Драматургическая дилогия Виктора Витковича и Леонида Соловьева «Здравствуй, Ходжа Насреддин» включает пьесы «Веселый грешник» и «Очарованный принц». Их герой, известный персонаж восточных легенд Ходжа Насреддин – защитник бедняков и достойный противник хитроумных мошенников «с положением». Первая часть дилогии отличается остроумием, добрым и жизнерадостным настроением, вторая написана в несколько ином, более философском стиле.
Источник: Библиотека драматургии Агентства ФТМ
Пьеса «Очарованный принц» была написана в 1940-е годы и явилась основой для последующего киносценария «Похождения Насреддина», а также будущего знаменитого романа «Очарованный принц». Поэтому чрезвычайно интересно посмотреть на первоначальный вариант сюжета, который практически полностью лег в основу будущего романа. Тем не менее разница огромна: в пьесе основную скрипку пока еще играет задорная составляющая неунывающего весельчака Насреддина, как в первой части. Философская нота пока малозаметна; многое подвергнется переосмыслению после печальных событий 1946 года в жизни Леонида Соловьева… Что интересно, диалоги из этой пьесы почти без купюр можно увидеть в трехсерийном фильме «Гляди Веселей». За столь бережное отношение к текстам Соловьева отдельное спасибо надо сказать Марату Арипову, режиссеру фильма. Итак…
Очарованный принц
Комедия в двух действиях, десяти сценах, с прологом
Действующие лица
Ходжа Насреддин.
Его ишак.
Гюльджан – жена Насреддина.
Багдадский вор.
Агабек – владелец озера.
Рахимбай – меняла.
Арзи-биби – его жена.
Мамед-Али – дехканин.
Зульфи – его дочь.
Саид – юноша, влюбленный в Зульфи.
Камильбек – начальник базарной стражи.
Кадий – судья.
Ярмат – дехканин.
Вдова.
Дехкане, путники, стражники, кадии, писцы и другие.
Пролог
Одинокая мазанка. Низкий глинобитный забор с полуразвалившейся калиткой. На звездном небе, как изогнутая серебряная струна, – народившийся месяц.
В мазанке спят, слышен мерный храп. Появляется Ходжа Насреддин, томимый бессонницей и весной. С гомоном летят гуси. Насреддин срывает лист цветущего миндаля.
Насреддин. Весна!.. Весна!..
Голос из дома. Ходжа! Что ты там делаешь?
Насреддин. Сейчас, сейчас… Спи, моя любимая… Спи…
Из сарайчика показывается голова ишака.
Скоро мы двинемся в путь, мой верный ишак! Дороги, перевалы и горные тропы давно зовут нас с тобой. Реки давно ждут нас, чтобы напоить студеной водой. Птицы давно приготовили на радость нам свои лучшие песни. И у меня как раз припрятаны сто пятьдесят таньга, о которых Гюльджан ничего не знает… (Задумался.) Вот только как быть с ней? Уехать тайно? Она с ума сойдет от тревоги за нас. Сказать прямо, что едем? Она захочет, чтобы я сделал наоборот! (Хлопает себя по лбу.) Если я не могу уехать от семьи, почему бы моей семье на время не уехать от меня?
Гюльджан (появилась в дверях, ворчливо). Ну что ты тут делаешь?! И где тебя носит шайтан по ночам?!
Насреддин. Я все думаю, голубка моя, о том бухарце, который сегодня утром поедет с караваном обратно в Бухару. Там твой отец столько лет проливает слезы по тебе и по своим семерым внукам. Ведь он их никогда не видал…
Гюльджан (зевая). Ладно, не расстраивай себя. Раз нельзя, так нельзя. Идем спать.
Насреддин. Да поразит Аллах слепотой и гнойными язвами этого разбойника эмира, из-за которого я не могу появиться в Бухаре! Впрочем, запрет касается только меня (обнимает жену), а ты с детьми могла бы поехать. Жаль, что у нас нет денег на эту поездку!
Гюльджан. Как – нет денег?! А кошелек с восемьюстами таньга, что лежит в сундуке?
Насреддин. Кошелек? Какой кошелек? А-а! Ну нет, эти деньги трогать нельзя. Я их уже распределил.
Гюльджан (вытаращила глаза). Что-о? Ты их распределил?!
Насреддин. Да. Чтоб детям было где купаться в жаркие дни, я решил вот здесь… или нет, здесь устроить водоем и выстлать его каменными плитами.
Гюльджан (распаляясь). Каменными?! Почему не мраморными?!
Насреддин. Ты права, мрамором, пожалуй, лучше. Потом вот здесь надо будет построить беседку и внутри убрать ее коврами и зеркалами…
Гюльджан (схватив хворостину). Коврами и зеркалами?!
Насреддин (отступая). А вместо этой развалившейся калитки я хочу поставить резную ореховую. И, наконец, позову мастеров, чтобы они расписали весь наш дом изнутри и снаружи синими цветами и золотом.
Гюльджан. Это зачем же?
Насреддин. Для красоты.
Гюльджан взмахивает хворостиной, Насреддин ловко увертывается.
Гюльджан. Ах ты бродяга-разбойник! Навестить мне бедного, одинокого, больного старика – нет денег! А тратить на глупости – есть! Довольно! Мое терпение лопнуло! Скоро рассвет… Сейчас же начну собираться в путь!.. Иди предупреди бухарца, мы едем с его караваном!.. Сейчас же соберусь!.. (Убегает в дом.)
Насреддин (ишаку). Мне стыдно перед моей кроткой голубкой за этот обман. Но скажи, мог ли я поступить иначе? Ведь у нас с тобой много дела. Большая дорога нас ждет!
В ответ ишак радостно заорал.
(Тихо, почти шепотом запевает.)
Ишак орет для меня,
Миндаль цветет для меня,
Зовет дорога меня,
Потому что я человек…
Действие первое
Сцена первая
Дорога. Ходжа Насреддин едет на ишаке и поет во весь голос.
Насреддин.
Трава растет для меня,
Арык поет для меня,
Урюк цветет для меня,
Потому что я человек.
Роса блестит для меня,
Пчела гудит для меня,
Горит душа у меня,
Потому что я человек.
Крики. Вор! Вор! Держите!..
Вбегает безбородый, прячется за ишака. Ишак взбрыкнул, и Ходжа Насреддин свалился на землю.
Путники (вбегая). Стойте! Стойте! Проклятые воры! (Хватают Насреддина и безбородого.)
Первый путник. Вот он, вор!.. А вот его сообщник!..
Второй путник. Кувшин!.. Отдай мой кувшин!..
Безбородый. Какой кувшин?
Второй путник. Ты еще спрашиваешь? Мой новый медный кувшин!.. (Подскакивает к ишаку Насреддина, роется в переметных сумах.)
Насреддин. Ты, наверное, думаешь, что у твоего кувшина выросли ноги и он сам прыгнул в мою сумку?
Второй путник. Выросли ноги?.. Сам прыгнул в сумку?..
Третий путник. Они еще смеются над нами!
К несказанному удивлению Насреддина, кувшин обнаруживается в его переметной суме.
Второй путник. А это что?!
Все с воплем бросаются на Насреддина и безбородого.
О презренные воры!..
Третий путник. О нечестивцы!..
Первый путник. Бейте их!..
Второй путник. Вот вам, бродяги!..
Первый путник. Бейте!..
Четвертый путник (первому). Бей его пяткой!.. Так… Вот так!..
Некоторое время видны только поднимающиеся и опускающиеся кулаки.
Второй путник. Это вам наука, бродяги! (Уходит со своими друзьями.)
Насреддин (поднимается и, чихая от пыли, говорит лежащему ничком безбородому). Откуда взялся в моей сумке кувшин? Может быть, ты, добродетельный странник, ответишь мне?
Безбородый. Хорошо еще, что они были босиком.
Насреддин. Не понимаю, что в этом хорошего.
Безбородый. Когда босиком, то бьют пятками. А пятка по силе удара несравненно уступает носку.
Насреддин. Тебе лучше знать, как я вижу.
Безбородый. Особенно прискорбны для ребер канибадамские сапоги. Не пробовал? Жаль! Тамошние мастера подкладывают в носок жесткую подошвенную кожу.
Насреддин. Нет, я не пробовал на своих ребрах канибадамских сапог и не собираюсь пробовать. Прощай!.. (Берет ишака под уздцы.)
Безбородый (вдруг залился слезами и, упав на колени, загородил Насреддину путь). О благородный странник…
Насреддин. Деньги? Я дам тебе деньги… (Лезет за кошельком.)
Безбородый. Зачем мне деньги, если я всегда могу их украсть? Да, я вор! Гнусный преступник! Я знаю это! Но поверь, я сам больше всех страдаю. Выслушай меня, благородный странник! И тогда, может быть, ты не покинешь меня…
Насреддин. Ладно, посмотрим, что ты скажешь еще.
Бозбородый. История моей жизни соткана из тысячи скорбей. Неудержимая страсть к воровству обнаружилась у меня в раннем возрасте. Еще грудным младенцем я украл серебряную заколку с груди моей матери, и, когда она переворачивала весь дом в поисках этой заколки, я, еще не умевший говорить, исподтишка ухмылялся, лежа в колыбели. Потом, научившись ходить, я тащил из нашего дома все, что попадалось под руку. Наконец терпение моего отца истощилось, он проклял меня и выгнал. Я ушел, прихватив его единственный халат и последние деньги – двадцать шесть таньга. Мне было тогда восемь с половиной лет. С тех пор я скитаюсь, подобно бродячему псу, подвергая свою жизнь опасным случайностям и смертельным превратностям…
Насреддин. Хм… Ты хочешь, чтобы отныне вместе с тобой превратностям подвергался и я, как уже случилось сегодня?
Безбородый. Я побывал всюду – в Мадрасе, и в Герате, и в Кабуле, и даже в Каире. Всюду я воровал. Скажу не хвастаясь, в презренном воровском ремесле вряд ли кто со мной сравнится.
Насреддин. А знаменитый Багдадский вор?!
Безбородый (засмеялся). Багдадский вор?! Знай же, что я и есть тот самый Багдадский вор!
Насреддин с изумлением смотрит на него.
(Некоторое время молчит, наслаждаясь произведенным впечатлением.) Мне было восемнадцать лет, когда я в Багдаде ограбил халифскую сокровищницу. И я стал знаменит.
Насреддин. Рассказывают, что Багдадский вор впоследствии женился на дочери халифа…
Багдадский вор. Ложь! С детских лет я презирал женщин и, благодарение Аллаху, никогда не был одержим тем странным помешательством, которое называют любовью. Кроме того, женщины, когда их обворуешь, поднимают такой крик, что человек моего ремесла не может испытывать к ним ничего, кроме отвращения. Ни за что в мире я не женился бы ни на какой принцессе, даже самой прекрасной!
Насреддин. Подождем, пока ты не изменишь к лучшему своего мнения о китайской либо индийской принцессе. Тогда я скажу: полдела сделано, остается только уговорить принцессу.
Багдадский вор. Можно подумать, что сам Ходжа Насреддин подсказал тебе этот ответ.
Насреддин (насторожившись). Тебе приходилось встречать Ходжу Насреддина?
Багдадский вор. Однажды, шныряя по самаркандскому базару, я услышал шепот: «Ходжа Насреддин! Ходжа Насреддин!» Его лицо я увидел лишь на мгновение. Так вот он, Ходжа Насреддин, имя которого благословляют одни и проклинают другие, подумал я. И в душу закралось дьявольское искушение…
Насреддин. Продолжай, продолжай…
Багдадский вор. Тихонько подошел я к его ишаку и засунул ему под хвост вывернутый наизнанку стручок красного перца. Почуяв невыносимое жжение, ишак начал вертеть хвостом, потом решил, что под его задом разложен костер, заревел и бросился в сторону, опрокидывая корзины с лепешками и абрикосами, разбивая глиняную посуду. Ходжа Насреддин погнался за ним, возникло смятение, и я без помехи взял его халат.
Насреддин. Так это был ты, о сын греха и позора! Сколько мне пришлось тогда заплатить за одну только разбитую посуду! Клянусь Аллахом, никто до тебя не устраивал надо мной подобных шуток!
Узнав, что перед ним сам Ходжа Насреддин, Багдадский вор смущенно возвращает ему кошелек.
(Схватился за пояс, кошелька нет.) Пока я тебя слушал, ты уже успел?
Багдадский вор (упав на колени, схватил полу халата Насреддина и благоговейно приник к ней губами). Ходжа Насреддин…
Насреддин. Пусти!
Багдадский вор. Да будет благословенна дорога, на которой мы встретились! Спаси меня, о Ходжа Насреддин, излечи от моей презренной болезни!
Насреддин. Где это записано, что я обязан спасать всех воров, шатающихся по дорогам?! Пусти!
Багдадский вор. О Ходжа Насреддин! Но покидай меня! Я устал быть презренным и одиноким в этом мире! Клянусь, я буду служить тебе честно и преданно и ни разу не обворую тебя!
Насреддин. А других?
Багдадский вор. О, с какой радостью я оставил бы в покое других! Но я не могу! Если я один день воздерживаюсь от хищений, я начинаю болеть и даже могу расстаться с жизнью.
Насреддин. Хорошо, едем со мной. Но с условием, что ты будешь лечить свою необычную болезнь только с моего разрешения.
Багдадский вор (жалобно). Я постараюсь! Постараюсь!..
Насреддин садится на ишака, Багдадский вор взбирается позади на круп ишака.
Насреддин (запевает).
Звезда блестит для меня,
Вода звенит для меня,
Года не старят меня,
Потому что я человек!
Певцы поют для меня,
И в бубны бьют для меня,
Горит душа у меня,
Потому что я человек!
Сцена вторая
Садик Мамеда-Али. Зульфи обвивает цветущие ветви яблони разноцветными ленточками. В сад через забор перепрыгивает Саид.
Саид. Зульфи! Беда!
Зульфи. Что случилось?
Саид. Тебя отдают Агабеку!
Зульфи (окаменела, потом схватила Саида за руку). Бежим!
Саид. Куда?
Зульфи. Не знаю… Все равно. В пески, в горы – только бежим! Скорее! (Увлекает за собой Саида.)
В воротах они сталкиваются с дехканами, которых привел Ярмат – старикашка в рваном халате.
Ярмат. Я же вам говорил: они задумали хитрость! Они хотели бежать!
Первый дехканин. Зульфи! Разве ты забыла, как я тебя спас, когда ты была девочкой и тебя укусил скорпион? Чем же ты хотела мне отплатить за добро? Обречь на голодную смерть меня и мою семью?
Зульфи. Зачем, зачем вы спасли меня?! Лучше бы я умерла тогда!
Мамед-Али (взяв дочку за руку). Ах Саид, Саид. Мы знаем, что ты любишь ее. Но разве можно из-за этого губить все селение?
Саид. Вы обещали, что примете меня в своем доме как сына!
Мамед-Али. Что делать, Саид. Мы – слабы, Агабек – богат и могуч.
Саид. Вы трусливы! Пугливые зайцы – вот вы кто!
Ярмат. Вы слышите? Слышите, как он позорит нас!
Мамед-Али уводит в дом плачущую дочь. Дехкане молча расходятся.
Саид некоторое время стоит опустив голову. Потом, решившись, вынимает длинный нож, дрожащими руками укрепляет его в трещине пня острием вверх. Это видят появившиеся сзади Саида Насреддин и Багдадский вор.
Саид (снимает халат, расстилает его на земле, закрывает глаза, поворачивается к ножу спиной и молится). О всемогущий, всемилостивый, ниспошли мне прощение за самовольную смерть! Никогда не был я избалован радостью, а теперь отнимают единственную и последнюю – мою Зульфи!..
Насреддин неслышно подкрадывается, вытаскивает из трещины нож и усаживается на пень.
(Закончив молитву.) О всемогущий, не наказывай меня слишком строго! Пусть я буду прахом твоего покрывала в раю!
(Встает с колен, зажмурившись, поворачивается, бросается на нож и попадает в объятия Насреддина.)
Насреддин. Ну как ты чувствуешь себя на том свете?
Саид (открывая глаза). Где я?
Насреддин. В объятиях Азраила, ангела смерти. Ты удивлен, что у меня нет крыльев? Я просто позабыл сегодня их захватить.
Саид. Зачем, зачем ты спас меня от смерти, путник?!
Насреддин. Поведай мне, юноша, что заставило тебя решиться на такое ужасное дело? Может быть, я тебе помогу.
Саид. Кто может мне помочь? Никто!.. Если бы я мог, я даже украл бы эти проклятые четыре тысячи таньга…
Багдадский вор (оживился). И я! И я бы украл…
Строгий взгляд Насреддина останавливает его.
Саид. Я люблю одну девушку. И через десять дней – о горе, о позор! – ее отдадут Агабеку, хозяину озера!
Насреддин. Агабеку?
Саид. Да, соединяющему в себе свирепость дракона и бессердечие паука! За полив он потребовал с нашего селения четыре тысячи таньга или мою возлюбленную.
Багдадский вор (услышав, что речь идет всего-навсего о любви). А-а!.. Любовь!.. (Отходит в сторонку и ложится.)
Насреддин. И давно вы платите за воду такие подати?
Саид. Целых шесть лет – с тех пор как Агабек стал хозяином озера. До сих пор он брал деньгами, но теперь… Уже близка была наша свадьба… И вдруг Агабек…
Насреддин (увидев яблоню в ленточках). Что это?
Саид. Эту яблоню посадил отец моей Зульфи в день ее рождения. Зульфи придумала каждый день украшать особой ленточкой свою яблоньку: в субботу – красной, в воскресенье – белой, в понедельник – желтой, во вторник – синей, в среду – розовой, в четверг – зеленой. А в праздничный день – всеми шестью ленточками. Ты видишь – сегодня пятница… (Зарыдал.)
Насреддин. Успокойся, юноша! Твоя Зульфи не достанется Агабеку. Я предсказываю тебе: ты соединишься с ней и будешь жить так долго и счастливо, как живу я с моей Гюльджан. И у вас родится столько детей, что ты даже будешь путаться, сколько их – семь, восемь, девять…
Саид. Ты смеешься над моим горем.
Насреддин. Я никогда не смеялся над чужим горем. Над своим – приходилось, а над чужим – никогда. Я тебе помогу.
Саид. Почему я должен тебе верить?
Насреддин. Хочешь знать почему? Хорошо, я откроюсь: меня зовут Ходжа Насреддин.
Саид. Ходжа Насреддин?! (Несколько мгновений стоит неподвижно, потом склоняется и благоговейно целует полу халата Насреддина.)
Насреддин (дергая халат). Сказал, помогу – значит, помогу! Только поклянись никому не рассказывать о нашей встрече!
Саид. Клянусь!
Насреддин. Впрочем, своей несравненной, ослепительной Зульфи ты все равно скажешь! Предупреди, что дело нешуточное, пусть она прикусит свой язычок – розовый и достаточно длинный, в этом я не сомневаюсь.
Саид. Клянусь, я и ей не скажу!
Насреддин. Где мне найти хозяина озера?
Саид. Каждый день в этот час он приходит в нашу сельскую чайхану.
Насреддин. Теперь я знаю все, что мне надо. Выбрось отчаяние из сердца, юноша, и помни: в твои годы ничего не теряют, а только находят. Надо верить, юноша, в счастье… Однако я трачу, кажется, свои наставления впустую? Ты вертишься, как будто тебя подкалывают шилом снизу! Куда ты спешишь?
Саид (шепчет). Зуль… фи…
Насреддин. Прости меня, юноша! Действительно, я постарел и поглупел, раз привязываюсь к тебе со своей дурацкой мудростью. Зульфи – вот для тебя наивысшая мудрость, иди же скорее к ней.
Саид убегает.
(Подойдя к вору.) Ну как твое здоровье, мой добродетельный спутник?
Багдадский вор. Целый день, долгий день мы едем с тобой… (Слезы выступили у него на глазах.) И я еще ничего не украл… Похорони меня в этой долине.
Насреддин. Смотри… (Взяв прутик, рисует на глинобитном заборе круг.)
Багдадский вор (просияв, вскочил на ноги). Лепешка! Слушаюсь и повинуюсь! (Порывается куда-то бежать.)
Насреддин. Какая лепешка?
Багдадский вор. Та, которую ты разрешил мне украсть! Или, может быть, ты думал о целой корзине лепешек? Или о серебряном блюде? Слушаюсь и повинуюсь. (Весь дрожит от нетерпения.)
Насреддин. Это не лепешка и не серебряное блюдо. А нечто более ценное.
Багдадский вор. Золотое блюдо!
Насреддин. Нет. Это – счастье!
Багдадский вор застонал и снова лег на землю.
И ради него я разрешаю тебе немного полечиться. Мы с тобой поедем в Коканд. И там ты достанешь четыре тысячи таньга.
Багдадский вор (вновь ожил, вскочил). Благодарю тебя, Ходжа Насреддин!
Насреддин. Только запомни: ты должен принести не просто деньги, а праведные деньги… Обязательно праведные!
Багдадский вор. Праведные деньги? Но чем они отличаются?
Насреддин. Не знаю, не знаю. Подумай сам. Жди меня у кокандской дороги. У меня тут еще одно дело. А в Коканд отправимся вместе. (Уходит.)
Багдадский вор. Праведные деньги!.. Четыре тысячи! Великий Аллах! Я даже не знаю, как они выглядят, праведные деньги: милостыню, что ли, должен собирать я у какой-нибудь мечети?!
Сцена третья
Сельская чайхана. Агабек неторопливо потягивает чай из пиалы. Возле чайханы шепотом переговариваются дехкане, им нужно поговорить с Агабеком. Но никто не осмеливается – каждый посылает другого. Наконец старикашка Ярмат подходит к Агабеку.
Ярмат (низко кланяясь.) Да позволено будет мне обратиться к высокочтимому Агабеку…
Агабек важно кивает.
Нам известна цена второго полива. Но мы не слышали еще цены третьего полива и не знаем, к чему нам готовиться.
Агабек (коротко и зловеще). Узнаете!
Ярмат, пятясь, возвращается к дехканам. Низко поклонившись Агабеку, они уходят. Входит Насреддин.
Насреддин. Чайханщик! Чайник крепкого чая и сноп клевера моему ишаку! (Садится рядом с Агабеком.)
Чайханщик приносит чайник и пиалу. Агабек внимательно оглядывает Насреддина.
(Про себя.) О злая судьба… О ветер невзгод…
Агабек. Тебя кто-нибудь преследует, чужеземец?
Насреддин. Несчастья, беды и неудачи – вот мои преследователи.
Агабек. И куда же ты направляешь свой путь?
Насреддин. Мне все равно: юг или север, восток или запад… (Потряс кошельком.) У меня были деньги, я проиграл их в кости. Осталось сто пятьдесят таньга. Этими деньгами я постараюсь распорядиться разумнее. Выберу себе дело по сердцу…
Агабек. Торговлю?
Насреддин. Нет, к торговле я не чувствую склонности. Служба, да, служба в каком-нибудь тихом уголке, где я мог бы продолжать свои ученые занятия. (Опять потряс кошельком.) Служба… пока я могу еще внести полновесный залог…
Агабек. Значит, ты едешь на поиски службы?
Насреддин. Не здесь же мне оставаться! Эй, чайханщик, сколько за чай?
Агабек. Подожди! Я знаю для тебя место. Недалеко, совсем рядом.
Насреддин. Достойному собеседнику благоугодно говорить загадками?
Агабек. Ответь сначала на мои вопросы, а потом я открою тебе смысл моих слов. Не приходилось ли тебе когда-нибудь раньше бывать в этом селении?
Насреддин. Нет, не приходилось.
Агабек. Не имеешь ли ты здесь родственников?
Насреддин. Нет. Все мои родственники в Бухаре.
Агабек. А друзья? Может быть, в этом селении есть человек, с которым ты дружен или когда-нибудь раньше был дружен?
Насреддин. Такого человека здесь нет.
Агабек. Тогда, может быть, твои родственники – те, что в Бухаре, – имеют здесь друзей или, наоборот, твои бухарские друзья имеют здесь родственников?
Насреддин. Ни я сам, ни мои родственники и друзья, ни родственники моих друзей и друзья моих родственников и друзья родственников моих друзей никогда не бывали в этом селении, никогда нигде о нем не слыхали и никого здесь не знают!
Агабек. Остается последний вопрос: не бывает ли твое сердце подвержено приступам глупой жалости к чужим людям?
Насреддин. Всю жалость моего сердца я трачу на самого себя, для чужих не остается ничего.
Агабек. Разумное слово! А теперь приготовься услышать нечто удивительное, что приведет тебя в радостный трепет. Видел ли ты здешнее озеро и знаешь ли, кто им владеет?
Насреддин. Озеро видел, но кто им владеет – не знаю.
Агабек. Владелец этого озера – я! Ты ищешь место под денежный залог? Что ты думаешь о должности хранителя озера?
Насреддин. Хранитель озера… Не знаю… Можно отказаться, а можно и согласиться… Надо подумать день или два…
Агабек. Ты как раз тот человек, который мне нужен! Тебе я могу доверить охрану моего озера от расхищения, ибо ни родственные, ни дружеские чувства не заставят тебя нанести мне ущерб!
Сцена четвертая
Лавка купца-менялы Рахимбая на кокандском базаре. Появляются Насреддин и Багдадский вор.
Багдадский вор. Праведные деньги… Да где ж их искать? Здесь на всем базаре нет ни одного праведного таньга!
К лавке подходит женщина, закрытая покрывалом, это вдова.
Вдова. О великодушный купец, я пришла с мольбой к тебе…
Рахимбай. Проходи! Я не подаю милостыню!
Вдова. Я прошу не милостыни. После кончины мужа у меня остались драгоценности, я берегла их на черный день. И вот трое моих детей – голодные… Но никто не покупает драгоценности без предварительного осмотра начальником стражи, как приказывает ханский фирман. А ты ведь знаешь, почтенный купец, что после осмотра у меня уже не будет ни денег, ни драгоценностей: начальник стражи обязательно скажет, что они краденые, и заберет в казну.
Рахимбай. Хм!.. В казну или не в казну, а заберет. Покажи!
(Вытряхивает из мешочка на прилавок золотой браслет, серьги.)
Что ты хочешь за это?
Вдова. Две тысячи таньга.
Багдадский вор (Насреддину). Она просит треть настоящей цены. Это индийские рубины, я вижу отсюда.
Рахимбай. Золото с примесью, а камни – самые дешевые, из Кашгара.
Багдадский вор (Насреддину). Он врет!
Рахимбай. Только из сожаления к тебе, женщина, я дам за это за все… ну… тысячу таньга…
Багдадский вор рванулся, Насреддин удерживает его.
Вдова. Мой покойный муж говорил, что за одни рубины заплатил больше тысячи.
Рахимбай. Не знаю, что он говорил, но драгоценности могут быть и крадеными, помни это. Тысяча таньга!
Вдова (упавшим, голосом). Хорошо, согласна… Дети голодные…
Рахимбай. Какое мне дело до твоих детей! (Прячет драгоценности, отсчитывает деньги.) Вот, получи!
Багдадский вор (Насреддину). Разбойник!.. Я сам вор, видел много воров, но подобных грабителей не встречал!
Вдова (подсчитав). Здесь всего пятьсот…
Рахимбай. А сколько же ты хочешь? (Переходя на базарный крик.) Я уплатил сполна, как мы уговорились! Я в расчете с тобой, убирайся!
Вдова. Мы уговаривались за тысячу…
Рахимбай. Убирайся, говорю я тебе! Ты хочешь обманом выудить у меня деньги! Убирайся, или я сейчас же сдам тебя с твоим краденым золотом страже!..
Вдова. Помогите! Он ограбил меня! Помогите, люди добрые!
Рахимбай. Я знаю вас, нищих! Попрошайка! И твой муж, наверное, был такой же оборванец!.. И твои дети!..
Загремел барабан, входит Камильбек в сопровождении стражников. Вдова замолчала, попятилась. Насреддин и Багдадский вор отступили за угол, подглядывают.
Камильбек. Приветствую почтеннейшего Рахимбая, украшающего собой торговое сословие нашего города! Мне послышался крик возле вашей лавки.
Рахимбай. Да вот эта попрошайка дерзко нарушает порядок. Получила с меня пятьсот таньга за свои драгоценности, согласно уговору, а теперь требует еще…
Камильбек. Драгоценности? А ну-ка, подведите ее ко мне, эту женщину!
Но вдова пустилась наутек.
Насреддин (Багдадскому вору). Беги вдогонку за этой вдовой, узнай, где она живет…
В лавку входит Арзи-биби. Сквозь легкое покрывало угадываются румяна и белила на ее щеках, краска на ресницах, сурьма на бровях и китайская мастика на губах.
Камильбек. Приветствую почтеннейшую Арзи-биби, жену моего лучшего друга.
Арзи-биби отвечает легким поклоном.
Рахимбай. Посмотри, жена, какой подарок я приготовил тебе! (Достает драгоценности вдовы, любуется ими и отдает своей жене.)
Арзи-биби. Спасибо, Рахимбай. Спасибо, милый.
Камильбек. С этими драгоценностями вы будете еще пленительнее, о прекрасная Арзи-биби. Как жаль, что наслаждаться созерцанием вашего ангельского лица в обрамлении этих драгоценностей дано одному только вашему мужу. (Подкручивая свои черные усы, искоса смотрит на Арзи-биби. Она, чуть приоткрыв покрывало, отвечает Камильбеку горячим взглядом.)
Рахимбай. Я полагаю, не будет особенным грехом, если ты, Арзи-биби, наденешь серьги, ожерелье и откроешься на минутку перед сиятельным Камильбеком, моим лучшим другом…
Арзи-биби. Как будет ваша воля, Рахимбай. (Отворачивается, надевает ожерелье и серьги. Потом поднимает покрывало.)
Камильбек (откинулся, застонал и в изнеможении прикрыл глаза ладонью, как бы ослепленный ее красотой). Клянусь, ваша жена своей красотой обездолила всех женщин нашего города!
Возвращается Багдадский вор и подбегает к Насреддину.
Багдадский вор. У нее на самом деле трое детей, и все бледные и худые.
Насреддин. Запомни дом этой женщины. Запомни и лавку менялы.
Багдадский вор. Клянусь, я буду лечиться именно у этого купца!
Сцена пятая
Комната Рахимбая, богато убранная, в коврах. Горят плошки с маслом. На сцене – Рахимбай и Арзи-биби.
Рахимбай (собираясь уходить). Уф, еле отоспался. И какой нехороший сон мне привиделся: будто я упал в кормушку с овсом и меня вместе с моей денежной сумкой сожрал какой-то серый ишак. А потом ишак выбросил меня в своем навозе, но уже без сумки – она осталась у него в животе… (Надевает на себя денежную сумку.)
Арзи-биби. Когда вы вернетесь? Или мне опять ждать и томиться до утра, думая, не случилось ли чего с вами?
Рахимбай. Что может случиться? Я иду к Вахиду играть в кости. Прошлый раз я проиграл триста таньга и желаю отыграться.
Арзи-биби. Видит Аллах, я привыкла уже быть заброшенной и одинокой. Ни одного вечера вы не можете найти для меня, ни одного вечера!
Рахимбай. О лепесток моего сердца… (Хочет поцеловать ее.)
Арзи-биби. Не лезьте со своими поцелуями! Кости, деньги, базар, а для меня… для меня нет места в вашем жестоком сердце. Идите!
Рахимбай уходит. Арзи-биби прихорашивается, накидывает покрывало и торопливо уходит. Из-за занавески, озираясь, вылезает Багдадский вор. Шарит по углам.
Багдадский вор. Праведные деньги… (Находит в нише шкатулку. Ликуя, вытаскивает драгоценности вдовы). Драгоценности вдовы… Раз он ограбил ее… значит, они праведные… (Прячет их в складки своего шелкового пояса-платка.)
Послышался лязг замка, скрип калитки, голоса. Багдадский вор прыгает в большой сундук.
О шайтан! Рваная перина, пух!..
Но уже входят Арзи-биби и Камильбек. Багдадский вор опускает крышку сундука.
Камильбек. Как терзаете вы своими несправедливыми упреками мое сердце! Еще и еще раз повторяю – моя любовь принадлежит вам одной!
Арзи-биби. Не надо лгать! Будьте правдивы хотя бы раз в жизни на этом нашем последнем свидании!
Камильбек. Последнем? Почему, о султанша моего сердца?
Арзи-биби. Вы знаете почему.
Камильбек. Тише, несравненная Арзи-биби! Нас могут услышать!
Арзи-биби. В доме, кроме нас, никого.
Камильбек. Вы уверены?
Арзи-биби. Как вы боитесь! Ну взгляните в этот кувшинчик. Можете заглянуть и в сундук… Право, я предполагала в сиятельном Камильбеке большую смелость. А вы – как трусливый заяц…
Камильбек. Я не труслив, а предусмотрителен. Сами знаете, какое ужасное наказание ожидало бы нас обоих…
Арзи-биби. Когда я люблю, я не думаю о наказаниях! Но я пригласила сегодня вас для другого: мне нужна правда! Я хочу знать, почему раньше вы смело приходили ко мне, повинуясь велениям сердца, а теперь стали меня избегать. Молчите? Хорошо. Я сама отвечу за вас. Вы разлюбили меня! Мое место в вашем изменчивом и жестоком сердце принадлежит другой! Не пытайтесь лгать…
Камильбек. О благоуханнейшая из роз, вы ошибаетесь! Неужели я слеп и не вижу ваших совершенств! Клянусь прахом моих предков, что…
Арзи-биби. Не клянитесь! Почему вы вчера не пришли?
Камильбек. Ваш муж…
Арзи-биби. Мой муж? Но ведь он был и раньше…
Камильбек. Дослушайте до конца. Он подозревает…
Арзи-биби. Подозревает?
Камильбек. Да! Он пронюхал о нашей любви. Он следит. Помните, пленительная Арзи-биби, как он в лавке открыл передо мной ваше лицо? Вы думаете – спроста? Нет, он испытывал нас. Мы смотрели друг на друга, охваченные пламенем страсти, а он следил за каждым нашим движением. Считал удары наших сердец.
Арзи-биби. Следить за мной?! Пусть только осмелится!..
Камильбек. Он осмелился.
Арзи-биби. Нет, нет и нет! (Смеется.) Вы испугались тени, Камильбек! И из-за этой тени заставляете меня так страдать.
Камильбек. Арзи-биби, мы стоим над пропастью…
