Возмутитель спокойствия (издание 1956 года)

— Да прек­ло­нит по­ве­ли­тель свой слух к нич­тож­ным сло­вам мо­им, — то­роп­ли­во ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин, пог­ля­ды­вая с опас­кой на дверь. — С ве­ли­кой ра­дос­тью и го­тов­нос­тью я сей­час по­шел бы с ле­ка­рем в уеди­нен­ное мес­то, но ос­та­нав­ли­ва­ет ме­ня лишь за­бо­та о бла­го­ден­с­т­вии по­ве­ли­те­ля. Мне пос­ле это­го де­ла при­дет­ся дол­го ле­жать в пос­те­ли, а но­вая на­лож­ни­ца по­ве­ли­те­ля за это вре­мя мо­жет уме­реть, и сер­д­це эми­ра по­дер­нет­ся чер­ным ту­ма­ном пе­ча­ли, са­мая мысль о чем не­вы­но­си­ма и нес­тер­пи­ма для ме­ня. По­че­му я и ду­маю, что нуж­но сна­ча­ла из­г­нать бо­лезнь из те­ла на­лож­ни­цы, а уж по­том я пой­ду к ле­ка­рю, да­бы под­го­то­вить се­бя к за­ня­тию дол­ж­нос­ти глав­но­го ев­ну­ха.

— Гм! — ска­зал эмир и с боль­шим сом­не­ни­ем пос­мот­рел на Ход­жу Нас­ред­ди­на.

— О по­ве­ли­тель! Ведь она уже три дня не при­ни­ма­ет пи­щи.

— Гм!.. — пов­то­рил эмир и об­ра­тил­ся к ле­жав­ше­му пе­ред ним ев­ну­ху: — Ты, нич­тож­ное по­рож­де­ние па­ука, от­ве­чай нам: силь­но ли за­бо­ле­ла на­ша но­вая на­лож­ни­ца и дей­с­т­ви­тель­но ли нам над­ле­жит тре­во­жить­ся за ее жизнь.

Ходжа Нас­ред­дин чув­с­т­во­вал, как пол­зут по его спи­не струй­ки хо­лод­но­го по­та. В страш­ной тре­во­ге он ждал от­ве­та.

Евнух ска­зал:

— О ве­ли­кий вла­ды­ка, она ста­ла ху­дой и блед­ной, как мо­ло­дая лу­на, ли­цо ее — как бы вос­ко­вое, и паль­цы хо­лод­ные. Ста­ру­хи го­во­рят, что это весь­ма неб­ла­гоп­ри­ят­ные приз­на­ки…

Эмир пог­ру­зил­ся в раз­думье. Ход­жа Нас­ред­дин отод­ви­нул­ся в тень и воз­б­ла­го­да­рил дым­ный по­лум­рак, ца­рив­ший в опо­чи­валь­не и скры­вав­ший блед­ность его ли­ца.

— Да! — ска­зал эмир. — Ес­ли так, то она, по­жа­луй, и вправ­ду ум­рет, чем весь­ма опе­ча­лит нас. Глав­ное, что мы ни ра­зу еще к ней не вхо­ди­ли. Но уве­рен ли ты, Гус­сейн Гус­лия, что смо­жешь ее из­ле­чить?

— Ве­ли­ко­му по­ве­ли­те­лю точ­но из­вес­т­но, что от Бу­ха­ры и до Баг­да­да нет ле­ка­ря ис­кус­нее ме­ня.

— Иди, Гус­сейн Гус­лия, и при­го­товь ей ле­кар­с­т­во.

— Ве­ли­кий вла­ды­ка, я дол­жен сна­ча­ла оп­ре­де­лить ее бо­лезнь. А для это­го я дол­жен ее ос­мот­реть.

— Ос­мот­реть? — эмир ус­мех­нул­ся. — Ког­да ты бу­дешь глав­ным ев­ну­хом, Гус­сейн Гус­лия, тог­да ус­пе­ешь нас­мот­реть­ся.

— О по­ве­ли­тель! — Ход­жа Нас­ред­дин скло­нил­ся до зем­ли. — Я дол­жен…

— Нич­тож­ный раб! — вскри­чал эмир. — Из­вес­т­но ли те­бе, что ник­то из смер­т­ных не име­ет пра­ва, под стра­хом ужас­ной каз­ни, ви­деть ли­ца на­ших на­лож­ниц! Из­вес­т­но ли те­бе это?

— Из­вес­т­но, о по­ве­ли­тель! — от­ве­тил Ход­жа Нас­ред­дин. — Но я и не го­во­рю о ли­це. Я ни­ког­да не ос­ме­лил­ся бы взгля­нуть на ее ли­цо. Мне дос­та­точ­но пос­мот­реть на ее ру­ку, ибо та­кой ис­кус­ный ле­карь, как я, мо­жет уз­нать лю­бую бо­лезнь по цве­ту ног­тей.

— Ру­ку? — пе­рес­п­ро­сил эмир. — Что же ты сра­зу не ска­зал, Гус­сейн Гус­лия, и зас­та­вил нас по­пус­ту гне­вать­ся. Ру­ку — это, ко­неч­но, мож­но. Мы са­ми прой­дем с то­бой в га­рем; по­ла­га­ем, что со­зер­ца­ние жен­с­кой ру­ки не пов­ре­дит нам.

— Со­зер­ца­ние ру­ки не мо­жет пов­ре­дить ве­ли­ко­му по­ве­ли­те­лю, — от­ве­тил Ход­жа Нас­ред­дин, рас­су­див, что уви­деть­ся с Гюль­д­жан на­еди­не ему все рав­но не удас­т­ся, и ес­ли уж сви­де­тель не­из­бе­жен, то пусть луч­ше этим сви­де­те­лем бу­дет сам эмир, да­бы впос­лед­с­т­вии в сер­д­це его не зак­ра­лись ка­кие-ни­будь по­доз­ре­ния.

Глава двадцать девятая

Наконец, пос­ле столь­ких дней бес­п­лод­но­го ожи­да­ния, две­ри га­ре­ма от­к­ры­лись пе­ред Ход­жой Нас­ред­ди­ном.

Стражники от­с­ту­пи­ли, скло­нив­шись. Ход­жа Нас­ред­дин под­нял­ся вслед за эми­ром по ка­мен­ной лес­т­ни­це, шаг­нул в ка­лит­ку, уви­дел прек­рас­ный сад: ку­пы роз, лев­кои, ги­ацин­ты, фон­та­ны, бас­сей­ны из бе­ло­го и чер­но­го мра­мо­ра, над ко­то­ры­ми сто­ял лег­кий пар. На цве­тах, на тра­ве, на лис­ть­ях блес­те­ла и дро­жа­ла ут­рен­няя ро­са.

Бледность и крас­ка по­ми­нут­но ме­ня­лись на ли­це Ход­жи Нас­ред­ди­на. Ев­нух рас­пах­нул оре­хо­вые рез­ные две­ри. Из тем­ной глу­би­ны пах­ну­ло гус­тым нас­то­ем ам­б­ры, мус­ку­са и ро­зо­во­го мас­ла. Это и был га­рем — грус­т­ное оби­та­ли­ще прек­рас­ных плен­ниц эми­ра.

Ходжа Нас­ред­дин ста­ра­тель­но при­ме­чал все уг­лы, пе­ре­хо­ды и по­во­ро­ты, что­бы по­том в ре­ши­тель­ную ми­ну­ту не за­пу­тать­ся, не по­гу­бить се­бя и Гюль­д­жан. «Нап­ра­во, — твер­дил он, — те­перь на­ле­во. Здесь лес­т­ни­ца. Здесь де­жу­рит ста­ру­ха. Те­перь — опять на­ле­во…» Пе­ре­хо­ды ску­по ос­ве­ща­лись го­лу­бым, зе­ле­ным и ро­зо­вым све­том, про­би­вав­шим­ся сквозь ки­тай­с­кие раз­ноц­вет­ные стек­ла. Ев­нух ос­та­но­вил­ся пе­ред ни­зень­кой дверью.

— Она здесь, по­ве­ли­тель.

Ходжа Нас­ред­дин вслед за эми­ром пе­рес­ту­пил за­вет­ный по­рог. Это бы­ла ма­лень­кая ком­на­та, ус­т­лан­ная и уве­шан­ная ков­ра­ми. В ни­шах сто­яли пер­ла­мут­ро­вые шка­тул­ки с брас­ле­та­ми, серь­га­ми, оже­рель­ями, на сте­не ви­се­ло боль­шое се­реб­ря­ное зер­ка­ло. Бед­ной Гюль­д­жан ни­ког­да не сни­лось та­кое бо­гат­с­т­во! Ход­жа Нас­ред­дин зат­ре­пе­тал, уви­дев ее ма­лень­кие, рас­ши­тые жем­чу­гом туф­ли. Она уже ус­пе­ла стоп­тать зад­ни­ки!.. Сколь­ко си­лы по­на­до­би­лось ему, что­бы не вы­дать сво­его вол­не­ния!

Евнух ука­зал ру­кой на шел­ко­вую за­на­вес­ку в уг­лу. Там ле­жа­ла Гюль­д­жан. «Она спит», — ска­зал ев­нух ше­по­том.

Ходжу Нас­ред­ди­на би­ла мел­кая дрожь. Его воз­люб­лен­ная бы­ла ря­дом. «Кре­пись, му­жай­ся!» — го­во­рил он се­бе.

Но как толь­ко приб­ли­зил­ся он к за­на­вес­ке, ус­лы­шал вздо­хи спя­щей Гюль­д­жан, уви­дел лег­кое ко­лы­ха­ние шел­ка в из­го­ловье — слов­но бы же­лез­ны­ми паль­ца­ми сда­ви­ли ему гор­ло, сле­зы выс­ту­пи­ли у не­го на гла­зах, и ды­ха­ние прер­ва­лось.

— Что ты мед­лишь, Гус­сейн Гус­лия? — спро­сил эмир.

— О по­ве­ли­тель, я прис­лу­ши­ва­юсь к ее ды­ха­нию. Я ста­ра­юсь уло­вить сквозь эту за­на­вес­ку би­ение сер­д­ца тво­ей на­лож­ни­цы. Как ее зо­вут?

— Ее зо­вут Гюль­д­жан, — от­ве­тил эмир.

— Гюль­д­жан, — ок­лик­нул Ход­жа Нас­ред­дин.

Занавеска, мер­но ко­лы­хав­ша­яся в из­го­ловье, по­вис­ла нед­виж­но. Гюль­д­жан прос­ну­лась и за­мер­ла, не зная еще, во сне или на­яву проз­ву­чал этот до­ро­гой, близ­кий го­лос.

— Гюль­д­жан! — пов­то­рил Ход­жа Нас­ред­дин. Она сла­бо вскрик­ну­ла. Ход­жа Нас­ред­дин быс­т­ро ска­зал: — Мое имя — Гус­сейн Гус­лия. Я — но­вый муд­рец, звез­до­чет и ле­карь, при­быв­ший из Баг­да­да на служ­бу к эми­ру. Ты по­ни­ма­ешь, Гюль­д­жан, я но­вый муд­рец, звез­до­чет и ле­карь по име­ни Гус­сейн Гус­лия.

Повернувшись к эми­ру, Ход­жа Нас­ред­дин до­ба­вил:

— Она по­че­му-то ис­пу­га­лась, ус­лы­шав мой го­лос. На­вер­ное, этот ев­нух дур­но об­ра­щал­ся с нею в от­сут­с­т­вие по­ве­ли­те­ля.

Эмир, на­су­пив­шись, пос­мот­рел на ев­ну­ха. Тот зат­ряс­ся и сог­нул­ся до зем­ли, не смея ска­зать ни сло­ва в свое оп­рав­да­ние.

— Гюль­д­жан, те­бе уг­ро­жа­ет опас­ность, — ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин. — Но я спа­су те­бя, и ты дол­ж­на ве­рить мне, ибо мое ис­кус­ство пре­одо­ле­ва­ет все.

Он за­мол­чал, ожи­дая от­ве­та. Не­уже­ли Гюль­д­жан не по­ня­ла, не до­га­да­лась? Но вот пос­лы­шал­ся ее го­лос:

— Я слы­шу те­бя, Гус­сейн Гус­лия, муд­рец из Баг­да­да, я знаю те­бя и ве­рю те­бе, о чем го­во­рю здесь в при­сут­с­т­вии по­ве­ли­те­ля, но­ги ко­то­ро­го я ви­жу сквозь щел­ку мо­ей за­на­вес­ки.

Памятуя, что пе­ред ли­цом эми­ра не­об­хо­ди­мо сох­ра­нять уче­ный и важ­ный вид, Ход­жа Нас­ред­дин стро­го ска­зал:

— Дай мне ру­ку, да­бы я по цве­ту ног­тей мог оп­ре­де­лить твою бо­лезнь.

Шелк вско­лых­нул­ся, раз­д­ви­нул­ся. Ход­жа Нас­ред­дин ос­то­рож­но взял тон­кую ру­ку Гюль­д­жан. Свои чув­с­т­ва он мог вы­ра­зить толь­ко по­жа­ти­ем. Гюль­д­жан сла­бо от­ве­ти­ла ему. Он по­вер­нул ее ру­ку ла­донью вверх, рас­смат­ри­вал вни­ма­тель­но и дол­го. «Как она ис­ху­да­ла!» — ду­мал он с болью в сер­д­це. Эмир пе­рег­нул­ся че­рез его пле­чо, за­со­пел над са­мым ухом. Ход­жа Нас­ред­дин по­ка­зал ему но­готь ми­зин­ца Гюль­д­жан и оза­бо­чен­но по­ка­чал го­ло­вой. Хо­тя но­готь на ми­зин­це ни­чем не от­ли­чал­ся от ос­таль­ных ног­тей, эмир тем не ме­нее ус­мот­рел в нем что-то осо­бен­ное, под­жал гу­бы и от­ве­тил Ход­же Нас­ред­ди­ну мно­гоз­на­чи­тель­ным по­ни­ма­ющим взгля­дом.

— Что у те­бя бо­лит? — спро­сил Ход­жа Нас­ред­дин.

— Сер­д­це, — от­ве­ти­ла она од­ним вздо­хом. — У ме­ня бо­лит сер­д­це от го­ря и тос­ки.

— В чем при­чи­на тво­его го­ря?

— Я раз­лу­че­на с тем, ко­го люб­лю.

Ходжа Нас­ред­дин про­шеп­тал эми­ру:

— Она за­бо­ле­ла от­то­го, что раз­лу­че­на с по­ве­ли­те­лем.

Лицо эми­ра оза­ри­лось ра­дос­тью. Он за­со­пел еще силь­нее.

— Я раз­лу­че­на с мо­им лю­би­мым! — го­во­ри­ла Гюль­д­жан. — И вот сей­час я чув­с­т­вую, что мой воз­люб­лен­ный здесь, ря­дом, но я не мо­гу ни об­нять, ни по­це­ло­вать его. О, ско­ро ли, ско­ро ли нас­ту­пит день, ког­да он об­ни­мет ме­ня и приб­ли­зит к се­бе!..

— Все­мо­гу­щий ал­лах! — вос­к­лик­нул Ход­жа Нас­ред­дин, при­ки­ды­ва­ясь изум­лен­ным. — Ка­кую силь­ную страсть вну­шил ей по­ве­ли­тель за столь ко­рот­кое вре­мя!

Эмир при­шел в со­вер­шен­ный вос­торг. Он да­же не мог спо­кой­но сто­ять на од­ном мес­те, на­чал пе­ре­ми­нать­ся и глу­по хи­хи­кать в ку­лак.

— Гюль­д­жан! — ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин. — Ус­по­кой­ся. Тот, ко­го ты лю­бишь, слы­шит те­бя!

— Да, да! — не вы­дер­жал эмир. — Он слы­шит, Гюль­д­жан! Твой воз­люб­лен­ный слы­шит те­бя!

За за­на­вес­кой раз­дал­ся ти­хий смех, по­доб­ный жур­ча­нию во­ды. Ход­жа Нас­ред­дин про­дол­жал:

— Те­бе уг­ро­жа­ет опас­ность, Гюль­д­жан, но не бой­ся. Я, зна­ме­ни­тый муд­рец, звез­до­чет и ле­карь Гус­сейн Гус­лия, спа­су те­бя!

— Он спа­сет! — вто­рил вос­хи­щен­ный эмир. — Он обя­за­тель­но спа­сет!

— Ты слы­шишь, что го­во­рит по­ве­ли­тель, — за­кон­чил Ход­жа Нас­ред­дин. — Ты дол­ж­на ве­рить мне, я из­бав­лю те­бя от опас­нос­ти. День тво­ей ра­дос­ти бли­зок. По­ве­ли­тель не мо­жет сей­час вой­ти к те­бе, ибо я пре­дуп­ре­дил его, что звез­ды зап­ре­ща­ют ему ка­сать­ся пок­ры­ва­ла жен­щи­ны. Но звез­ды уже ме­ня­ют свое рас­по­ло­же­ние, ты по­ни­ма­ешь, Гюль­д­жан. Ско­ро они ста­нут в бла­гоп­ри­ят­ное со­че­та­ние, и ты об­ни­мешь воз­люб­лен­но­го. День, в ко­то­рый я приш­лю те­бе ле­кар­с­т­во, бу­дет пред­шес­т­во­вать тво­ей ра­дос­ти. Ты по­ни­ма­ешь, Гюль­д­жан! По­лу­чив ле­кар­с­т­во, ты дол­ж­на быть го­то­вой!

— Спа­си­бо, спа­си­бо те­бе, Гус­сейн Гус­лия! — от­ве­ти­ла она, сме­ясь и пла­ча от ра­дос­ти. — Спа­си­бо те­бе, нес­рав­нен­ный и муд­рый ис­це­ли­тель бо­лез­ней. Мой воз­люб­лен­ный ря­дом, я чув­с­т­вую, как вмес­те, удар в удар, бьют­ся на­ши сер­д­ца!..

Эмир и Ход­жа Нас­ред­дин выш­ли.

У ка­лит­ки наг­нал их глав­ный ев­нух.

— О по­ве­ли­тель! — вскри­чал он, па­дая на ко­ле­ни. — Во­ис­ти­ну, та­ко­го ис­кус­но­го ле­ка­ря еще не ви­ды­вал мир. Три дня она ле­жа­ла без дви­же­ния, а сей­час она вдруг по­ки­ну­ла свое ло­же, сме­ет­ся и пля­шет, и да­же удос­то­ила ме­ня оп­ле­ухи, ког­да я приб­ли­зил­ся к ней.

«Узнаю, — по­ду­мал Ход­жа Нас­ред­дин. — Она всег­да бы­ла очень быс­т­рая на ру­ку, моя Гюль­д­жан!»

За ут­рен­ней тра­пе­зой эмир осы­пал всех прид­вор­ных ми­лос­тя­ми. Ход­же Нас­ред­ди­ну он по­да­рил два ко­шель­ка — боль­шой, на­пол­нен­ный се­реб­ром, и по­мень­ше, на­пол­нен­ный зо­ло­том.

— Ка­кую, од­на­ко, страсть вну­ши­ли мы ей! — го­во­рил он, пос­ме­ива­ясь. — Приз­най­ся, Гус­сейн Гус­лия, те­бе не час­то при­хо­ди­лось ви­деть по­доб­ную страсть? А как дро­жал ее го­лос, как она сме­ялась и пла­ка­ла! То ли еще уви­дишь ты, Гус­сейн Гус­лия, ког­да зай­мешь дол­ж­ность глав­но­го ев­ну­ха!

Шепот по­шел по ря­дам скло­нив­ших­ся прид­вор­ных. По ли­цу Бах­ти­яра сколь­з­ну­ла зло­рад­ная ус­меш­ка. Толь­ко сей­час Ход­жа Нас­ред­дин по­нял, кто под­с­ка­зал эми­ру эту мысль — наз­на­чить его глав­ным ев­ну­хом.

— Она уже выз­до­ро­ве­ла, — про­дол­жал эмир, — и сей­час нет ни­ка­ких при­чин мед­лить с тво­им наз­на­че­ни­ем. Сей­час мы с то­бой, Гус­сейн Гус­лия, выпь­ем чаю, а по­том ты мо­жешь уеди­нить­ся вмес­те с ле­ка­рем. Эй, ты! — об­ра­тил­ся он к ле­ка­рю. — Схо­ди за сво­ими но­жа­ми. Бах­ти­яр, по­дай мне указ.

Ходжа Нас­ред­дин по­да­вил­ся го­ря­чим ча­ем и за­каш­лял­ся. Бах­ти­яр с го­то­вым ука­зом в ру­ках выс­ту­пил впе­ред, тре­пе­ща от мсти­тель­но­го нас­лаж­де­ния. Эми­ру по­да­ли пе­ро, он рас­пи­сал­ся и вер­нул указ Бах­ти­яру, ко­то­рый пос­пеш­но при­ло­жил мед­ную рез­ную пе­чать.

Все это свер­ши­лось в од­ну ми­ну­ту.

— Ты, ка­жет­ся, ли­шил­ся язы­ка от столь ве­ли­ко­го счас­тья, о поч­тен­ный муд­рец Гус­сейн Гус­лия! — с тор­жес­т­ву­ющей улыб­кой ска­зал Бах­ти­яр. — Но прид­вор­ный обы­чай тре­бу­ет, что­бы ты воз­б­ла­го­да­рил эми­ра.

Ходжа Нас­ред­дин прек­ло­нил ко­ле­ни пе­ред эми­ром.

— На­ко­нец-то свер­ши­лась моя меч­та! — го­во­рил он. — И как я до­са­дую на за­дер­ж­ку, ко­то­рая про­ис­те­ка­ет из не­об­хо­ди­мос­ти при­го­то­вить ле­кар­с­т­во для на­лож­ни­цы эми­ра, да­бы зак­ре­пить ее ис­це­ле­ние, без че­го бо­лезнь опять вер­нет­ся в ее те­ло.

— Раз­ве при­го­тов­ле­ние ле­кар­с­т­ва за­ни­ма­ет так мно­го вре­ме­ни? — спро­сил, встре­во­жив­шись, Бах­ти­яр. — Ле­кар­с­т­во мож­но при­го­то­вить в пол­ча­са.

— Вот имен­но, — под­т­вер­дил эмир. — Пол­ча­са, это­го со­вер­шен­но дос­та­точ­но.

— О по­ве­ли­тель, все за­ви­сит от звез­ды Сад-ад-За­бих, — от­ве­тил Ход­жа Нас­ред­дин, пус­кая в ход пос­лед­нее и са­мое силь­ное сред­с­т­во. — В за­ви­си­мос­ти от их со­че­та­ния мне по­на­до­бит­ся от двух до пя­ти дней.

— Пять дней! — вос­к­лик­нул Бах­ти­яр. — О поч­тен­ней­ший Гус­сейн Гус­лия, я ни­ког­да еще не слы­шал, что­бы на при­го­тов­ле­ние ле­кар­с­т­ва тре­бо­ва­лось пять дней!

Ходжа Нас­ред­дин об­ра­тил­ся к эми­ру:

— Мо­жет быть, прес­вет­ло­му вла­ды­ке бла­го­угод­но бу­дет по­ру­чить даль­ней­шее ле­че­ние но­вой на­лож­ни­цы не мне, а ве­ли­ко­му ви­зи­рю Бах­ти­яру? Пусть он поп­ро­бу­ет вы­ле­чить ее, но толь­ко я тог­да не ру­ча­юсь за ее жизнь.

— Что ты, что ты, Гус­сейн Гус­лия! — ис­пу­гал­ся эмир. — Бах­ти­яр ни­че­го не по­ни­ма­ет в бо­лез­нях, да и во­об­ще не очень кре­пок умом, о чем мы с то­бой уже го­во­ри­ли, ког­да я пред­ла­гал те­бе за­нять дол­ж­ность ве­ли­ко­го ви­зи­ря.

По все­му те­лу ве­ли­ко­го ви­зи­ря прош­ла мед­лен­ная су­до­ро­га; он ус­т­ре­мил на Ход­жу Нас­ред­ди­на взгляд, пол­ный не­уто­ли­мой зло­бы.

— Иди и зай­мись при­го­тов­ле­ни­ем ле­кар­с­т­ва, — за­кон­чил эмир. — Но пять дней — это очень дол­го, Гус­сейн Гус­лия. Мо­жет быть, ты су­ме­ешь уп­ра­вить­ся по­быс­т­рее, ибо нам не тер­пит­ся уви­дать те­бя глав­ным ев­ну­хом.

— Ве­ли­кий вла­ды­ка, мне и са­мо­му не тер­пит­ся! — вос­к­лик­нул Ход­жа Нас­ред­дин. — Я пос­та­ра­юсь уп­ра­вить­ся по­быс­т­рее.

Пятясь и от­ве­ши­вая бес­чис­лен­ные пок­ло­ны, он уда­лил­ся. Бах­ти­яр про­во­дил его взгля­дом, в ко­то­ром скво­зи­ло яв­ное со­жа­ле­ние, что враг и со­пер­ник ухо­дит, не по­те­ряв ни­че­го про­тив преж­не­го ве­са.

«О змея, о ко­вар­ная ги­ена! — ду­мал Ход­жа Нас­ред­дин, пос­к­ри­пы­вая зу­ба­ми от ярос­ти. — Но ты опоз­дал, Бах­ти­яр, те­перь ты ни­че­го не ус­пе­ешь сде­лать со мной, ибо я знаю то, что хо­тел уз­нать: все вхо­ды, пе­ре­хо­ды и вы­хо­ды в эмир­с­ком га­ре­ме! О моя дра­го­цен­ная Гюль­д­жан, ты ухит­ри­лась за­бо­леть как раз вов­ре­мя и сво­ей бо­лез­нью спас­ла Ход­жу Нас­ред­ди­на от но­жей двор­цо­во­го ле­ка­ря. Впро­чем, спра­вед­ли­во бу­дет ска­зать, что хло­по­та­ла ты о се­бе!»

Он нап­ра­вил­ся в свою баш­ню. У ее под­но­жия в те­ни си­де­ли страж­ни­ки и иг­ра­ли в кос­ти; один из них, вко­нец уже про­иг­рав­ший­ся, сни­мал са­по­ги, что­бы пос­та­вить на кон. Бы­ло очень жар­ко, но в баш­не, за тол­с­ты­ми сте­на­ми, ца­ри­ла сы­рая прох­ла­да. Под­ни­ма­ясь по уз­кой ка­мен­ной лес­т­ни­це, Ход­жа Нас­ред­дин про­шел ми­мо сво­ей две­ри, пря­мо в вер­х­нюю ком­на­ту, где со­дер­жал­ся баг­дад­с­кий муд­рец.

Старик за вре­мя сво­его пле­на не­обы­чай­но об­рос, об­лик его стал ди­ким. Гла­за его свер­ка­ли из-под на­вис­ших бро­вей. Он встре­тил Ход­жу Нас­ред­ди­на прок­ля­ти­ями:

— Дол­го ли ты бу­дешь дер­жать ме­ня вза­пер­ти, о сын гре­ха, да упа­дет ка­мень на твою го­ло­ву и вый­дет в по­дош­ву! О гнус­ный плут и об­ман­щик, прис­во­ив­ший се­бе мое имя, мой ха­лат, мою чал­му и мой по­яс, да прог­ры­зут те­бя за­жи­во мо­гиль­ные чер­ви, да ис­то­чат они твой же­лу­док и твою пе­чень!..

Ходжа Нас­ред­дин при­вык и не оби­жал­ся:

— Поч­тен­ный Гус­сейн Гус­лия, на се­год­ня я при­ду­мал для те­бя но­вую пыт­ку, а имен­но: сдав­ли­ва­ние тво­ей го­ло­вы с по­мощью ве­ре­воч­ной пет­ли и пал­ки. Вни­зу си­дят страж­ни­ки, ты дол­жен кри­чать так, что­бы они слы­ша­ли.

Старик по­до­шел к за­ре­ше­чен­но­му ок­ну и на­чал кри­чать скуч­ным го­ло­сом:

— О все­мо­гу­щий ал­лах! О, му­че­ния мои нес­тер­пи­мы! О, не сдав­ли­вай мне го­ло­ву с по­мощью ве­ре­воч­ной пет­ли и пал­ки! О, луч­ше смерть, чем та­кие му­ки!

— По­дож­ди, поч­тен­ный Гус­сейн Гус­лия, — ос­та­но­вил его Ход­жа Нас­ред­дин. — Ты кри­чишь ле­ни­во и без вся­ко­го стра­да­ния, а страж­ни­ки, не за­бы­вай, чрез­вы­чай­но опыт­ны в по­доб­ных де­лах. Ес­ли они в тво­их кри­ках уло­вят прит­вор­с­т­во и до­не­сут Ар­с­лан­бе­ку, тог­да ты по­па­дешь в ру­ки нас­то­яще­го па­ла­ча. Так луч­ше про­яви дол­ж­ное усер­дие сей­час. Вот я по­ка­жу те­бе, как нуж­но кри­чать.

Ходжа Нас­ред­дин по­до­шел к ок­ну, наб­рал пол­ную грудь воз­ду­ха и вдруг за­во­пил так, что ста­рик, зат­к­нув уши, ша­рах­нул­ся в сто­ро­ну.

— О по­то­мок не­чес­ти­вых! — вос­к­лик­нул он. — Да где же мне взять та­кую глот­ку, что­бы кри­ки мои бы­ли слыш­ны на дру­гом кон­це го­ро­да!

— Это для те­бя един­с­т­вен­ный спо­соб из­бег­нуть рук па­ла­ча, — воз­ра­зил Ход­жа Нас­ред­дин.

Старику приш­лось под­на­ту­жить­ся. Он кри­чал и во­пил столь го­рес­т­но, что страж­ни­ки у под­но­жия баш­ни прер­ва­ли на вре­мя иг­ру и слу­ша­ли с упо­ени­ем.

После это­го ста­рик дол­го не мог от­каш­лять­ся и от­ды­шать­ся.

— Ох! — го­во­рил он. — Раз­ве мож­но за­да­вать та­кую ра­бо­ту мо­ей ста­рой гор­та­ни! Ну, до­во­лен ли ты се­год­ня мо­ими воп­ля­ми, през­рен­ный обор­ва­нец, да по­се­тит те­бя Аз­ра­ил?!

— Впол­не до­во­лен, — от­ве­тил Ход­жа Нас­ред­дин. — И вот сей­час, муд­рей­ший Гус­сейн Гус­лия, ты по­лу­чишь наг­ра­ду за свое усер­дие.

Он вы­та­щил ко­шель­ки, по­жа­ло­ван­ные эми­ром, вы­сы­пал день­ги на под­нос и раз­де­лил на две рав­ные час­ти.

Старик не пе­рес­та­вал ру­гать­ся и прок­ли­нать.

— За что ты ру­га­ешь ме­ня? — спо­кой­но ска­зал Ход­жа Нас­ред­дин. — Раз­ве я опо­зо­рил чем-ни­будь имя Гус­сей­на Гус­лия? Или ос­ра­мил его уче­ность? Вот день­ги, ви­дишь? Эмир дал их Гус­сей­ну Гус­лия, зна­ме­ни­то­му звез­до­че­ту и ле­ка­рю, за то, что он вы­ле­чил де­вуш­ку из га­ре­ма.

— Ты вы­ле­чил де­вуш­ку? — Ста­рик за­дох­нул­ся. — Но что ты по­ни­ма­ешь в бо­лез­нях, ты, не­веж­да, плут и го­лод­ра­нец!

— Я ни­че­го не по­ни­маю в бо­лез­нях, за­то по­ни­маю в де­вуш­ках, — от­ве­тил Ход­жа Нас­ред­дин. — И бу­дет спра­вед­ли­во по­это­му раз­де­лить эмир­с­кий по­да­рок по­по­лам — те­бе за то, что ты по­ни­ма­ешь, а мне за то, в чем по­ни­маю я. Кро­ме то­го, дол­жен ска­зать те­бе, Гус­сейн Гус­лия, что я ле­чил ее не как-ни­будь, но ис­сле­до­вав пред­ва­ри­тель­но рас­по­ло­же­ние звезд. Вче­ра ночью я уви­дел, что звез­ды Сад-ад-Су­уд сов­па­ли со звез­да­ми Сад-ад-Ах­бия, в то вре­мя как соз­вез­дие Скор­пи­она об­ра­ти­лось к соз­вез­дию Ко­зе­ро­га.

— Что? — зак­ри­чал ста­рик и в не­го­до­ва­нии при­нял­ся бе­гать по ком­на­те. — О не­веж­да, дос­той­ный лишь по­го­нять ос­лов. Ты не зна­ешь да­же то­го, что звез­ды Сад-ад-Су­уд не мо­гут сов­пасть со звез­да­ми Сад-аль-Ах­бия, ибо и те и дру­гие на­хо­дят­ся в од­ном соз­вез­дии! И как ты мог уви­деть в это вре­мя го­да соз­вез­дие Скор­пи­она? Я сам всю ночь смот­рел на не­бо, там сов­па­да­ли звез­ды Сад-Бу­ла и Ас-Си­мак, в то вре­мя как Аль-Джах­ба опус­ка­лась, ты слы­шишь, не­веж­да! Ни­ка­ко­го Скор­пи­она там нет сей­час!.. Ты пе­ре­пу­тал, о по­гон­щик ос­лов, взяв­ший­ся не за свое де­ло, ты при­нял за Скор­пи­она звез­ды Аль-Ха­ка, ко­то­рые про­ти­вос­то­ят сей­час звез­дам Аль-Бу­тейн!..

Негодуя и об­ли­чая Ход­жу Нас­ред­ди­на в не­ве­жес­т­ве, он дол­го го­во­рил об ис­тин­ном рас­по­ло­же­нии звезд. Ход­жа Нас­ред­дин слу­шал вни­ма­тель­но, ста­ра­ясь за­пом­нить каж­дое сло­во, да­бы по­том не оши­бить­ся, раз­го­ва­ри­вая с эми­ром в при­сут­с­т­вии муд­ре­цов.

— О не­веж­да, сын не­веж­ды, внук и прав­нук не­веж­ды! — про­дол­жал ста­рик. — Ты да­же не зна­ешь, что сей­час, в де­вят­над­ца­тое сто­яние лу­ны, име­ну­емое Аш-Шу­ала и при­хо­дя­ще­еся на знак Стрель­ца, че­ло­ве­чес­кие судь­бы оп­ре­де­ля­ют­ся толь­ко звез­да­ми это­го зна­ка и ни­ка­ки­ми дру­ги­ми, о чем яс­но ска­за­но в кни­ге муд­рей­ше­го Ши­хаб-ад-ди­на Мах­му­да ибн-Ка­рад­жи…

«Шихаб-ад-дина Мах­му­да ибн-Ка­рад­жи, — за­по­ми­нал Ход­жа Нас­ред­дин. — Зав­т­ра же в при­сут­с­т­вии эми­ра ули­чу бо­ро­да­то­го муд­ре­ца в нез­на­нии этой кни­ги, да­бы все­лить в его сер­д­це спа­си­тель­ный страх пе­ред мо­ей уче­нос­тью…»

Глава тридцатая

В до­ме у рос­тов­щи­ка Джа­фа­ра сто­яли две­над­цать за­пе­ча­тан­ных гор­ш­ков, пол­ных зо­ло­та, ему же хо­те­лось иметь неп­ре­мен­но двад­цать. Но судь­ба, слов­но бы на­роч­но, с целью пре­дос­те­речь не­опыт­ных и до­вер­чи­вых прос­та­ков, от­ме­ти­ла Джа­фа­ра пе­чатью не­обык­но­вен­но­го шель­мов­с­т­ва: ему при­хо­ди­лось упот­реб­лять мно­го уси­лий, что­бы зав­лечь в свои се­ти но­вую жер­т­ву; гор­ш­ки его на­пол­ня­лись мед­лен­нее, чем он бы хо­тел. «Ах, ес­ли бы я мог из­ба­вить­ся от мо­его урод­с­т­ва! — меч­тал он. — Тог­да лю­ди не раз­бе­га­лись бы, за­ви­дев ме­ня, от­но­си­лись бы ко мне с до­ве­ри­ем и не по­доз­ре­ва­ли ко­вар­с­т­ва в мо­их ре­чах. И мне тог­да бы­ло бы мно­го лег­че об­ма­ны­вать, и мои до­хо­ды ум­но­жи­лись бы нес­рав­нен­но».

Когда по го­ро­ду раз­нес­ся слух, что но­вый эмир­с­кий муд­рец Гус­сейн Гус­лия про­явил не­обы­чай­ное ис­кус­ство в ис­це­ле­нии бо­лез­ней, рос­тов­щик Джа­фар, зах­ва­тив кор­зи­ну с бо­га­ты­ми по­дар­ка­ми, явил­ся во дво­рец к Ар­с­лан­бе­ку.

Арсланбек, заг­ля­нув в кор­зи­ну, вы­ра­зил пол­ную го­тов­ность ус­лу­жить:

— Ты при­шел как раз вов­ре­мя, поч­тен­ный Джа­фар. Наш по­ве­ли­тель пре­бы­ва­ет се­год­ня в счас­т­ли­вом рас­по­ло­же­нии ду­ха, я на­де­юсь, что он не от­ка­жет те­бе.

Эмир выс­лу­шал рос­тов­щи­ка, при­нял по­да­рок, зо­ло­тую шах­мат­ную дос­ку с бе­лы­ми по­ля­ми из сло­но­вой кос­ти, и при­ка­зал поз­вать муд­ре­ца.

— Гус­сейн Гус­лия, — ска­зал он, ког­да Ход­жа Нас­ред­дин прек­ло­нил ко­ле­ни пе­ред ним. — Вот этот че­ло­век, рос­тов­щик Джа­фар, — наш пре­дан­ный раб, име­ющий зас­лу­ги пе­ред на­ми. По­ве­ле­ва­ем те­бе не­мед­лен­но ис­це­лить его от гор­ба, хро­мо­ты, бель­ма и про­чих уродств.

И эмир от­вер­нул­ся в знак то­го, что не же­ла­ет слы­шать ни­ка­ких воз­ра­же­ний. Ход­же Нас­ред­ди­ну ос­та­ва­лось толь­ко пок­ло­нить­ся и вый­ти. Сле­дом вы­полз рос­тов­щик, вла­ча, по­доб­но че­ре­па­хе, свой горб.

— Пой­дем же ско­рее, о муд­рей­ший Гус­сейн Гус­лия! — го­во­рил он, не уз­на­вая под фаль­ши­вой бо­ро­дой Ход­жу Нас­ред­ди­на. — Пой­дем ско­рее, сол­н­це еще не заш­ло, и я ус­пею ис­це­лить­ся до но­чи… Ты ведь слы­шал — эмир при­ка­зал те­бе не­мед­лен­но ис­це­лить ме­ня!

Ходжа Нас­ред­дин прок­ли­нал в ду­ше и рос­тов­щи­ка, и эми­ра, и са­мо­го се­бя за то, что пе­ре­усер­д­с­т­во­вал в пре­воз­не­се­нии сво­ей муд­рос­ти. Ну как он вы­пу­та­ет­ся те­перь из это­го де­ла? Рос­тов­щик дер­гал Ход­жу Нас­ред­ди­на за ру­кав, по­нуж­дая при­ба­вить ша­гу. Ули­цы бы­ли пус­тын­ны, но­ги Ход­жи Нас­ред­ди­на уто­па­ли в го­ря­чей пы­ли. Он шел и ду­мал: «Ну как я те­перь вы­пу­та­юсь? — Вдруг он ос­та­но­вил­ся. — Ка­жет­ся, мне приш­ло вре­мя сдер­жать мою клят­ву! — В од­но мгно­ве­ние он все рас­счи­тал и взве­сил. — Да, вре­мя приш­ло! Рос­тов­щик, о без­жа­лос­т­ный ис­тя­за­тель бед­ня­ков, се­год­ня ты бу­дешь утоп­лен!» Он от­вер­нул­ся, что­бы рос­тов­щик не за­ме­тил блес­ка в его чер­ных гла­зах.

Они свер­ну­ли в пе­ре­улок, где кру­тил по до­ро­ге ве­тер, взме­тая пыль­ные смер­чи. Рос­тов­щик от­к­рыл пе­ред Ход­жой Нас­ред­ди­ном ка­лит­ку сво­его до­ма. В глу­би­не дво­ра за ни­зень­ким за­бо­ром, от­де­ляв­шим жен­с­кую по­ло­ви­ну, Ход­жа Нас­ред­дин за­ме­тил сквозь лис­т­ву ка­кое-то дви­же­ние, уло­вил ти­хий ше­пот и смех. То бы­ли же­ны и на­лож­ни­цы, ра­до­вав­ши­еся при­хо­ду гос­тя: иных раз­в­ле­че­ний они не зна­ли в сво­ем пле­ну. Рос­тов­щик при­ос­та­но­вил­ся, гроз­но пос­мот­рел — и все за­тих­ло… «Я ос­во­бо­жу вас се­год­ня, прек­рас­ные плен­ни­цы!» — по­ду­мал Ход­жа Нас­ред­дин.