Рассказ «Девяносто шестая женщина», 1936 г.

ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ ЖЕНЩИНА

    Садык Ход­жа­ев, ми­ли­ци­онер Чо­рак­с­ко­го сель­со­ве­та, весь пе­ре­тя­ну­тый но­вень­ки­ми жел­ты­ми рем­ня­ми, во­шел, от­би­вая шаг, в ка­би­нет на­чаль­ни­ка, что­бы по­лу­чить оче­ред­ной пя­тый вы­го­вор.

Все бы­ло зна­ко­мо и при­выч­но ему в этом ма­лень­ком ка­би­не­те: пла­ка­ты, пор­т­ре­ты, два скре­щен­ных бе­го­ват­с­кой ра­бо­ты клин­ка, при­над­ле­жав­ших ког­да-то круп­ным бас­ма­чес­ким гла­ва­рям, по­тус­к­нев­ший ни­кель те­ле­фо­на, гру­да раз­ноц­вет­ных бу­маг и па­пок и, на­ко­нец, сам на­чаль­ник — груз­ный и утом­лен­ный, с круг­лой го­ло­вой, по­рос­шей ко­рот­ким се­де­ющим во­ло­сом, с глу­бо­ким си­зым шра­мом че­рез лоб и бровь до са­мо­го уха.

Садык вы­тя­нул­ся пе­ред ним в струн­ку.

— Ваш ра­порт не об­ра­до­вал ме­ня, то­ва­рищ Ход­жа­ев, — ска­зал на­чаль­ник (он был па­ми­рец и за­мет­но рас­тя­ги­вал окон­ча­ния слов). — Стыд­но, то­ва­рищ Ход­жа­ев, весь­ма да­же стыд­но! Ва­ши ра­пор­ты по­хо­жи один на дру­гой, как горь­кие лис­тья то­по­ля. Ког­да же вы на­ко­нец приш­ле­те мне ви­ног­рад­ный лис­ток?

Выговор на­чал­ся не­то­роп­ли­вый и чрез­вы­чай­но веж­ли­вый. Под­ка­ра­улив па­узу, Са­дык поп­ро­сил сло­ва для объ­яс­не­ния.

— То­ва­рищ на­чаль­ник, — ска­зал он, вол­ну­ясь, — в на­шем киш­ла­ке де­вя­нос­то пять жен­щин, и все зак­ры­ты, — как мо­гу я уз­нать под па­ран­д­жой де­вя­нос­то шес­тую? На ба­за­ре мы по­ку­па­ем ле­пеш­ки из од­ной кор­зи­ны, мы встре­ча­ем­ся в пе­ре­ул­ках — и я ус­ту­паю до­ро­гу. Ког­да я иду по ули­це, то все ви­дят ме­ня из­да­ле­ка, а я, как сле­пой, ни­че­го не ви­жу под чер­ны­ми сет­ка­ми! Вы зна­ете ме­ня, то­ва­рищ на­чаль­ник, я был ря­дом с ва­ми во мно­гих бо­ях, но что я мо­гу сде­лать…

— Спо­кой­с­т­вие, то­ва­рищ Ход­жа­ев, — пе­ре­бил на­чаль­ник, влаж­но блес­нув зо­ло­ты­ми зу­ба­ми, — спо­кой­с­т­вие и вы­дер­ж­ка… Мне хо­ро­шо из­вес­т­ны ва­ша пре­дан­ность и от­ва­га, но в дан­ном кон­к­рет­ном слу­чае вы ока­за­лись не на вы­со­те. Ря­дом с ва­ми, в од­ном киш­ла­ке жи­вет злей­ший враг со­вет­с­ко­го го­су­дар­с­т­ва, жи­вет спо­кой­но, как в соб­с­т­вен­ном до­ме, и пос­ме­ива­ет­ся над ми­ли­ци­ей! По­зор, то­ва­рищ Ход­жа­ев!

Предметом раз­го­во­ра был ма­те­рой бан­дит Али-Пол­ван, гра­би­тель и убий­ца, ор­га­ни­за­тор бас­ма­чес­ких ша­ек, в прош­лом — по­мощ­ник зна­ме­ни­то­го кур­ба­ши Му­эд­ди­на. Его лич­ный счет за­ни­мал сто две­над­цать стра­ниц плот­но­го тек­с­та: на­ле­ты, гра­бе­жи, по­жа­ры в кол­хо­зах, рас­стре­лы ком­му­нис­тов, ком­со­моль­цев, пред­се­да­те­лей сель­со­ве­тов. И до сих пор не уда­ва­лось вру­чить ему на су­де этот счет. Али-Пол­ва­на ло­ви­ли уже два го­да, но бе­зус­пеш­но. В пос­лед­ний раз от­ряд ми­ли­ции нас­тиг его в уще­лий Кок-Су. Он при­нял бой. По­ло­ви­на шай­ки по­лег­ла в пе­рес­т­рел­ке и в ру­ко­паш­ном са­бель­ном бою, по­ло­ви­на сда­лась, но сам он опять ушел, ос­та­вив по се­бе един­с­т­вен­ный след — глу­бо­кий си­зый шрам на го­ло­ве на­чаль­ни­ка. Че­рез во­семь ме­ся­цев ста­ло из­вес­т­но, что он скры­ва­ет­ся под жен­с­ким пок­ры­ва­лом в гор­ном киш­ла­ке Чо­рак и ру­ко­во­дит от­ту­да ор­га­ни­за­ци­ей но­вой бан­ды. Са­ды­ку Ход­жа­еву как мес­т­но­му чо­рак­с­ко­му жи­те­лю бы­ла по­ру­че­на опе­ра­ция про­тив Али-Пол­ва­на.

— Иди­те, то­ва­рищ Ход­жа­ев, — за­кон­чил на­чаль­ник. — На­де­юсь, что в сле­ду­ющем ра­пор­те бу­дут бо­лее ин­те­рес­ные све­де­ния.

Садык по­вер­нул­ся кру­гом и вы­шел. Пос­ле это­го он во­семь ча­сов под­ряд ка­чал­ся в сед­ле. Ко­пы­та его ко­ня то­ну­ли в го­ря­чем пес­ке на бар­ха­нах, раз­б­рыз­ги­ва­ли ще­бень си­зой в ма­ре­ве га­леч­ной сте­пи, зве­не­ли на кам­не в пред­горь­ях, глу­хо цо­ка­ли че­рез во­ду по ва­лу­нам, усе­яв­шим дно пе­нис­той гор­ной реч­ки. Он ни­че­го не за­ме­чал, — он ду­мал, хму­рый, на­хох­лив­ший­ся, злой на весь мир.

В Чо­рак он при­ехал к ве­че­ру. Его встре­тил за­кат­ный блеск на то­по­ле­вых лис­ть­ях, вы­со­кий го­лос азан­чи, зо­ву­ще­го ста­ри­ков на мо­лит­ву, и ве­тер с гор, та­кой зна­ко­мый, прох­лад­ный и влаж­ный, на­сы­щен­ный за­па­хом смо­лис­той ар­чи и сне­га.

Садык выб­рал в чай­ха­не удоб­ное мес­то и сел ли­цом к до­ро­ге, что­бы ви­деть про­хо­жих. Муж­чин он сов­сем не за­ме­чал, за­то к жен­щи­нам приг­ля­ды­вал­ся жад­но, а жен­щи­ны все бы­ли за­ку­та­ны с го­ло­вы и до са­мых ка­лош в плот­ные пок­ры­ва­ла. Чер­ные сет­ки из кон­с­ко­го во­ло­са скры­ва­ли их ли­ца; здесь, на до­ро­ге, жен­щи­ны бы­ли еще неп­рис­туп­нее, чем у се­бя до­ма, за глу­хи­ми сте­на­ми, без окон на ули­цу. И, мо­жет быть, это она, де­вя­нос­то шес­тая, си­дит на мос­ту и, гну­са­вя, тя­нет ру­ку за ми­лос­ты­ней, мо­жет быть, это она не­сет на го­ло­ве кор­зи­ну с ле­пеш­ка­ми, спе­шит с кув­ши­ном за во­дой, про­тис­ки­ва­ет­ся к ларь­ку Уз­бек­тор­га, где раз­ло­же­ны на при­лав­ке яр­кие сит­цы.

Садык про­си­дел в оди­но­чес­т­ве до су­ме­рек. Рас­пис­ной чай­ник ос­тыл пе­ред ним. По­до­шел чай­хан­щик, та­кой же пу­за­тый как его са­мо­ва­ры.

— Что с ва­ми, ува­жа­емый Са­дык? Вы да­же не при­гу­би­ли пи­алу. Мо­жет быть, вам на­до­ел зе­ле­ный чай, тог­да я за­ва­рю для вас чер­но­го.

— Спа­си­бо. Я впол­не до­во­лен ва­шим ча­ем: он при­го­тов­лен ис­кус­но, в ме­ру ду­шист и не слиш­ком кре­пок. Но ме­ня гры­зет за­бо­та, о ко­то­рой я, к со­жа­ле­нию, не мо­гу рас­ска­зы­вать. У ме­ня, поч­тен­ный Джу­ра, круп­ные слу­жеб­ные неп­ри­ят…

Садык не до­го­во­рил. На гла­зах изум­лен­но­го и пе­ре­пу­ган­но­го чай­хан­щи­ка его по­ве­ло вдруг су­до­ро­гой, а за­тем под­б­ро­си­ло, как пру­жи­ну. Вы­тя­нув шею, вздра­ги­вая от вол­не­ния, он смот­рел на до­ро­гу: там, в гус­те­ющих су­мер­ках, тус­к­ло от­с­ве­чи­ва­ла чер­ная сет­ка, слов­но бы на­ка­ли­ва­ясь из­нут­ри. «Па­пи­ро­са!» — со­об­ра­зил Са­дык. Его ды­ха­ние прер­ва­лось. Ощу­пы­вая ко­бу­ру, он по­шел по­ти­хонь­ку, что­бы не спуг­нуть. Сет­ка по­гас­ла, но он уже раз­ли­чал смут­ные очер­та­ния фи­гу­ры, оку­тан­ной пок­ры­ва­лом. Он при­ба­вил ша­гу, но фи­гу­ра, по­чу­яв опас­ность, мет­ну­лась вдруг в сто­ро­ну, к ларь­ку, где в жел­том рас­се­ян­ном све­те фо­на­ря все еще тол­пи­лись, спо­ря и пе­ре­ру­ги­ва­ясь, жен­щи­ны. «Стой!» — зак­ри­чал Са­дык, прыж­ка­ми ки­нул­ся на­пе­ре­рез, но опоз­дал: фи­гу­ра шмыг­ну­ла в тол­пу жен­щин и сра­зу ис­чез­ла, рас­т­во­ри­лась в ней, И сей­час же, сле­дом, в эту без­ли­кую тол­пу вре­зал­ся с раз­бе­га Са­дык, блес­тя ре­воль­ве­ром. Бы­ло мгно­вен­ное оце­пе­не­ние, по­том — крик, визг, мель­ка­ние се­рых те­ней — ко­го хва­тать! — на­ко­нец, ти­ши­на и в ней — дро­жа­щий го­лос про­дав­ца,

— Ува­жа­емый Са­дык, что с ва­ми?..

Продавец, весь блед­ный, сто­ял за при­лав­ком, дер­жа в од­ной ру­ке ги­рю, а в дру­гой, как саб­лю, же­лез­ный метр. Это был доб­лес­т­ный про­да­вец, го­то­вый до пос­лед­ней кап­ля кро­ви за­щи­щать вве­рен­ный ему то­вар.

— Две жен­щи­ны убе­жа­ли, не зап­ла­тив, а од­ной я не ус­пел дать сда­чи, — пе­чаль­но ска­зал он, опус­кая ру­ку, во­ору­жен­ную мет­ром. — Зав­т­ра мне при­дет­ся це­лый день хо­дить по дво­рам и ра­зыс­ки­вать этих жен­щин.

— Все эти жен­щи­ны, — хрип­лю от­ве­тил Са­дык, вкла­ды­вая ре­воль­вер в ко­бу­ру, — не­дос­той­ны вы­со­ко­го зва­ния граж­да­нок! Че­ло­век под­хо­дит к ларь­ку, что­бы ку­пить спи­чек, а они раз­бе­га­ют­ся в па­ни­ке. Они не име­ют ни­ка­ко­го по­ня­тия об ор­га­ни­зо­ван­нос­ти и дис­цип­ли­не! Они но­сят свои ду­рац­кие па­ран­д­жи и толь­ко вре­дят этим со­вет­с­кой влас­ти, сры­ва­ют ра­бо­ту ми­ли­ции! Я не знаю — че­го там смот­рят в цен­т­ре и по­че­му до сих пор нет дек­ре­та! Дай­те мне спи­чек один ко­ро­бок.

Он ушел до­мой в силь­ней­шем рас­строй­с­т­ве. Еще ни­ког­да ни один влюб­лен­ный не но­сил в се­бе столь­ко зло­бы на ста­рый за­кон, по­ве­лев­ший жен­щи­нам зак­ры­вать ли­ца. А про­да­вец, за­пе­рев свой ла­рек, от­п­ра­вил­ся в чай­ха­ну, и дол­го они там шеп­та­лись с чай­хан­щи­ком, не­до­умен­но по­ка­чи­вая бри­ты­ми го­ло­ва­ми.

…Для Са­ды­ка на­ча­лись чер­ные дни, пол­ные тре­вог и вол­не­ний. Каж­дое пок­ры­ва­ло ка­за­лось ему по­доз­ри­тель­ным. Он ос­та­но­вил со­сед­ку, ко­то­рая шла по ули­це слиш­ком сме­лым и раз­ма­шис­тым ша­гом, и пот­ре­бо­вал име­нем за­ко­на, что­бы она по­ка­за­ла ли­цо, а по­том хо­дил с из­ви­не­ни­ями к ее му­жу. Он под­вер­г­ся все­об­ще­му ос­ме­янию на дво­ре Бек-На­за­ра, ку­да прив­лек его си­по­ва­тый гус­той бас кол­хоз­ни­цы Отум-би­би. Он дал про­дав­цу ларь­ка сек­рет­ную ин­с­т­рук­цию — стро­го-нас­т­ро­го сле­дить за ру­ка­ми всех по­ку­па­тель­ниц и, бу­де ока­жут­ся они боль­ши­ми, гру­бы­ми и да­же во­ло­са­ты­ми, по­ку­па­тель­ни­цу не­мед­лен­но за­дер­жать. Из-за этой ин­с­т­рук­ции то­же бы­ло мно­го неп­ри­ят­нос­тей — и про­дав­цу, и Са­ды­ку.

Измученный Са­дык за­пер­ся до­ма, а в ра­йон пос­лал от­ча­ян­ный ра­порт с прось­бой ос­во­бо­дить его от за­ни­ма­емой дол­ж­нос­ти.

Начальник не при­нял ра­пор­та; на обо­ро­те на­чаль­ник си­ним ка­ран­да­шом на­пи­сал: «…знаю, что труд­но. В по­мощь ни­ко­го не приш­лю, бо­юсь, что но­вый че­ло­век спуг­нет объ­ект ва­шей ра­бо­ты. За­то по­сы­лаю дру­жес­кое ру­ко­по­жа­тие и три пач­ки хо­ро­ших ле­нин­г­рад­с­ких па­пи­рос. Ку­ри­те их нес­пе­ша и ду­май­те… Мой со­вет — край­няя ос­то­рож­ность в под­го­тов­ке, сме­лость, риск и ре­ши­тель­ность в опе­ра­ции. И по­мощь на­се­ле­ния, обя­за­тель­но — по­мощь на­се­ле­ния».

Садык пос­ле­до­вал со­ве­ту на­чаль­ни­ка — два дня ку­рил и нес­пе­ша ду­мал, изоб­ре­тая хит­рость, ко­то­рая мог­ла бы сра­зу ре­шить все де­ло. Во рту бы­ло су­хо и горь­ко, под­бо­ро­док об­рос жес­т­кой скри­пу­чей ще­ти­ной, а хит­рость все не при­ду­мы­ва­лась. В ком­на­те се­ры­ми тя­же­лы­ми плас­та­ми ви­сел зас­то­яв­ший­ся та­бач­ный дым; сол­н­це, ску­по про­ни­кав­шее в ще­ли, ок­ра­ши­ва­ло его мес­та­ми в угар­но си­ний цвет. Са­дык в де­ся­тый раз пе­ре­чи­тал пись­мо на­чаль­ни­ка. По­мощь на­се­ле­ния! Чем по­мо­жет ему на­се­ле­ние — чай­хан­щи­ки, про­дав­цы, ми­ра­бы, поч­та­ри, бри­га­ди­ры, кол­хоз­ни­ки, ес­ли все они так же бес­силь­ны пе­ред этой мол­ча­ли­вой, наг­лу­хо зак­ры­той ар­ми­ей жен­щин! Враг име­ет в киш­ла­ке де­вя­нос­то пять двой­ни­ков, де­вя­нос­то пять ук­ры­ва­те­лей, и все они от­го­ро­ди­лись чер­ны­ми сет­ка­ми от за­ко­нов со­вет­с­ко­го го­су­дар­с­т­ва…

В на­ча­ле треть­его дня Са­дык, ре­ши­тель­ный и мрач­ный, вы­шел из до­ма. Его ог­лу­шил све­жий воз­дух, сол­неч­ный блеск, за­пах цве­ту­щей джи­ды — бы­ло вре­мя вес­ны, ког­да не толь­ко три дня, но каж­дый час ук­ра­ша­ет ли­цо зем­ли. На сне­го­вых вер­ши­нах ле­жа­ли бе­лые кру­тые об­ла­ка, и го­ры ка­за­лись от это­го еще вы­ше.

Садык на­шел пред­се­да­те­ля кол­хо­за, ска­зал ему:

— Ты ком­му­нист, я дав­но те­бя знаю, и я те­бе ве­рю. Ты дол­жен по­мочь мне. Но преж­де все­го — ни­ко­му ни од­но­го сло­ва. Де­ло важ­ное и очень сек­рет­ное. Слу­шай вни­ма­тель­но.

Председатель слу­шал, че­люсть его от­ви­са­ла все ни­же и ни­же.

Вот так шту­ка! — на­ко­нец ска­зал он. — Са­дык, по­че­му ты не пре­дуп­ре­дил ме­ня рань­ше? Я пос­та­вил бы на ко­нюш­ню трех сто­ро­жей. Ведь это пря­мо счас­тье, что он до сих пор не свел у нас ло­шадь! Сей­час же я пош­лю на ко­нюш­ню трех, нет, че­ты­рех сто­ро­жей!

— Не на­до, — от­ве­тил Са­дык, — Се­год­ня ве­че­ром я его арес­тую. Пос­ле ра­бо­ты, ча­сам к се­ми, со­бе­ри в чай­ха­не всех жен­щин, всех до од­ной! Ска­жи им, — до­ба­вил Са­дык с през­ре­ни­ем, — что бу­дут раз­да­вать аван­сы под шелк, — они при­бе­гут сра­зу, как толь­ко по­чу­ют свою вы­го­ду. Он то­же при­дет на это соб­ра­ние, он обя­за­тель­но при­дет, он не пос­ме­ет ос­тать­ся до­ма, он зна­ет, где са­мое бе­зо­пас­ное мес­то! Но он оши­бет­ся на этот раз!

— Пра­виль­но! — ска­зал пред­се­да­тель. — На этот раз он оши­бет­ся! Ты хо­ро­шо при­ду­мал, Са­дык! Мы пос­та­вим вок­руг чай­ха­ны во­ору­жен­ных лю­дей и ска­жем жен­щи­нам…

— Ска­зать?! — вос­к­лик­нул Са­дык. — Им!?. Жен­щи­нам?!. Пред­се­да­тель, ты со­шел с ума! Сей­час же под­ни­мет­ся страш­ная па­ни­ка. Нет, пред­се­да­тель, ты уж не суй­ся. Ты со­бе­ри жен­щин, а все ос­таль­ное я сде­лаю сам. Я знаю, как нуж­но раз­го­ва­ри­вать с ни­ми. Се­год­ня ве­че­ром я зас­тав­лю Али-Пол­ва­на при­нять бой в от­к­ры­тую.

Он вы­ра­зи­тель­но по­ло­жил ру­ку на ре­воль­вер. Пред­се­да­тель дол­го мол­чал, по­том спро­сил, гля­дя в сто­ро­ну, ми­мо Са­ды­ка;

— Бу­дет стрель­ба?

— Воз­мож­но, — от­ве­тил Са­дык. — Он — че­ло­век от­ча­ян­ный. Он зна­ет свой при­го­вор, — ему так и так рас­стрел. Да, на­вер­ное, бу­дет стрель­ба.

— Это пло­хо, — ска­зал пред­се­да­тель.

— Что же де­лать! — от­ве­тил Са­дык- Ты не бес­по­кой­ся. Ни­ко­го не за­де­нет. Я вста­ну так, что­бы за мо­ей спи­ной ни­ко­го не бы­ло; ес­ли он про­мах­нет­ся, пу­ля пой­дет в сте­ну. Пло­хо, — до­ба­вил Са­дык, — что он выс­т­ре­лит пер­вый. Он — за­ме­ча­тель­ный стре­лок, ме­ня пре­дуп­реж­да­ли в ми­ли­ции.

Он коп­нул нос­ком са­по­га до­рож­ную пыль, пос­мот­рел, при­щу­рив­шись, на сол­н­це, по­том на пред­се­да­те­ля, хо­тел ска­зать еще что-то — и про­мол­чал.

Председатель по­нял его мыс­ли.

— Са­дык, он убь­ет те­бя.

— Мол­чи! — зак­ри­чал Са­дык, вне­зап­но раз­д­ра­жа­ясь. — Не твое де­ло! Ты мне со­бе­ри жен­щин к се­ми ча­сам!

Он рез­ко по­вер­нул­ся, по­шел, уно­ся жел­тые сол­неч­ные ис­к­ры на сво­их на­чи­щен­ных пряж­ках.

Ему не си­де­лось до­ма, не си­де­лось и в чай­ха­не; он вы­шел по за­рос­шей до­ро­ге в са­ды. Ве­сен­ний по­лив уже кон­чил­ся; в са­дах бы­ло ти­хо, без­люд­но. Тон­ким оди­но­ким го­ло­сом кри­ча­ла ивол­га. Зем­ля, ис­пещ­рен­ная те­ня­ми, пах­ла сы­рос­тью и мо­ло­дой тра­вой. Ввер­ху на де­ревь­ях лег­кая лис­т­ва прос­ве­чи­ва­ла под сол­н­цем. Са­дык ухо­дил все даль­ше от до­ро­ги, в прох­лад­ную глу­би­ну. Пов­с­т­ре­чал­ся длин­но­ухий за­дум­чи­вый ос­лик, при­вя­зан­ный к де­ре­ву во­ло­ся­ным ар­ка­ном. Са­дык по­ло­жил ла­донь на его бар­ха­тис­тый нос, ос­лик смеш­но зат­ряс го­ло­вой и фыр­к­нул, заб­рыз­гав Са­ды­ку всю гим­нас­тер­ку. Са­дык взял его за мяг­кое теп­лое ухо у са­мо­го кор­ня и ле­гонь­ко пот­ряс, при­го­ва­ри­вая: «…Ду­рак, не плюй­ся в сле­ду­ющий раз!» И тут же по­ду­мал вслух: «Он выс­т­ре­лит пер­вый. Это очень пло­хо. Он вряд ли про­мах­нет­ся на та­ком рас­сто­янии…» Ос­лик за­тих и не ше­ве­лил­ся, ру­ка Са­ды­ка так и ос­та­лась ле­жать на длин­ной се­рой го­ло­ве, око­ло теп­ло­го уха. Вспы­хи­ва­ли в сол­неч­ных по­ло­сах пче­лы,

— Ну, лад­но, — глу­бо­ко вздох­нув, ска­зал Са­дык ос­ли­ку. — Лад­но! Ешь свою тра­ву.

Садык не тру­сил, нет, — он прос­то не при­вык сра­жать­ся в оди­ноч­ку. И еще ему не нра­ви­лось, что Али-Пол­ван стре­ля­ет пер­вым, — это ему очень не нра­ви­лось. Он вспо­ми­нал, сдви­гая чер­ные гус­тые бро­ви, прош­лые бои — тог­да ему бы­ло го­раз­до лег­че, ря­дом с то­ва­ри­ща­ми. С неп­ри­яз­нью по­ду­мал он о жен­щи­нах: все из-за них! Ес­ли бы не эти ду­рац­кие пок­ры­ва­ла, тог­да еще не из­вес­т­но, кто бы выс­т­ре­лил пер­вым. Тог­да, во вся­ком слу­чае, шан­сы бы­ли бы рав­ны­ми… «Ни­че­го! Лад­но!» — ска­зал он, еще раз пос­мот­рел в глу­бо­кое ти­хое не­бо, точ­но ста­ра­ясь за­пом­нить его си­не­ву, пос­мот­рел на лис­тья, свет­лые и проз­рач­ные под сол­н­цем, на ос­ли­ка, что пе­ре­дер­ги­вал длин­ны­ми уша­ми, стря­хи­вая мух, — и по­шел от­ры­вис­тым твер­дым ша­гом об­рат­но в киш­лак, ос­тав­ляя на сы­рой зем­ле глу­бо­кие от­пе­чат­ки сво­их каб­лу­ков.

Такова ис­то­рия это­го за­ме­ча­тель­но­го соб­ра­ния, о ко­то­ром хо­дят те­перь ле­ген­ды по всей Фер­га­не. Пред­се­да­тель кол­хо­за лич­но обо­шел все дво­ры и пре­дуп­ре­дил каж­дую жен­щи­ну в от­дель­нос­ти, что соб­ра­ние пред­с­то­ит чрез­вы­чай­ной важ­нос­ти, об­ще­ра­йон­но­го зна­че­ния.

К се­ми ча­сам жен­щи­ны на­ча­ли со­би­рать­ся. По­доб­но те­ням они бес­шум­но прос­каль­зы­ва­ли в чай­ха­ну и са­ди­лись, вы­би­рая уго­лок по­тем­нее. Но тол­с­тый чай­хан­щик за­жи­гал все но­вые и но­вые лам­пы; жен­щи­ны удив­ля­лись и, сме­ясь, спра­ши­ва­ли о при­чи­нах столь пыш­ной ил­лю­ми­на­ции.

— Праз­д­ник, боль­шой праз­д­ник, — от­шу­чи­вал­ся чай­хан­щик. — Приш­ло рас­по­ря­же­ние из цен­т­ра — вы­дать са­мым кра­си­вым жен­щи­нам на­ше­го киш­ла­ка пре­мию по ты­ся­че руб­лей, жен­щи­нам по­ху­же — по пять­сот руб­лей, а всех ста­рух ош­т­ра­фо­вать по двад­цать пять руб­лей каж­дую.

Смеялись мо­ло­дые, сме­ялись ста­ру­хи, кри­ча­ли чай­хан­щи­ку:

— А нет ли рас­по­ря­же­ния из цен­т­ра штра­фо­вать муж­чин за тол­с­тый жи­вот?

— Есть, — от­ве­чал чай­хан­щик, бла­го­душ­но хло­пая се­бя по жи­во­ту, — есть та­кое рас­по­ря­же­ние, но толь­ко на­чаль­ник не ус­пел еще под­пи­сать. Ско­ро под­пи­шет, но к это­му вре­ме­ни я уже по­ху­дею. Дви­гай­тесь бли­же к сто­лу, кра­са­ви­цы. По­че­му вы си­ди­те в та­ком бес­по­ряд­ке?

И, пре­дуп­реж­ден­ный за­ра­нее, он с шут­ка­ми и сме­хом рас­са­жи­вал жен­щин ря­да­ми, что­бы Са­ды­ку удоб­нее бы­ло счи­тать.

— Пять­де­сят, пять­де­сят од­на, — счи­тал про се­бя Са­дык. Он был серь­езен и спо­ко­ен; он, един­с­т­вен­ный из всех соб­рав­ших­ся, ждал се­год­ня выс­т­ре­ла; это сде­ла­ло его слов­но бы чуж­дым са­мо­му се­бе, от­ре­шен­ным от всех сво­их мел­ких осо­бен­нос­тей и при­вы­чек; еще ни­че­го не сде­лав, он уже за­ра­нее чув­с­т­во­вал пра­во­ту во всех пос­туп­ках, ко­то­рые со­вер­шит. Гля­дя на жен­щин, он ду­мал: «Нет, се­год­ня я не бу­ду мо­лить­ся на ва­ши ду­рац­кие пок­ры­ва­ла!» И, ко­неч­но, се­год­ня, быть мо­жет, в пос­лед­ние пол­ча­са сво­ей жиз­ни, он имел пра­во от­к­рыть, воп­ре­ки вет­хо­му за­ве­ту, их ли­ца, по­то­му что сам го­то­вил­ся по­жер­т­во­вать для бла­га и проц­ве­та­ния сво­ей сол­неч­ной ро­ди­ны нес­рав­нен­но боль­шим — всей жиз­нью.

Женщинам нас­ку­чи­ло ждать, и все они кри­ча­ли: «По­ра!» Они си­де­ли тес­но, точ­но сом­к­нув­шись для за­щи­ты от при­та­ив­ше­го­ся вра­га; их пок­ры­ва­ла сли­ва­лись в сплош­ное чер­ное пят­но. «Ждут аван­са под ко­ко­ны!» — по­ду­мал Са­дык, на­ли­ва­ясь зло­бой. Будь его во­ля, он под­верг бы всех жен­щин, всех без ис­к­лю­че­ния, не­мед­лен­но­му арес­ту за ук­ры­ва­тель­с­т­во и со­об­щ­ни­чес­т­во. Нет, он мол­ча дол­жен ждать выс­т­ре­ла; ко­то­рая же из них ока­жет­ся де­вя­нос­то шес­той и выс­т­ре­лит в не­го?

— Охот­ни­ки соб­ра­лись в сель­со­ве­те, — шеп­нул пред­се­да­тель. — Мо­жет быть, нач­нем?

— Еще ра­но, — от­ве­тил Са­дык. — Де­вя­нос­то две, де­вя­нос­то три… Он при­дет..! Ага! Де­вя­нос­то че­ты­ре, де­вя­нос­то пять. Он уже, на­вер­ня­ка, здесь. По­дож­дем все-та­ки пос­лед­нюю.

И как раз в эту ми­ну­ту она вош­ла, де­вя­нос­то шес­тая, и звон­ко крик­ну­ла мо­ло­дым го­ло­сом: «Ой, сколь­ко на­ро­ду! Зуль­фи, сес­т­ри­ца, где ты?» — «Я здесь, под­руж­ка!» — так­же звон­ко и мо­ло­до отоз­ва­лась Зуль­фи. Де­вя­нос­то шес­тая жен­щи­на се­ла с ней ря­дом. «Опять соб­ра­ние! — по­жа­ло­ва­лась она, — Как жар­ко!»

Председатель по­бе­жал за охот­ни­ка­ми. Са­дык поз­во­нил в ко­ло­коль­чик. Жен­щи­ны при­тих­ли, а он вдруг по­за­был сра­зу все, что хо­тел ска­зать; язык его на­бух, отя­же­лел и не по­во­ра­чи­вал­ся для пер­во­го сло­ва. Жен­щи­ны за­ме­ти­ли сму­ще­ние Са­ды­ка, ста­ли сме­ять­ся и пе­ре­шоп­ты­вать­ся.

— Граж­дан­ки. — ска­зал Са­дык, — я про­шу вес­ти се­бя при­лич­но. Не за­бы­вай­те, что вы на­хо­ди­тесь в ми­ли… то есть на соб­ра­нии.

Строгость соб­с­т­вен­но­го го­ло­са обод­ри­ла его. Он оп­ра­вил рем­ни на гру­ди, ши­ре рас­ста­вил но­ги, дрог­нул уса­ми.

— То­ва­ри­щи жен­щи­ны, об­суж­де­ние воп­ро­са об аван­сах под шелк от­к­ла­ды­ва­ет­ся. На по­вес­т­ке дня воп­рос о па­ран­д­жах. Я при­зы­ваю вас то­ва­ри­щи жен­щи­ны, сей­час же снять па­ран­д­жи! До­лой па­ран­д­жу! На этом соб­ра­нии вы все дол­ж­ны от­к­рыть свои ли­ца! Пе­ре­до мной! В обя­за­тель­ном по­ряд­ке. За­чем? Кто это спра­ши­ва­ет за­чем? Зна­чит нуж­но, ес­ли я го­во­рю!

Чайхана вско­лых­ну­лась из кон­ца в ко­нец, про­шу­ме­ла — и сно­ва за­тих­ла.

— Кто про­тив это­го пред­ло­же­ния? — спро­сил Са­дык. — Воз­ра­жа­ющих нет? При­ня­то еди­ног­лас­но. Сей­час нач­нем, то­ва­ри­щи жен­щи­ны. По спис­ку пер­вая Ах­мед­жа­но­ва Ар­зи-би­би.

Молчание. Он шаг­нул впе­ред. Хо­ло­док про­бе­жал по его спи­не как пе­ред бо­ем.

— Ах­мед­жа­но­ва Ар­зи-би­би! По­ка­жи­те нам свое ли­цо!

Кто-то ох­нул, пис­к­нул, всхлип­нул. По­том Са­дык ус­лы­шал го­лос из пер­во­го ря­да:

— А мы не хо­тим.

— Граж­дан­ка! Не за­бы­вай­те…

Его пе­ре­бил вто­рой го­лос:

— Где за­кон?.. По­ка­жи нам за­кон! Та­ко­го за­ко­на нет! Ты го­во­ришь от се­бя!

— По­ка­жи за­кон! — ра­зом под­х­ва­ти­ли все жен­щи­ны, и на­ча­лось в чай­ха­не чер­ное вол­не­ние пок­ры­вал.

— Ти­ше! — кри­чал Са­дык.

Из ря­дов под­ня­лась Отум-би­би. Ее уз­на­ли сра­зу — по рос­ту, по го­ло­су. Она ряв­к­ну­ла ба­сом на всю чай­ха­ну.

— Ти­ше! Мол­чи­те! Я с ним сей­час са­ма по­го­во­рю!

Медленно и тя­же­ло, по­хо­жая в склад­ках сво­его пок­ры­ва­ла на ста­тую, она по­вер­ну­лась к Са­ды­ку:

— Ты что здесь ко­ман­ду­ешь? — гроз­но спро­си­ла она. — Ты иди в свою ми­ли­цию и ко­ман­дуй там над во­ра­ми и бас­ма­ча­ми, а мы те­бе не во­ры и не бас­ма­чи! Мы — кол­хоз­ни­цы! Ты уже дав­но прис­та­ешь к жен­щи­нам, заг­ля­ды­ва­ешь под па­ран­д­жи! Ты и ко мне прис­та­вал на дво­ре у Бек-На­за­ра!

— Не раз­во­ди­те аги­та­цию! — зак­ри­чал Са­дык. — Я вас знаю, вы Отум-би­би.

— У ме­ня, сла­ва бо­гу, пять­сот тру­дод­ней, ме­ня все зна­ют, не ты один! Я са­ма хо­те­ла снять па­ран­д­жу на пер­вое мая, а те­перь вот не сни­му! Наз­ло те­бе не сни­му! Иди к сво­ей же­не, пусть она по­ка­зы­ва­ет те­бе и ли­цо, и все, что за­хо­чет!

Садык вски­пел.

— Граж­дан­ка, пре­дуп­реж­даю…

Отум-биби лег­ко заг­лу­ши­ла его сло­ва сво­им ба­сом.

— Жен­щи­ны, дол­го мы бу­дем си­деть здесь и слу­шать это­го бе­зоб­раз­ни­ка?! И по­че­му пред­се­да­тель не при­ни­ма­ет мер! Ку­да он дел­ся? Жен­щи­ны, идем­те от­сю­да; пусть они ус­т­ра­ива­ют соб­ра­ние без нас! А мы, — сно­ва по­вер­ну­лась она к Са­ды­ку, — ус­т­ро­им свое соб­ра­ние и пош­лем в ра­йон кол­лек­тив­ную жа­ло­бу!

Она стре­ми­тель­но пош­ла к вы­хо­ду, за­де­вая по­ла­ми ха­ла­та си­дя­щих жен­щин, и они все, точ­но­го сиг­на­лу, вста­ва­ли ряд за ря­дом и шли за ней. Са­дык по­хо­ло­дел, смя­те­ние ох­ва­ти­ло его. Вмес­те с жен­щи­на­ми, вот сей­час, в эту са­мую ми­ну­ту, ухо­дит и враг; зав­т­ра он бу­дет уже да­ле­ко в го­рах. Вспых­ну­ла мгно­вен­ная пос­тыд­ная мысль: «Пусть ухо­дит!» — и сей­час же по­гас­ла. Ра­бо­тая лок­тя­ми, Са­дык про­тис­кал­ся к две­рям, опе­ре­див Отум-би­би на два ша­га.

— Я не вы­пу­щу!

— Ты со­шел с ума! — гнев­но зак­ри­ча­ла она. — Здесь те­бе не тюрь­ма, — слы­шишь ты! Здесь — сво­бод­ный кол­хоз! Сей­час же вы­пус­ти нас!

— Я не мо­гу… ува­жа­емая Отум-би­би, пос­лу­шай­те ме­ня…

— Маль­чиш­ка! — гре­ме­ла она и, рас­па­лив­шись, всей туч­ной фи­гу­рой дви­га­лась на Са­ды­ка, гро­зя оп­ро­ки­нуть его и смять. — Маль­чиш­ка! У ме­ня де­ти стар­ше те­бя! Я по­еду в Таш­кент, ме­ня, сла­ва бе­гу, зна­ют в рес­пуб­ли­ке, я най­ду на те­бя уп­ра­ву!

Он го­во­рил, зах­ле­бы­ва­ясь от спеш­ки, вы­би­рая па­узы в ее кри­ке:

— Две ми­ну­ты!.. Я приз­наю ошиб­ку. Вы слы­ши­те, Отум-би­би, я приз­наю ошиб­ку! По­даль­ше, Отум-би­би, по­даль­ше от ме­ня! Я объ­яс­ню, сей­час объ­яс­ню… Я про­шу, убе­ди­тель­но про­шу… Две ми­ну­ты! Не под­хо­ди­те близ­ко…

Отум-биби бы­ла жен­щи­на вспыль­чи­вая, но го­ло­вы не те­ря­ла да­же в силь­ней­шем гне­ве. В сло­вах Са­ды­ка, в блед­нос­ти его ли­ца она по­чув­с­т­во­ва­ла нас­то­ящую тре­во­гу и смя­те­ние.

— Го­во­ри, бе­зоб­раз­ник, толь­ко ско­рее. Ти­ше вы! — ско­ман­до­ва­ла она сво­ей се­рой зак­ры­той ар­мии.

— То­ва­ри­щи жен­щи­ны! — го­лос Са­ды­ка заг­лох от вол­не­ния. — Спо­кой­с­т­вие! Отой­ди­те по­даль­ше, Отум-би­би! То­ва­ри­щи жен­щи­ны, толь­ко без па­ни­ки! Я на­де­юсь на ва­шу соз­на­тель­ность, Отум-би­би, я же про­сил не под­хо­дить ко мне близ­ко. Де­ло очень важ­ное. В Чо­ра­ке у нас де­вя­нос­то пять жен­щин, а здесь на соб­ра­нии при­сут­с­т­ву­ют де­вя­нос­то шесть. Од­на лиш­няя. И эта де­вя­нос­то шес­тая — бас­мач Али-Пол­ван, убий­ца ва­ших му­жей и брать­ев. Он здесь, в чай­ха­не пря­чет­ся под па­ран­д­жой сре­ди нас!

Был об­щий ог­ром­ный вздох: ка­за­лось, он так и ос­тал­ся ви­сеть в душ­ном спер­том воз­ду­хе чай­ха­ны. Но к вы­хо­ду ник­то не бро­сил­ся. Са­дык вы­тер ла­донью хо­лод­ный пот.

— Уй­ти ему не­ку­да! То­ва­ри­щи жен­щи­ны, спо­кой­с­т­вие! Уй­ти ему не­ку­да: вок­руг чай­ха­ны во­ору­жен­ные лю­ди. То­ва­ри­щи жен­щи­ны, не бой­тесь! Ви­ди­те, я стою в сто­ро­не: ес­ли он выс­т­ре­лит в ме­ня, то пу­ля вас не за­де­нет. От име­ни со­вет­с­кой влас­ти я об­ра­ща­юсь к вам за по­мощью. Я ни­ко­го не от­к­рою на­силь­но, но те из вас, ко­то­рые уй­дут от­сю­да зак­ры­ты­ми, пусть зна­ют, что уве­ли с со­бой бас­ма­ча!

Охотники за две­ря­ми и ок­на­ми взве­ли кур­ки. Са­дык ото­шел еще даль­ше в сто­ро­ну, при­жал­ся спи­ной к сте­не и, чуть поб­лед­нев, рас­стег­нул ко­бу­ру.

— Мо­жет быть, он скры­ва­ет­ся под этой па­ран­д­жой!

Садык ткнул на­уда­чу паль­цем. Жен­щи­на шаг­ну­ла впе­ред, ос­кор­б­лен­но и рез­ко от­ки­ну­ла пок­ры­ва­ло:

— Я не бас­мач, — ска­за­ла она, — я кол­хоз­ни­ца!

Садык уви­дел прек­рас­ное ли­цо с тем­ны­ми гла­за­ми и заг­ну­ты­ми рес­ни­ца­ми.

— Спа­си­бо те­бе. Иди. Про­пус­тить! — крик­нул он в при­от­к­ры­тую дверь.

Женщина пош­ла, не опус­кая пок­ры­ва­ла. Грох­нул выс­т­рел. «Ми­мо!» — ус­пел по­ду­мать Са­дык, а жен­щи­на по­шат­ну­лась, упа­ла на ру­ки Отум-би­би. Ос­таль­ные как буд­то ока­ме­не­ли, — ни од­но­го дви­же­ния, ни од­но­го зву­ка. Са­дык чув­с­т­во­вал, как хо­ло­де­ет и стя­ги­ва­ет­ся ко­жа на за­тыл­ке, ше­ве­ля тю­бе­тей­ку.

— Уби­та? — на­ко­нец спро­сил он чу­жим го­ло­сом.

— Ра­не­на в шею, — от­ве­ти­ла Отум-би­би.

И та­кая сто­яла ти­ши­на, слов­но они бы­ли толь­ко вдво­ем в этой ог­ром­ной чай­ха­не.

— Стре­ля­ешь по жен­щи­нам! — хрип­ло ска­зал Са­дык. — По жен­щи­нам. По­че­му ты не стре­ля­ешь в ме­ня?..

Ему бы­ло душ­но, он обор­вал пу­го­ви­цы на гим­нас­тер­ке.

— То­ва­ри­щи жен­щи­ны, иди­те по до­мам. Не от­к­ры­вай­те лиц, — он мо­жет выс­т­ре­лить еще раз. Се­год­ня мы его вы­пус­тим. Я не ду­мал, что он пос­ме­ет выс­т­ре­лить в жен­щи­ну!.. Иди­те, се­год­ня мы его вы­пус­тим. Но я го­во­рю те­бе здесь, пе­ред все­ми, Али-Пол­ван, мы еще встре­тим­ся. Или ты бу­дешь мер­т­вый, или я!

— Мы не вы­пус­тим!

Отум-биби за­го­ро­ди­ла со­бою дверь.

— Мы его не вы­пус­тим! Пусть он стре­ля­ет в ме­ня, под­лец эта­кий. Жен­щи­ны, мы не вы­пус­тим!

Она от­ки­ну­ла сет­ку. Ее баг­ро­вые ще­ки дро­жа­ли, пот кап­ля­ми осе­дал на бро­вях и на вер­х­ней уса­той гу­бе.

— Зак­рой­тесь! — тре­вож­но крик­нул Са­дык. — Зак­рой­тесь, он выс­т­ре­лит! Я при­ка­зы­ваю! Зак­рой­тесь! Я при­ка­зы­ваю!

Она, разъ­ярив­шись, ни­че­го не слу­шая, ру­га­лась пос­лед­ни­ми сло­ва­ми, как на ба­за­ре. Тол­па за­ше­ве­ли­лась, за­гу­де­ла, низ­ко и гроз­но, еди­ной грудью.

— Не смей­те! Что вы де­ла­ете! — над­ры­вал­ся Са­дык, весь блед­ный, а по чай­ха­не как буд­то по­шел чер­ный гу­дя­щий ве­тер, под­ни­мая все пок­ры­ва­ла.

Выстрел, вто­рой, оба по Са­ды­ку, оба — ми­мо. С по­лок по­сы­па­лись бе­лые че­реп­ки.

— Вот он!

Серая за­ку­тан­ная фи­гу­ра оди­но­ко при­жа­лась к сте­не — бас­мач! Са­дык вски­нул ре­воль­вер, но выс­т­ре­лить не ус­пел. Де­сят­ки жен­с­ких рук сра­зу вце­пи­лись в бас­ма­ча, сор­ва­ли пок­ры­ва­ло, и ког­да Са­дык про­бил­ся на­ко­нец че­рез тол­пу, бас­мач с ок­ро­вав­лен­ным, ис­ца­ра­пан­ным ли­цом уже ле­жал на зем­ле, а ре­воль­вер его ва­лял­ся ря­дом. Жен­щи­ны дер­жа­ли каж­дую ру­ку и каж­дую но­гу Али-Пол­ва­на. Отум-би­би всей тя­жес­тью на­ва­ли­лась ему на грудь. При­бе­жа­ли охот­ни­ки, свя­за­ли его, по­ве­ли в сель­со­вет. Он шел, по­ка­чи­ва­ясь, как пьяный; ко­нец его ры­жей бо­ро­ды ка­сал­ся ру­ба­хи. Жен­щи­ны в го­рес­т­ном мол­ча­нии нес­ли за ним свою ра­не­ную под­ру­гу.

Здесь мож­но пос­та­вить точ­ку. Я рас­ска­зал эту ис­то­рию, ни­че­го не при­бав­ляя и не убав­ляя, с един­с­т­вен­ной целью объ­яс­нить чи­та­те­лю, по­че­му Са­дык Ход­жа­ев пос­ле пя­ти вы­го­во­ров вдруг по­лу­чил по­вы­ше­ние и по­че­му все де­вя­нос­то пять жен­щин гор­но­го киш­ла­ка Чо­рак хо­дят от­к­ры­ты­ми. Упо­мя­ну еще о ра­не­ной жен­щи­не; имя ее Са­адат, что зна­чит по-рус­ски: счас­тье. Че­рез ме­сяц она вы­пи­са­лась из боль­ни­цы и вер­ну­лась в род­ной киш­лак с бо­га­ты­ми по­дар­ка­ми от рай­ко­ма и ра­йис­пол­ко­ма. Али-Пол­ван был рас­стре­лян в Ко­кан­де.

 

1936

 

Запись опубликована в рубрике Творчество с метками , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

fifty four ÷ = twenty seven