что я будто поклялся проникнуть в гарем эмира. Но Аллах свидетель, я никогда об этом не думал! Я уже стар…
Эмир. Проникнуть в наш гарем?! Кто ты такой?!
Гуссейн Гуслия. Я – Гуссейн Гуслия, мудрец и звездочет из Багдада.
Эмир. Ты лжешь! Гуссейн Гуслия – вот!
Повинуясь жесту эмира, Насреддин выступает вперед.
Гуссей Гуслия. Это как раз тот самый человек, который сказал, что эмир хочет отрубить мне голову!..
Эмир (Насреддину). Что он говорит, Гуссейн Гуслия?
Гуссейн Гуслия (начинает вопить). Кто Гуссейн Гуслия? Он Гуссейн Гуслия? Это я Гуссейн Гуслия! Он просто обманщик, он присвоил себе мое имя!..
Насреддин. Да простит меня великий владыка! Он говорит, что я присвоил его имя. Может, он скажет, что этот халат я тоже присвоил?
Гуссейн Гуслия. Конечно, это мой халат.
Насреддин. Может быть, и эта чалма твоя?
Гуссейн Гуслия. Конечно, моя!
Насреддин. И пояс.
Гуссейн Гуслия (запальчиво). Мой! мой!
Насреддин. Теперь повелитель убедился, кого он видит перед собой. Сегодня он говорит, что этот халат его, и чалма его, и пояс – вот этот самый пояс – его. А завтра он скажет, что и дворец его и что настоящий эмир – это он!
Эмир. Ты прав, Гуссейн Гуслия! Отделить его голову от его туловища!
Гуссейн Гуслия со стоном закрывает лицо руками.
Насреддин. О пресветлый эмир, сперва необходимо узнать его подлинные намерения. Пусть повелитель отдаст его мне, а я жесточайшими пытками заставлю его признаться во всем!
Эмир. Ну что ж, возьми его, Гуссейн Гуслия, и узнай, кто он такой, при помощи пыток.
Тощий стражник (тихо, толстому). Пропали наши десять тысяч таньга.
Утаскивают Гуссейна Гуслия.
Эмир. Может быть, Гуссейн Гуслия, прислать тебе на помощь опытного палача?
Насреддин. Пусть повелитель не утруждает себя заботами. Я применю к нему всевозможные пытки, употребляемые в Египте (почтительно кивает на ишака) при дворе великого султана. Я буду преступнику железными клещами расшатывать зубы.
Эмир. Расшатывать зубы? Это хорошая пытка.
Насреддин. Если это не поможет, я буду сдавливать ему голову с помощью веревочной петли и палки!
Эмир. Сдавливать голову с помощью веревочной петли и палки? (Ишаку.) О султан Абдулла, мы видим, что при твоем дворе мудрецы искусны в этих делах!
За сценой слышны крики Джафара: «Справедливости прошу, справедливости!..» Вбегает Джафар, подает ниц.
Джафар. Прикажи, пресветлый владыка, разыскать моего ишака. Вот он! Ага, вонючая тварь! (Кидается к ишаку.) Попался наконец! (Привязывает к шее ишака веревку.)
Эмир. Остановись, ничтожный! (Ишаку.) О султан Абдулла! Этот презренный осмелился тебя оскорбить!
Джафар (ошеломленно). Султан Абдулла?
Эмир. Да! Ты обладаешь счастьем лицезреть самого Абдуллу-абу-ибн-Муслима, великого султана Египетского, дивным образом превращенного в ишака.
Джафар. Этот ишак – султан Абдулла?
Эмир. И за то, что ты осмелился его оскорбить, ты заслуживаешь отделения твоей головы от твоего туловища!
Джафар (бросаясь перед эмиром на колени). О, пощадите! Пощадите меня! Вспомните о заслугах моих!.. Только сегодня я привел в гарем девушку…
Эмир. За девушку мы тебя наградим! (По его знаку Бахтияр швыряет ростовщику горсть монет, тот алчно их подбирает.) А за оскорбление нашего царственного брата лишим тебя головы!
Джафар. Лишить меня головы! О убыток! О небывалое разорение! (Бросаясь ниц перед ишаком.) Молю великого султана о пощаде! Я согрешил по неведению…
Эмир. Видя твое чистосердечное раскаяние, Джафар, мы на первый раз наложим на тебя более легкое наказание. Гуссейн Гуслия, что посоветуешь нам?
Насреддин. Можно возложить на преступника заботу о пропитании великого султана.
Эмир. Мудро, о мудро! Скажи, какая пища соответствует вкусам султана?
Насреддин. Его вкусам больше всего соответствуют свежие листья индийской смоковницы.
Джафар. Листья индийской смоковницы?! Откуда их взять?!
Насреддин. Их можно доставлять из Индии в запечатанных свинцовых сосудах.
Дяафар. О горе мне!
Насреддин. Кроме того, султану потребны спелые фрукты, например, инжир, виноград, персики…
Джафар. Но я же так стану нищим!
Эмир. Ты слышал? Выполняй!
Джафар. О горе мне, о разорение! О невозместимый ущерб! (Уходит.)
Действие второе
Картина пятая
Садик перед эмирским гаремом. Мраморный бассейн и фонтан. Справа – каменный высокий забор, поверх которого грозно торчат железные крючья.
На коврах полулежат жены эмира. Перед серебряным овальным зеркальцем неподвижно сидит Гюльджан. Отун-биби, молодящаяся старуха, готовит Гюльджан к встрече с эмиром: красит ей брови сурьмой, румянит щеки розовой ватой.
Отуи-биби. Когда эмир придет к тебе, склонись перед ним и скажи ему так: «Если я роза – сорви меня и положи на сердце свое, и сердце твое затрепещет, подобно крылу соловья! Если я ресница – будь зрачком моим, дабы я могла закрывать от тебя несчастья мира! Если я птенчик – будь моим гнездышком, дабы я могла укрыться в тебе от ветра невзгод! (Раздражаясь.) Если я кисть винограда – съешь меня…» Ну что ты молчишь? Что ты молчишь? Повторяй за мной: «Если я роза…»
Гюльджан молчит.
Нет, я сойду с ума! Слышишь? Я тебя учу, и ты должна мне быть благодарна! С тобой говорит не кто-нибудь, а дочь самого хивинского хана!
Гюльджан молчит не шевелясь.
И откуда только он ее выкопал, эту горшечницу, наш пресветлый эмир?! Если бы он был в своем уме, то обратил внимание на женщину царского рода, умеющую достойно вести себя! (К Гюльджан.) Долго вы думаете молчать, уважаемая горшечница? Повторяйте за мной: «Если я роза – сорви меня…»
Одна из жен. Может быть, в нее вселился шайтан?
Отун-биби. Тебя не спрашивают! (К Гюльджан.) «И положи на сердце свое, и сердце твое затрепещет…».
Внезапно Гюльджан одним движением размазала по лицу краски, растрепала волосы и снова замерла.
Жены. Всемилостивый Аллах!
Отуи-биби. Нет, вы на нее посмотрите! Вы посмотрите на эту горшечницу! Все мои старания пропали даром! Все старания!
Одна из жен. Может быть, в нее на самом деле вселился шайтан?
Отун-биби. Все равно невоспитанность! Впустить в себя шайтана перед приходом эмира – какая крайняя грубость и невоспитанность! Нет, я вижу, скоро наш эмир наполнит гарем разными горшечницами, погонщицами, лепешечницами, сапожницами и прочим сбродом! Мне просто неприлично быть среди них! (Начинает снова разрисовывать Гюльджан.)
К калитке подходят эмир и Насреддин.
Эмир. Отвернись, Гуссейн Гуслия!
Насреддин поворачивается спиной. Отун-биби, гремя ключами, открывает калитку.
Отун-биби. Господин! Ваша новая наложница еще не совсем готова. Принесли ли вы ей бусы, о которых я говорила?
Эмир. Вот они! (Берет из рук Насреддина шкатулку и передает Отун-биби.)
Отун-биби. Какого же цвета бусы вы ей принесли?
Эмир. Мы принесли ей красные бусы, уважаемая Отун-биби!
Отун-биби. Красные бусы? (Потрясает шкатулкой.) Но я же говорила, что ей нужны синие! Вечно все перепутает. Кто же это на дочь какого-то горшечника надевает красные бусы? Она не так воспитана, чтобы носить красные бусы!
Эмир. О цвете бус мы ничего не слышали.
Отун-биби (распаляясь). Великий Аллах! Вы ничего не слыхали о синих бусах? Вы ничего не знаете о синих бусах?
Эмир. Вы сказали: «Спустись в казну и принеси бусы». Мы спустились в нашу казну и вот принесли.
Отун-биби. Но зачем же красные? Нужно было синие! Вы понимаете – синие бусы, синие! Разве там не было синих бус?
Эмир. Были и синие…
Отун-биби. Были! Значит, синие бусы были! Зачем же вы принесли красные?
Эмир. Так… Нам захотелось взять красные.
Отун-биби. Захотелось! Вам захотелось! Недаром мой отец, великий хан Хивы, не желал меня отдавать вам в жены, подозревая в вас слабоумие! Куда они годятся, ваши бусы! (Сердито открывает шкатулку.) Куда я их теперь дену, ваши красные бусы? (Вынимает из шкатулки синие бусы.)
Пауза.
Послушайте, но ведь это же синие?
Эмир. Конечно, синие.
Отун-биби. Почему же вы сразу не сказали мне?..
Эмир. Потому что за тридцать лет мы хорошо изучили ваш характер, и мудрый Гуссейн Гуслия посоветовал нам…
Отун-биби. При чем здесь мой характер?
Эмир. Если бы мы сразу сказали вам, что принесли синие бусы, вы стали бы кричать, почему не принесли красных. А когда мы по совету мудрого Гуссейна Гуслия сказали, что принесли красные, вы начали кричать, почему не синие. Так вот получайте синие бусы!
Отун-биби (в замешательстве). Да… Это синие.
Эмир. Конечно, синие.
Отун-биби. Только они как будто немного темноваты. Разве там не было бус посветлее?
Эмир. Были и посветлее.
Отун-биби. А почему вы не принесли посветлее?
Эмир (безнадежно махнув рукой). Пойдем, Гуссейн Гуслия!
Отун-биби. Подождите! Разве вы не войдете сегодня к своей новой наложнице?
Эмир. Нет, сегодня не войдем.
Отун-биби (угрожающе). Вы не войдете сегодня к новой наложнице?
Эмир. Уважаемая Отун-биби! Вы вмешиваетесь не в свое дело. Мы сами решим…
Отун-биби. Не в свое дело! Значит, гарем – это не мое дело?
Эмир. Отун-биби, послушайте…
Отун-биби (кричит). Нашли какую-то кривобокую горшечницу с жидкими волосами. Я целый день готовлю ее к встрече! Я стараюсь… будто она дочь самого халифа! Я втираю ей в бедра мускус и несравненную амбру! Я уподобляю розам ее щеки! И это, оказывается, не мое дело?
Эмир. Мы не то хотели сказать, почтенная Отун-биби…
Отун-биби (распалившись). Тридцать пять лет я воспитываю ваших жен. Тридцать пять лет, как в гареме воцарилось спокойствие!
Эмир. Мы вполне признаем ваши заслуги…
Отун-биби. А теперь мне говорят, что это не мое дело! Спасибо вам. Вы думаете, что если вы эмир, то можете издеваться и обижать дочь самого хивинского хана! Вы думаете, что если перед вами слабая женщина…
Эмир (в отчаянии). Но если мы прикоснемся к новой наложнице, это грозит нам превращением в ишака!
Отун-биби. В ишака? Великий Аллах, где слыхано, чтобы это могло кому-нибудь грозить превращением в ишака?
Эмир. Так предсказывают звезды – вот Гуссейн Гуслия, наш новый мудрец, может вам подтвердить…
Отун-биби. Все ваши мудрецы – лгуны и мошенники, вот что я вам скажу! В ишака… Они только и делают, что обкрадывают вас!
Эмир. Однако Гуссейн Гуслия доказал нам свою ученость.
Отун-биби. Ученость! Знаю я эту ученость. Если он такой ученый, пусть он вылечит вашу новую наложницу! Пусть-ка вылечит, а я посмотрю!
Эмир. Разве она заболела?
Отун-биби. Да, она изволила проявить крайнюю невоспитанность – впустила в себя шайтана! Пусть-ка ваш мудрец выгонит из нее шайтана!
Эмир. Гуссейн Гуслия, ты можешь ее вылечить?
Насреддин. Я должен ее осмотреть.
Эмир (грозно). Осмотреть? Ты хочешь ее осмотреть?
Насреддин. О повелитель! Мне достаточно взглянуть на ее руку, я могу определить болезнь по цвету ногтей.
Эмир. Руку? Ну, это можно. Мы полагаем, что созерцание ее руки нам не повредит.
Отун-биби входит в садик, повелительным жестом заставляет эмирских жен скрыться в гареме, набрасывает на Гюльджан покрывало. Эмир и Насреддин проходят в садик.
Насреддин. Как ее зовут?
Эмир. Гюльджан.
Насреддин. Гюльджан!
Гюльджан вздрогнула под покрывалом, не зная, во сне или наяву она слышит этот голос.
Насреддин (быстро). Гюльджан! Я – новый мудрец эмира! Ты понимаешь, Гюльджан, я – новый мудрец эмира! Меня зовут Гуссейн Гуслия. Ты слышишь меня?
Гюльджан (задыхаясь от волнения). Я слышу… Я слышу вас, Гуссейн Гуслия!
Насреддин. Дай мне руку, дабы я мог определить болезнь. Дай мне руку! (Берет ее за руку.) Что у тебя болит?
Гюльджан. Сердце! У меня болит сердце от горя и тоски.
Насреддин. В чем причина твоего горя?
Гюльджан. Я разлучена с тем, кого люблю.
Насреддин. Повелитель слышит – она не в силах перенести даже нескольких дней разлуки!
Гюльджан. И вот я чувствую, что мой возлюбленный рядом, но не могу ни обнять, ни поцеловать его…
Отун-биби (одобрительно кивая). «Если я роза – сорви меня и положи на сердце свое…».
Гюльджан. О, скоро ли, скоро ли наступит день, когда он обнимет меня?
Насреддин (прикидываясь изумленным). Всемогущий Аллах, какую сильную страсть внушил ей эмир за столь короткое время!
Эмир в восторге хихикает.
Успокойся, Гюльджан. Тот, кого ты любишь, близко. Он слышит тебя, он день и ночь думает только о тебе. Разве я не прав, повелитель?
Эмир. Прав! Ты вполне прав! Гюльджан, твой возлюбленный слышит тебя.
Насреддин. Тебе угрожает опасность, Гюльджан, но я спасу тебя.
Эмир. Он спасет! Он обязательно спасет!
Гюльджан (смеясь и плача). Спасибо, спасибо вам, Гуссейн Гуслия, несравненный исцелитель болезней! Мой возлюбленный рядом. Я чувствую, как вместе, удар в удар, бьются наши сердца!
Насреддин и совершенно восхищенный эмир выходят из садика.
Эмир. Какую, однако, сильную страсть внушили мы ей! Признайся, Гуссейн Гуслия, тебе не часто приходилось видеть подобную страсть… А как дрожал ее голос, как она смеялась и плакала!
Гюльджан, танцуя, радостно кружится вокруг мраморного бассейна.
Отун-биби (нагоняя эмира). Она выздоровела, о господин! От ее болезни не осталось и следа!
Эмир. Сегодня же мы щедро вознаградим тебя, Гуссейн Гуслия!
Отун-биби. За тридцать пять лет у вас впервые появился настоящий мудрец!
Занавес
Антракт 3
Бьет барабан, заревели трубы. На просцениум входит эмирская процессия: впереди – эмир и ишак, за ними – Насреддин и сановники. С другой стороны входит Бахтияр с пергаментным свитком, к которому подвешена огромная сургучная печать. За Бахтияром следует рябой стражник с блюдом плова, толстый и тощий стражники с шелковыми подушками, на каждой из которых лежит по кошельку. Бахтияр разворачивает свиток.
Бахтияр. «Мы, великий и блистательный, затмевающий солнце Властитель, Повелитель и Законодатель Бухары – светлейший эмир, в присутствии великого и блистательного, затмевающего солнце Властителя, Повелителя и Законодателя Египта – светлейшего султана, объявляем новому мудрецу Гуссейну Гуслия нашу милость и благоволение. За услугу, оказанную государству, а именно за излечение нашей наложницы, мы награждаем Гуссейна Гуслия четырьмя высочайшими почестями, установленными в Бухаре.
По знаку эмира Насреддин выступает вперед.
Повелеваем главному мухобою, охраняющему нас от мух, оказывать впредь эту высокую почесть и Гуссейну Гуслия».
Мухобой машет опахалом над Насреддином. Музыка.
Сановники (хором). О среди почестей почесть!.. О над почестями самая почетная почесть!
Бахтияр. «В знак нашей милости мы повелеваем главному кальянщику обслуживать впредь также Гуссейна Гуслия».
Кальянщик сует мундштук в рот Насреддину. Музыка. Насреддин затягивается, чуть не поперхнулся, незаметно с отвращением сплевывает в сторону.
Сановники. О, милость из милостей!.. О, среди милостей милость!.. О, над милостями самая всемилостивейшая милость!
Бахтияр. «В знак нашего благоволения мы награждаем Гуссейна Гуслия блюдом плова».
Рябой стражник передает Насреддину блюдо плова.
Сановники. О, величайшее благоволение!.. О, среди благоволений благоволение! О, над благоволениями самое благоволеннейшее благоволение!
Бахтияр. «В знак нашей щедрости мы награждаем Гуссейна Гуслия кошельком серебра и кошельком золота, вмещающими в совокупности десять тысяч таньга!»
Толстый и тощий стражники, алчно поглядывая на кошельки, подносят их Насреддину. Музыка.
Сановники. О, неизмеримая щедрость!.. О, щедрость из щедростей!.. О, среди щедростей щедрость!.. О, щедрость, составляющая в совокупности щедрость в десять тысяч таньга!..
Ревут трубы, звучат флейты, эмирская процессия удаляется.
Картина шестая
