рассказ «Трагик», 1936 г.

— Вы не име­ете ни­ка­ко­го пра­ва, па­па­ша, роп­тать на свою судь­бу. Здесь на­ли­цо тор­жес­т­во спра­вед­ли­вос­ти и на­ка­за­ние по­ро­ка, рас­п­ла­та за ва­ше пре­да­тель­с­т­во, за ва­ше ко­мис­сар­с­кое вдох­но­ве­ние. И даль­ше вам бу­дет еще ху­же, с каж­дым ра­зом все ху­же… До­но­сов я пи­сать не бу­ду, мо­же­те ус­по­ко­ить­ся. Но по­ка­яния — тре­бую!.. В сле­зах и сми­ре­нии, как по­до­ба­ет греш­ни­ку. Не для се­бя тре­бую, но един­с­т­вен­но ра­ди выс­шей спра­вед­ли­вос­ти. Зав­т­ра мы пов­то­ря­ем спек­такль, вы дол­ж­ны под­го­то­вить се­бя мо­лит­вой и пос­том…

Логинов на­ко­нец ус­нул, но Ма­мон­тов, не ве­ря ему, дол­го и вни­ма­тель­но прис­лу­ши­вал­ся к его ды­ха­нию. Бы­ло уже за пол­ночь — силь­ная лу­на, го­лу­бой свет в ле­дя­ном ок­не, бе­гот­ня и писк мы­шей. Ма­мон­тов ти­хонь­ко дос­тал из че­мо­да­на бу­тыл­ку с бро­мом и хлеб­нул пря­мо из гор­лыш­ка, ляс­кая зу­ба­ми о стек­ло. По­том — вы­тя­нул­ся на кой­ке, стро­гий, сос­ре­до­то­чен­ный, и не ми­гая смот­рел в тем­но­ту.

Он не об­ма­ны­вал и не уте­шал се­бя. В ту ночь, ког­да над го­ро­дом вы­ли сна­ря­ды, крас­ные унес­ли с со­бой его та­лант, сла­ву, об­раз Ефи­ма Ав­де­еви­ча, — все это при­над­ле­жа­ло им. «Остал­ся ме­шок с кос­тя­ми! — горь­ко ду­мал он. Ды­ря­вый ме­шок!» А впе­ре­ди бы­ло у не­го под­лое по­зор­ное крив­лянье, жал­кое рас­ка­яние на по­те­ху Ло­ги­но­ву. Зав­т­раш­ний спек­такль… Он вздрог­нул и гром­ко ска­зал са­мо­му се­бе: «Нет! Я не мо­гу!»

Он пе­ре­ду­мал все и при­нял твер­дое спо­кой­ное ре­ше­ние. Вок­руг со­пе­ли и хра­пе­ли на раз­ные го­ло­са. Он ти­хо одел­ся и кра­ду­чись, не за­жи­гая спи­чек, с га­ло­ша­ми в ру­ках, проб­рал­ся к две­ри, вы­шел. Его пот­ные паль­цы при­лип­ли к же­лез­ной ско­бе, — мо­ро­зи­ло.

Воздух был су­хой, ко­лю­чий; снег ти­хо пох­рус­ты­вал, весь осы­пан­ный звез­д­ной ис­к­рис­той пылью. Ма­мон­тов пе­ре­сек пло­щадь. Он не знал точ­но, где те­перь ис­кать крас­ных, ему бы­ло из­вес­т­но толь­ко нап­рав­ле­ние.

Он свер­нул в пе­ре­улок, про­шел его и ни­ко­го не встре­тил. Мо­роз­ная ти­ши­на, чис­тые звез­ды, бе­лый сон зас­не­жен­ных де­ревь­ев, лу­на в тон­ком кру­же­ве ве­ток, те­не­вой узор и птичьи сле­ды на суг­ро­бах — все бы­ло как в сказ­ке. Он ми­но­вал пос­лед­ний дом, — от­к­ры­лось снеж­ное по­ле без кон­ца; ту­да, поб­лес­ки­вая, ве­ла плот­но ука­тан­ная до­ро­га.

Здесь он по­чув­с­т­во­вал ве­тер, под­нял во­рот­ник. «Сколь­ко мне ит­ти? — по­ду­мал он. — Дол­ж­но быть, верст пят­над­цать». И вдруг его ог­лу­шил гру­бый ок­лик.

— Кто идет? Стой!

Он вздрог­нул, мет­нул­ся в сто­ро­ну, по­бе­жал це­ли­ной, про­ва­ли­ва­ясь, те­ряя га­ло­ши. «Стой! Стой»! — за­ора­ли сза­ди, и вдруг хлес­ну­ло его свин­цом: но­ги под­ко­си­лись, и он рух­нул в снег.

Утром его око­че­нев­ший труп при­вез­ли в те­атр. Ак­те­ры жа­ле­ли Ма­мон­то­ва, удив­ля­ясь его стран­ной при­хо­ти гу­лять по но­чам в та­кое тре­вож­ное вре­мя. Ло­ги­нов пы­тал­ся что-то объ­яс­нять, до­ка­зы­вать, ник­то не по­нял его, кро­ме ан­т­реп­ре­не­ра. Отоз­вав Ло­ги­но­ва в сто­ро­ну, ан­т­реп­ре­нер дол­го ру­гал его сер­ди­тым шо­по­том…

1936