Рассказ «Сто двенадцатый опыт», 1936 г.

— Бо­юсь, нет ли в на­ших схе­мах те­оре­ти­чес­кой ошиб­ки… Хо­чу по­го­во­рить об этом с Сер­ге­ем Алек­сан­д­ро­ви­чем.

— Он убеж­дал ме­ня на-днях, что те­оре­ти­чес­кой ошиб­ки нет. Он уве­рен, что пос­лед­ний опыт не удал­ся слу­чай­но.

Смирнов мол­чал. Его паль­цы нер­в­но под­ра­ги­ва­ли на от­ш­ли­фо­ван­ной по­вер­х­нос­ти сто­ла.

— Ду­ша на­вы­во­рот, а крас­ка бу­дет на­ша! — вдруг ска­зал он и креп­ко прис­тук­нул ку­ла­ком. — По­поль­зо­ва­лись нем­цы, те­перь до­воль­но.

— Ну, это еще как ска­зать, — зас­ме­ялась Оль­га. — Вы мо­же­те и сор­вать­ся.

— Нет! — от­ве­тил он с твер­дос­тью. — Крас­ка бу­дет на­ша. Даю вам чес­т­ное сло­во, Оль­га Сер­ге­ев­на! Мы пла­тим за крас­ку еже­год­но две сот­ни ты­сяч ва­лю­той! Я чуть не по­мер от уда­ра, ког­да ус­лы­шал эту циф­ру! — Он по­мол­чал и ти­хо до­ба­вил: — Мы дол­ж­ны до­быть эту крас­ку… Вот толь­ко… нет ли те­оре­ти­чес­кой ошиб­ки? Я уже двое су­ток ду­маю над схе­мой. В ней что-то не­лад­но, а что — не мо­гу со­об­ра­зить. Хва­тит об этом, крас­ка бу­дет на­ша, нем­цы вы­ку­сят фи­гу вмес­то двух со­тен ты­сяч, воп­рос кон­чен. По­го­во­рим о дру­гом. Ког­да вы кон­ча­ете ин­с­ти­тут, Оль­га Сер­ге­ев­на?

— Осенью. Нас уже раз­ме­ча­ют по пред­п­ри­яти­ям.

— Ку­да же?

— Ме­ня? Я еще не ду­ма­ла. Вы­бор боль­шой…

Она го­во­ри­ла, не под­ни­мая глаз.

— Го­во­рят, ин­те­рес­но ра­бо­тать в Ка­зах­с­та­не… Мо­жет быть, ту­да…

— Да? Ну что же. Там нет лю­дей. Вы при­не­се­те там боль­шую поль­зу…

Она приг­ну­лась еще ни­же над што­пань­ем.

— На два го­да… А по­том все рав­но не от­пус­тят. Нем­но­го страш­но.

— Ерун­да, — обод­ря­юще го­во­рил он, но го­лос его зву­чал стран­но и глу­хо. — По­ра­бо­та­ете и вер­не­тесь… Но толь­ко за­чем так да­ле­ко — в Ка­зах­с­тан?.. Я дер­жусь то­го мне­ния,ч­то в та­кую глушь сле­ду­ет по­сы­лать все-та­ки муж­чин.

Она хо­те­ла встать. Он не пус­тил ее. Она нем­но­го уди­ви­лась.

— Что это зна­чит, Смир­нов?

— Ви­ди­те ли, — вдум­чи­во ска­зал он, — мне нуж­но из­ло­жить вам кое-ка­кие со­об­ра­же­ния… О Ка­зах­с­та­не, о се­бе… сло­вом, о мно­гом. Рас­по­ло­же­ны ли вы слу­шать? Воз­мож­но, я бу­ду го­во­рить бес­связ­но… Вот, в час­т­нос­ти, о Ка­зах­с­та­не…

Он за­мял­ся, по­том каш­ля­нул.

— Ка­зах­с­тан здесь, в сущ­нос­ти, ни при чем… Раз­го­вор этот вас очень по­ра­зит, Оль­га Сер­ге­ев­на… Но что ж де­лать?.. Это, мо­жет быть, и мне сов­сем не так при­ят­но, как пи­шут в кни­гах… Слу­чи­лось од­но со­бы­тие, Оль­га Сер­ге­ев­на… то есть оно не внеш­не слу­чи­лось, а во мне, внут­рен­но… Очень смеш­но… Я сам удив­ля­юсь и сме­юсь…

Он чув­с­т­во­вал, что нуж­но го­во­рить по-дру­го­му, дру­ги­ми сло­ва­ми. Вне­зап­но смя­те­ние ов­ла­де­ло им: он за­мол­чал. И ли­цо его и шея бы­ли гус­то крас­ны­ми.

— Я, ка­жет­ся, до­га­ды­ва­юсь, — нес­ме­ло ска­за­ла Оль­га. — Но в та­ких слу­ча­ях до­га­ды­вать­ся рис­ко­ван­но. Мож­но по­пасть в ду­рац­кое по­ло­же­ние. Я уж луч­ше по­дож­ду, Смир­нов. Ког­да-ни­будь вы сно­ва об­ре­те­те дар ре­чи и ска­же­те внят­но…

И в ее то­не и в по­пыт­ке иро­ни­чес­ки от­ве­тить он по­чув­с­т­во­вал та­кое же смя­те­ние. Он ос­ме­лил­ся взгля­нуть на нее. Ее оре­хо­вые гла­за по­тем­не­ли. Он заж­му­рил­ся и наб­рал в грудь мно­го воз­ду­ха, что­бы ска­зать все ра­зом, без пе­ре­дыш­ки. Ему ка­за­лось, что са­мое труд­ное — это про­из­нес­ти фор­му­лу. Ос­таль­ные сло­ва, под­к­реп­ля­ющие фор­му­лу, ка­за­лось ему, поль­ют­ся са­ми со­бой.

Он хо­тел по­мочь се­бе жес­том и за­нес ру­ку, что­бы в со­от­вет­с­т­вии с ее па­де­ни­ем про­из­нес­ти фор­му­лу. Но опус­тил он ру­ку очень не­лов­ко: ни­че­го не ус­пел ска­зать, за­дел и уро­нил тя­же­лый аль­бом. Фо­тог­ра­фии и по­жел­тев­шие да­гер­ро­ти­пы раз­ле­те­лись ве­ером. Он ки­нул­ся под­би­рать их. В на­утю­жен­ных брю­ках Смир­нов ер­зал по сколь­з­ко­му по­лу. Оль­га пол­за­ла ря­дом с ним. Рас­те­рян­ный ее вид при­дал ему сме­лос­ти; он наг­нул­ся к ее уху и очень внят­но, с не­ожи­дан­ной для са­мо­го се­бя лег­кос­тью, про­из­нес фор­му­лу.

Испуганные и крас­ные, они си­де­ли на кор­точ­ках друг про­тив дру­га. Пер­вой опом­ни­лась Оль­га; она мед­лен­но вста­ла, оп­ра­ви­ла смя­тое на ко­ле­нях платье и от­вер­ну­лась. Она ды­ша­ла, час­то и тя­же­ло.

— Оль­га Сер­ге­ев­на, — ска­зал Смир­нов, ос­то­рож­но зав­ла­де­вая ее ру­кой. — Я дав­но хо­тел ска­зать вам это… Но как-то не при­хо­ди­лось…

Он за­мол­чал и дол­го смот­рел вниз, на цвет­ную об­шив­ку ди­ва­на. По­том вдруг мет­нул­ся к сто­лу и схва­тил фу­раж­ку. У две­рей он при­ос­та­но­вил­ся. Ли­цо у не­го бы­ло блед­ное, рас­те­рян­ное. Он крик­нул:

— Я на­шел те­оре­ти­чес­кую ошиб­ку. Я сей­час на­шел ее, Оль­га Сер­ге­ев­на… Оля!

Он вер­нул­ся к. ди­ва­ну, при­сел, по­том вско­чил и, с от­ча­яни­ем мах­нув ру­кой, вы­ле­тел из ком­на­ты.

 

6

    Лестница ро­ко­та­ла под его каб­лу­ка­ми. На двад­цать де­вя­той сту­пень­ке он обор­вал свой стре­ми­тель­ный бег.

    — Ку­да это вы так спе­ши­те. Смир­нов? — спро­сил Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Уж не в ла­бо­ра­то­рию ли? Я слы­шал, что вы ра­бо­та­ете ежед­нев­но до поз­д­ней но­чи.

— Поч­ти ежед­нев­но, — от­ве­тил Смир­нов — Я про­дол­жаю опы­ты. Не бой­тесь, я ни­че­го не ис­пор­чу. Ва­ши нас­тав­ле­ния пош­ли мне впрок.

— Да? — кри­во ус­мех­нул­ся Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Бо­юсь, что вы слиш­ком да­же хо­ро­шо ус­во­или мои нас­тав­ле­ния…

Не ожи­дая от­ве­та и не про­ща­ясь, он по­шел даль­ше. Дверь зах­лоп­ну­лась за ним рез­ко сер­ди­то. Смир­нов скри­вил гу­бы и дер­нул пле­чом.

— Это уж прос­то глу­по так пе­ту­шить­ся, — вслух по­ду­мал он. — Вдво­ем по­си­деть нель­зя. По­ду­ма­ешь — на­дул­ся… и ведь глав­ное — не зна­ет да­же, о чем мы го­во­ри­ли…

За ча­ем Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич, раз­д­ра­жен­но по­каш­ли­вая и по­фыр­ки­вая, ска­зал:

— Пос­лу­шай, Оль­га… Ты во­об­ще ум­ная, ко­неч­но…

— Спа­си­бо, — нас­меш­ли­во пок­ло­ни­лась она.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич стро­го обор­вал ее:

— Не па­яс­ни­чай. Иног­да ты де­ла­ешь неп­рос­ти­тель­ные глу­пос­ти. Неп­рос­ти­тель­ные и неп­ри­лич­ные.

— Не пом­ню та­ких, — от­ве­ти­ла она. — Будь добр, го­во­ри кон­к­рет­нее.

— Ну, вот хо­тя бы се­год­ня. Я встре­тил на лес­т­ни­це Смир­но­ва. Он был со­вер­шен­но пун­цо­вым… И ты не луч­ше… Я, ко­неч­но, не вме­ши­ва­юсь в твою лич­ную жизнь…

— По­жа­луй­с­та, на стес­няй­ся, — пре­дуп­ре­ди­тель­но ска­за­ла она.

Ложечка в ее паль­цах опи­сы­ва­ла стре­ми­тель­ные кру­ги. Ча­ин­ки ме­та­лись и па­да­ли в глу­бо­кую во­рон­ку.

— Я не знаю, чем вы здесь за­ни­ма­лись. Ра­ди бо­га, не пой­ми ме­ня дур­но. Для это­го ты все-та­ки слиш­ком ум­на… Но во вся­ком слу­чае… — Он за­мял­ся и по­ше­ве­лил паль­ца­ми, под­би­рая нуж­ное сло­во. Рез­ко трях­нув го­ло­вой, он ска­зал с го­ряч­нос­тью: — Нет, ты ска­жи мне, Оль­га, что ты в нем наш­ла? Без­дар­ность, не­уч, не­оте­сан­ный па­рень!.. И к то­му же, по всем приз­на­кам, не­чист на ру­ку.

— По­дож­ди, — ре­ши­тель­но пе­ре­би­ла Оль­га. — Я ду­маю, что ско­ро ты сам рас­ка­ешь­ся в се­год­няш­нем по­ве­де­нии. Ты не­вы­но­сим се­год­ня; ес­ли бы ты всег­да был та­ким, я бы дав­но уш­ла от те­бя. Ты со­вер­шен­но не­зас­лу­жен­но ос­кор­бил сна­ча­ла ме­ня, по­том Смир­но­ва. Ты гру­бо и бес­це­ре­мон­но вме­шал­ся в мою лич­ную, са­мую что ни на есть лич­ную жизнь!

Она уш­ла, ос­та­вив не­до­пи­тый ста­кан. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич мед­лен­но поб­рел в свою ком­на­ту.

Под ок­ном иг­ра­ла гар­мо­ни­ка. Теп­лое ро­зо­вое не­бо ле­жа­ло на об­луп­лен­ных кры­шах. Маль­чиш­ки, раз­ма­хи­вая шап­ка­ми, го­ня­ли го­лу­бей. Об­лез­шие ко­ты хрип­ло мя­ука­ли в сточ­ных жо­ло­бах.

«А по­че­му я не мо­гу ду­мать по-сво­ему? — вдруг рас­сер­дил­ся Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич, — По­че­му я дол­жен без­ро­пот­но от­дать ему свою мысль, свое де­ло, пре­мию, ор­ден, ес­ли уж на то пош­ло! Да­же при ком­му­низ­ме твор­чес­т­во не бу­дет обез­ли­че­но…»

Обида ме­ша­ла ему ды­шать. На­зой­ли­вые ста­ри­ков­с­кие мыс­ли то­ми­ли его, хо­тя он и сты­дил­ся и гнал их. «Та­ков, брат, веч­ный за­кон, — ду­мал он, ри­суя в блок­но­те кру­ги и спи­ра­ли. — Че­ло­век, в пер­вую оче­редь, особь би­оло­ги­чес­кая, Оль­га — то­же, и как та­ко­вой он ей нуж­нее, чем я. Ну и пусть. Ее де­ло. Она воль­на в сво­их пос­туп­ках, я во­лен то­же и, кля­нусь, пой­ду на все, вплоть до ми­ро­во­го скан­да­ла, но не от­дам ему сво­ей крас­ки!.. С Оль­гой тог­да при­дет­ся пор­вать…»

Он под­чер­к­нул этот мыс­лен­ный итог дву­мя ли­ни­ями, тол­с­той и по­тонь­ше. Ли­нии стран­но выг­ля­де­ли на чис­той, без букв, бу­ма­ге. «Ни­че­го! — по­ду­мал он с на­пус­к­ной удалью, — про­жи­ву и один как-ни­будь».

Он лег на ди­ван и взял с эта­жер­ки кни­гу. Он чи­тал сна­ча­ла со­вер­шен­но ме­ха­ни­чес­ки, прис­лу­ши­ва­ясь к шо­ро­хам в Оль­ги­ной ком­на­те. Он на­де­ял­ся, что она при­дет к не­му, слу­шал — не к две­рям ли нап­рав­ля­ют­ся ее ша­ги. Из гор­дос­ти он прит­во­рил­ся пе­ред са­мим со­бой, что за­нят толь­ко рас­ска­зом.

Это был рас­сказ Лон­до­на о ста­ри­ке, ко­то­ро­го ос­та­ви­ли уми­рать в ле­дя­ной пус­ты­не с нич­тож­ным за­па­сом дров. Ста­рик рас­чет­ли­во, по од­но­му, жжет по­ленья; вок­руг — бе­лое без­мол­вие, по­ленья мед­лен­но убы­ва­ют, бли­зит­ся смерть. «Как на­роч­но», — огор­чен­но по­ду­мал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич, но отор­вать­ся не мог и с бо­лез­нен­ной вни­ма­тель­нос­тью про­чел до кон­ца су­ро­вый рас­сказ,

Позвонили. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич встре­пе­нул­ся, на­дел туф­ли. Оль­га выш­ла из сво­ей ком­на­ты в пе­ред­нюю и сей­час же вер­ну­лась. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич по­до­шел к ее две­ри и ос­то­рож­но пос­ту­чал,

— Это при­хо­ди­ли ко мне. С пись­мом, — от­ве­ти­ла она.

Он пос­ту­чал еще раз. Она мяг­ко ска­за­ла:

— Не на­до, па­па. Мне не хо­чет­ся ви­деть те­бя.

— Хо­ро­шо, — ко­рот­ко и су­хо от­ве­тил он. — Спа­си­бо за пря­мо­ту.

…Утром Оль­га бы­ла с ним очень при­вет­ли­ва. Он от­ве­чал сер­деч­но, но сдер­жан­но, что­бы по­ка­зать, что он не так лег­ко от­но­сит­ся к раз­мол­в­кам. По­том он ре­шил пой­ти по­гу­лять. Оль­га поп­ро­си­ла его бро­сить в поч­то­вый ящик пись­мо.

Он лю­бил го­род­с­кую вес­ну, вес­ну на кам­нях и ас­фаль­те. Она бы­ла точ­но ри­су­нок пе­ром, сде­лан­ный с боль­шой и пес­т­рой мас­ля­ной кар­ти­ны. Вес­на по­лей и са­дов ка­за­лась ему слиш­ком буй­ной, да­же гру­бо­ва­той.

Он лю­бил блед­ную про­зе­лень ака­ций на баг­ро­вой кир­пич­ной сте­не, хруст дож­дя на же­лез­ных кры­шах, ког­да кап­ли раз­би­ва­ют­ся в пыль; ему нра­вил­ся ро­зо­вый по ве­че­рам от­с­вет ас­фаль­та; он лю­бил за­пах сы­ро­го кир­пи­ча, сол­неч­ный блик на же­лез­ном стол­бе; лю­бил да­же белье, раз­ве­шан­ное в па­ли­сад­ни­ках для про­суш­ки, — ве­тер по­ло­щет мок­рые прос­ты­ни, как тя­же­лые фла­ги.

Просторная чис­тая ули­ца, су­жа­ясь, убе­га­ла к вок­за­лу. Ту­го ба­сил трам­вай; он мчал­ся, зве­ня и по­ка­чи­ва­ясь, рас­сы­пая блед­ные ис­к­ры. Мяг­ко ше­лес­тя ши­на­ми, стла­лись ав­то­мо­би­ли. Ве­тер шур­ша за­во­ра­чи­вал уг­лы афиш.

Сквер был по­лон. Си­рень поб­лес­ки­ва­ла ла­ки­ро­ван­ны­ми лис­ть­ями. Чи­ри­ка­ющие во­робьи дра­лись и пи­ро­ва­ли на вет­ках. На от­да­лен­ных ска­мей­ках си­де­ли па­ры. Ре­бя­тиш­ки иг­ра­ли в пес­ке. Чин­ные нянь­ки во­зи­ли в ко­ля­соч­ках ро­зо­вых мла­ден­цев. Ста­рик в мох­на­том паль­то про­да­вал воз­душ­ные ша­ры. Ми­нут­ный фо­тог­раф уса­жи­вал пе­ред ап­па­ра­том по­жи­лую де­бе­лую жен­щи­ну с бу­ке­том в ру­ках; Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич улыб­нул­ся, пред­с­та­вив се­бе сни­мок.

Почтовый ящик был на­ив­но го­лу­бым. Сло­во «пись­ма» не име­ло мяг­ко­го зна­ка, ко­то­рый за­то был в сло­ве «вы­ни­ма­ют­ся». Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич, гля­дя на де­ру­щих­ся в сто­ро­не маль­чи­шек, про­тя­нул ру­ку с кон­вер­том к поч­то­во­му ящи­ку. Взгля­нул на ад­рес. Оль­га пи­са­ла Смир­но­ву. Нес­коль­ко се­кунд Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич раз­ду­мы­вал, гля­дя на ее круп­ный и чет­кий по­черк. По­том — раз­жал паль­цы. Кон­верт глу­хо уда­рил­ся о же­лез­ное дно.

 

7

    Через два дня, ког­да Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ле­жал еще в пос­те­ли, Оль­га при­нес­ла ему се­рый ка­зен­ный кон­верт.

    — По­лю­буй­ся, что пи­шет Смир­нов, — тор­жес­т­ву­юще ска­зал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — «Мой са­мос­то­ятель­ный опыт про­ва­лил­ся так же блес­тя­ще, как и все пре­ды­ду­щие. Нет ли те­оре­ти­чес­кой ошиб­ки?»

— Над его сло­ва­ми сто­ит по­ду­мать, — от­ве­ти­ла Оль­га.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич, ус­мех­нув­шись, от­ве­тил:

— Ко­неч­но, бы­ла ошиб­ка. Я на­шел ее и ис­п­ра­вил. Но вот смо­жет ли Смир­нов са­мос­то­ятель­но най­ти и ис­п­ра­вить ее… сом­не­ва­юсь… Он уже пы­тал­ся там что-то без ме­ня де­лать, но ни­че­го, по­ви­ди­мо­му, не выш­ло…

Ольга нап­ра­ви­лась к две­рям. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ос­та­но­вил ее.

— Я се­год­ня же пой­ду в ла­бо­ра­то­рию. Все­го на пять-шесть ча­сов. С зав­т­раш­не­го дня я опять пос­ту­паю в пол­ное твое рас­по­ря­же­ние.

— Ну что ж… Ес­ли нуж­но, иди, — от­ве­ти­ла она.

Одеваясь, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич нас­вис­ты­вал марш Бу­ден­но­го. Это бы­ва­ло с ним очень ред­ко, в дни ис­к­лю­чи­тель­ных удач и ра­дос­тей.

Осторожно, ста­ра­ясь не скрип­нуть дверью, Оль­га выш­ла на лес­т­ни­цу, где ждал Смир­нов.

— Про­из­ве­ло же­ла­емое дей­с­т­вие. — ска­за­ла Оль­га. — Отец го­рит вос­тор­гом и энер­ги­ей…

— Все это — вто­рос­те­пен­ное, Оль­га Сер­ге­ев­на, — ре­ши­тель­но от­ве­тил Смир­нов. — Мы еще не го­во­ри­ли о глав­ном.

Она нем­но­го поб­лед­не­ла и при­жа­лась к ви­тым же­лез­ным пе­ри­лам. Смир­нов по­до­шел к ней вплот­ную.

— Я не­имо­вер­но счас­т­лив, Оль­га Сер­ге­ев­на. Оля…

Закрыв гла­за, она по­кор­но жда­ла — очень дол­го. Сна­ча­ла — ис­пу­ган­но, по­том — не­до­умен­но. На­ко­нец ре­ши­лась взгля­нуть. Смир­нов, по­вер­нув­шись к ней спи­ной, вни­ма­тель­но чи­тал ка­кое-то объ­яв­ле­ние.

— Вниз, — ус­лы­ша­ла она его шо­пот. — Пос­мот­ри­те вниз.

По лес­т­ни­це под­ни­мал­ся док­тор. Ре­зи­но­вый на­ко­неч­ник его пал­ки, прич­мо­ки­вая, счи­тал сту­пе­ни. Оль­га мет­ну­лась к Смир­но­ву,

— Не обо­ра­чи­вай­тесь. Он — бли­зо­ру­кий, не уз­на­ет. При­хо­ди­те в шесть.

— Я не­на­ви­жу док­то­ра! — ярос­т­но шеп­нул Смир­нов, — Чорт но­сит его по ут­рам!

…Доктор внял моль­бам Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча и поз­во­лил один день по­ра­бо­тать.

Вдвоем они по­еха­ли на фаб­ри­ку.

В ла­бо­ра­то­рии Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча встре­тил Смир­нов. Рас­ска­зы­вая о хо­де опы­та, он сок­ру­шен­но по­ка­чи­вал го­ло­вой и раз­во­дил ру­ка­ми. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич уте­шил его:

— Не уны­вай­те, Смир­нов. Те­оре­ти­чес­кой ошиб­ки нет, я за это ру­ча­юсь. Вы прос­то нем­но­го зе­ле­ны еще для са­мос­то­ятель­ных ра­бот по­доб­ной слож­нос­ти. Крас­ка бу­дет на­шей, по­верь­те мне.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич еще вче­ра ре­шил раз­го­ва­ри­вать со Смир­но­вым, в уго­ду Оль­ге, как мож­но лас­ко­вее. Он бо­ял­ся толь­ко, что неп­ри­язнь по­ме­ша­ет ему быть прос­тым и ис­к­рен­ним.

Сегодня он с удив­ле­ни­ем и ра­дос­тью об­на­ру­жил, что мо­жет без вся­ко­го прит­вор­с­т­ва и на­тяж­ки го­во­рить так же сер­деч­но, как рань­ше. Еще ут­ром, про­чи­тав пись­мо с из­вес­ти­ем о не­уда­че, он прос­тил Смир­но­ву его дур­ные на­ме­ре­ния и те­перь уми­лил­ся соб­с­т­вен­но­му ве­ли­ко­ду­шию.

Смирнов под­го­тав­ли­вал ма­те­ри­алы. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич вни­ма­тель­но сле­дил за его ра­бо­той.

— По­че­му на этой бан­ке нет яр­лы­ка? — стро­го спро­сил Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Вот та­ким об­ра­зом и воз­ни­ка­ют слу­чай­ные не­уда­чи.

— Яр­лык толь­ко что от­к­ле­ил­ся, — от­ве­тил Смир­нов, за­жи­гая спир­тов­ку.

Элементарный про­цесс ки­пя­че­ния не тре­бо­вал кон­т­ро­ля. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ото­шел к ок­ну.

Май уже про­хо­дил. Де­ревья ро­ня­ли цвет. В са­дах че­рез бе­ло-ро­зо­вую пе­ну цве­те­ния скво­зи­ли чер­ные сучья. За­пах был гу­ще и тя­же­лее.

Пламя лег­ко ши­пе­ло.

— Мож­но на­чи­нать, — ска­зал Смир­нов, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич на­тя­нул са­ти­но­вые на­ру­кав­ни­ки, взял тер­мо­метр, встрях­нул его и вни­ма­тель­но ос­мот­рел ртуть. На этот раз он хо­тел зас­т­ра­хо­вать се­бя от вся­ких слу­чай­нос­тей.

Поблескивающая стек­лян­ная ар­мия зас­ты­ла, ожи­дая при­ка­за.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич спо­кой­но дви­нул ее в сто один­над­ца­тое сра­же­ние.

— Нач­нем, — ска­зал он, опус­тив тер­мо­метр в кол­бу.

 

8

    В по­ло­ви­не шес­то­го Смир­нов ушел, сос­лав­шись на ка­кие-то не­от­лож­ные де­ла. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ос­тал­ся один.

    Он вел опыт уве­рен­но и спо­кой­но. Тор­жес­т­во по­бе­ды он ощу­тил за­ра­нее и не зал­пом, как это бы­ва­ет при счас­т­ли­вых не­ожи­дан­нос­тях, а пос­те­пен­но. Наб­лю­дая за раз­ви­ти­ем про­цес­са, он ду­мал о близ­ком от­пус­ке, о по­ез­д­ке в Ял­ту, о стран­ном и неп­ри­лич­ном по­ве­де­нии сво­его по­мощ­ни­ка.

Его не­ожи­дан­ный уход уди­вил я оби­дел Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча. Мо­жет быть, Смир­но­ву прос­то не­ин­те­ре­сен ре­зуль­тат сов­мес­т­ной по­лу­го­до­вой ра­бо­ты? Это пред­по­ло­же­ние бы­ло яв­но не­ле­пым; Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич без ко­ле­ба­ний от­верг его.

— Ос­та­ет­ся толь­ко од­но объ­яс­не­ние, — вслух по­ду­мал он. — Но… не­уже­ли он в са­мом де­ле так ме­ло­чен и эго­ис­ти­чен?

Сергею Алек­сан­д­ро­ви­чу ка­за­лось, что Смир­нов ушел толь­ко для то­го, что­бы не ви­деть чу­жой по­бе­ды, ко­то­рую пы­тал­ся се­бе прис­во­ить. Эта до­гад­ка и для са­мо­го Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча бы­ла очень неп­ри­ят­ной; он с го­тов­нос­тью от­ка­зал­ся бы от нее, ес­ли бы мог объ­яс­нить не­ожи­дан­ный уход Смир­но­ва ка­ки­ми-ни­будь дру­ги­ми при­чи­на­ми.

«Человек есть преж­де все­го особь би­оло­ги­чес­кая, — по­ду­мал он. — В борь­бе за луч­шее су­щес­т­во­ва­ние че­ло­век дей­с­т­ву­ет вне вся­ких мо­раль­ных норм».

Ртуть под­ня­лась к шес­ти­де­ся­ти шес­ти. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич оп­ро­ки­нул мен­зур­ку, Рас­т­вор не из­ме­нил сво­его ру­би­но­во­го то­на. Ка­ра­мель­ная крас­ка из со­вет­с­ких ма­те­ри­алов бы­ла до­бы­та.

— Вот и все, — ска­зал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич, рас­смат­ри­вая кол­бу на свет.

В ок­на ла­бо­ра­то­рии ли­лась та­кая же проз­рач­ная ру­би­но­вая за­ря. Кол­бы, мен­зур­ки, труб­ки и зме­еви­ки — вся эта стек­лян­ная ар­мия выс­т­ро­илась пе­ред Сер­ге­ем Алек­сан­д­ро­ви­чем, ок­ро­вав­лен­ная, но по­бе­див­шая.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич пос­та­вил кол­бу на стол. Рас­т­вор ко­лых­нул­ся тя­же­ло, как жид­кое зо­ло­то, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич с грус­тью пов­то­рил:

— Вот и все.

Раньше ему ка­за­лось, что этот ко­неч­ный, ко­рон­ный мо­мент бу­дет осо­бен­но тор­жес­т­вен­ным, вол­ну­ющим. Но те­перь, как и всег­да пос­ле окон­ча­ния круп­ной ра­бо­ты, он ис­пы­ты­вал толь­ко чув­с­т­во пол­ной внут­рен­ней пус­то­ты. Он с не­до­уме­ни­ем, да­же со стра­хом, ду­мал о зав­т­раш­нем дне. Крас­ка уже до­бы­та, нет нуж­ны на­чи­нать но­вый опыт; по­это­му и са­мый зав­т­раш­ний день ка­зал­ся ему не­нуж­ным, лиш­ним.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич по­мор­щил­ся. Он знал, что это му­чи­тель­ное чув­с­т­во пус­то­ты, не­ус­т­ро­ен­нос­ти, со­жа­ле­ния о бес­по­лез­но про­па­да­ющем вре­ме­ни бу­дет соп­ро­вож­дать его до тех пор, по­ка он не нач­нет но­вой круп­ной ра­бо­ты. А тог­да нач­нут­ся но­вые му­че­ния: сом­не­ния в сво­их си­лах, ошиб­ки, не­уда­чи — и так без кон­ца.

«Вечные мы стра­даль­цы», — вздох­нул Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич и про­шел­ся из уг­ла в угол.

Он хо­дил дол­го. Пол в ла­бо­ра­то­рии был зыб­ким, стек­лян­ная по­су­да раз­ме­рен­но поз­вя­ки­ва­ла. Ча­сы по­ка­зы­ва­ли по­ло­ви­ну вось­мо­го. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ос­та­но­вил­ся в рас­те­рян­нос­ти: он по­че­му-то не мог по­ки­нуть ла­бо­ра­то­рии. Его то­ми­ло стран­ное чув­с­т­во не­удов­лет­во­рен­нос­ти, — точ­но бы он дол­жен сде­лать что-то очень важ­ное и за­был, что имен­но. Он соз­на­вал, что это чув­с­т­во лож­но, и все-та­ки под­чи­нял­ся ему.

Он об­ра­до­вал­ся, вспом­нив о тет­ра­ди, в ко­то­рую Смир­нов за­но­сил ре­зуль­та­ты пре­ды­ду­щих опы­тов. Он пред­с­та­вил се­бе пос­лед­нюю за­пись — круп­ны­ми бук­ва­ми: за­пись о по­бе­де; это сра­зу из­ба­ви­ло его от му­чи­тель­но­го чув­с­т­ва не­удов­лет­во­рен­нос­ти.

Он по­до­шел к сто­лу Смир­но­ва и от­к­рыл ящик. Тет­радь ле­жа­ла свер­ху. Он взял тет­радь и уви­дел под ней плот­но зат­к­ну­тую мен­зур­ку с ру­би­но­вым проз­рач­ным рас­т­во­ром.

Трясущимися паль­ца­ми Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич встрях­нул мен­зур­ку. Рас­т­вор вско­лых­нул­ся тя­же­ло, как жид­кое зо­ло­то, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ос­то­рож­но по­ло­жил мен­зур­ку на стол и от­к­рыл ящик до­от­ка­за. На са­мом дне, под пач­кой филь­т­ро­валь­ной бу­ма­ги, он на­шел кон­верт, над­пи­сан­ный круп­ным по­чер­ком Оль­ги…

…Сергей Алек­сан­д­ро­вич мно­гое уз­нал из это­го пись­ма к Смир­но­ву. Он уз­нал, что Смир­нов до­был крас­ку еще три дня то­му на­зад, ис­п­ра­вив те­оре­ти­чес­кую ошиб­ку. «Поз­д­рав­ляю вас, — пи­са­ла Оль­га, — но дол­ж­на ска­зать, что очень неп­ри­лич­но убе­гать в та­кие мо­мен­ты от де­ву­шек, хо­тя бы и для ис­п­рав­ле­ния те­оре­ти­чес­ких оши­бок… Впро­чем, вы пра­вы, — го­раз­до важ­нее, что­бы нем­цы вмес­то двух со­тен ты­сяч вы­ку­си­ли фи­гу».

И еще Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич уз­нал, что Оль­ге и Смир­но­ву из­вес­т­ны бы­ли все его са­мые за­та­ен­ные мыс­ли. «Ста­рик, ко­неч­но, бес­по­ко­ит­ся. Это и по­нят­но — каж­до­му до­ро­го свое от­к­ры­тие, Это — впол­не за­кон­ное чув­с­т­во, — твор­чес­т­во ни­ког­да не бу­дет обез­ли­че­но. А в том, что он счи­та­ет вас спо­соб­ным прис­во­ить от­к­ры­тие, ста­ри­ка ви­нить нель­зя: он вос­пи­ты­вал­ся в ат­мос­фе­ре бе­ше­ной кон­ку­рен­ции и рва­чес­т­ва. По­то­му он и смот­рит на вас вол­ком. Ему очень труд­но по­нять, что вы ста­ра­етесь толь­ко для то­го, что­бы нем­цы вы­ку­си­ли фи­гу. Не огор­чай­тесь, он по­ми­рит­ся с ва­ми, как толь­ко убе­дит­ся, что вы не на­ме­ре­ны от­ни­мать у не­го честь от­к­ры­тия крас­ки».

Дальше Оль­га пи­са­ла о су­гу­бо лич­ных ве­щах; Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич не счел се­бя в пра­ве чи­тать пись­мо до кон­ца.

Различные чув­с­т­ва вол­но­ва­ли Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча, но са­мым тя­же­лым из них был стыд, обык­но­вен­ный, прос­той, че­ло­ве­чес­кий стыд,

Сергей Алек­сан­д­ро­вич уло­жил об­рат­но в ящик и пись­мо, и мен­зур­ку, и тет­радь (в ко­то­рой он так и не сде­лал зак­лю­чи­тель­ной над­пи­си).

Он шел буль­ва­ром. На пес­ке ле­жа­ли влаж­ные те­ни де­ревь­ев. Все ска­мей­ки бы­ли за­ня­ты па­ра­ми. Пря­но пах­ло увя­да­ющей бе­лой ака­ци­ей. Над го­ро­дом чу­гун­но ре­вел не­ви­ди­мый са­мо­лет. Луч про­жек­то­ра вста­вал го­лу­бым дым­ча­тым стол­бом.

У ка­лит­ки Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ос­та­но­вил­ся. Оль­га и Смир­нов си­де­ли на ни­зень­кой ска­мей­ке, под то­по­ля­ми. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ти­хо — поч­ти на цы­поч­ках — про­шел даль­ше, в ду­шис­тую го­лу­бую мглу пе­ре­ул­ка.

Он гу­лял дол­го, да­же ус­тал. Ча­сы по­ка­зы­ва­ли де­вять, ког­да он вер­нул­ся. Оль­га и Смир­нов поп­реж­не­му си­де­ли под то­по­ля­ми. По­ду­мав, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич опять про­шел ми­мо ка­лит­ки.

Терпенья у не­го хва­ти­ло толь­ко на пол­ча­са. Воз­в­ра­щал­ся он с на­ро­чи­той мед­ли­тель­нос­тью и да­же нем­но­го рас­сер­дил­ся, уви­дев под то­по­ля­ми бе­лую блуз­ку Оль­ги. Он гром­ко каш­ля­нул. В лис­ть­ях си­ре­ни ис­пу­ган­но вспор­х­нул во­ро­бей. Смир­нов и Оль­га не ше­лох­ну­лись.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич от­к­ры­вал ка­лит­ку с не­имо­вер­ным ляз­гань­ем и шу­мом. Смир­нов и Оль­га вско­чи­ли. Доб­ро­со­вес­т­но не за­ме­чая их сму­ще­ния, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ска­зал:

— Имею при­ят­ные но­вос­ти. Рас­ска­жу за ча­ем.

…Смирнов поз­д­рав­лял его с та­кой го­ряч­нос­тью и ис­к­рен­нос­тью, что Сер­гею Алек­сан­д­ро­ви­чу ста­ло да­же не по се­бе.

— Я счи­таю по­бе­ду на­шей об­щей по­бе­дой, Смир­нов, — ска­зал он, от­ве­чая хит­рос­тью на хит­рость и нас­лаж­да­ясь этим. — Я счи­таю сво­им дол­гом пе­ре­дать вам по­ло­ви­ну всех при­ви­ле­гий.

— Ос­тавь­те, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич, — серь­ез­но от­ве­тил Смир­нов. — Я не на­ме­рен поль­зо­вать­ся пло­да­ми чу­жих тру­дов… А вот нем­цам вы на­тя­ну­ли здо­ро­вый нос!..

— И вы, — уп­ря­мо от­ве­тил Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Ес­ли не хо­ти­те приз­нать се­бя ав­то­ром на­по­ло­ви­ну, приз­най­те хоть на треть.

Смирнов от­ри­ца­тель­но по­ка­чал го­ло­вой…

…Прощался Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич очень сер­деч­но.

— Нес­коль­ко дней то­му на­зад я не­хо­ро­шо вел се­бя по от­но­ше­нию к вам, Смир­нов. Из­ви­ни­те ме­ня. Я умею ус­та­нав­ли­вать ка­чес­т­вен­ные раз­ли­чия хи­ми­чес­ких сос­та­вов, но ус­та­нав­ли­вать ка­чес­т­вен­ные раз­ли­чия по­ко­ле­ний я, ока­зы­ва­ет­ся, не умею… Крас­ка по­лу­че­на на сто один­над­ца­том опы­те, но в этот же день, ска­жу вам по сек­ре­ту, я про­де­лал сто две­над­ца­тый опыт… мо­жет быть, са­мый важ­ный…

 

1936