Рассказ «Сто двенадцатый опыт», 1936 г.

СТО ДВЕНАДЦАТЫЙ ОПЫТ

1

    Спирт го­рел ров­ным си­ним пла­ме­нем. Мут­ный рас­т­вор в кол­бе мед­лен­но про­яс­нял­ся. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич Шер ска­зал:

    — Шес­ть­де­сят че­ты­ре. Смир­нов, при­го­товь­тесь,

— Все в по­ряд­ке, — от­ве­тил Смир­нов.

Мензурка в его ру­ке дро­жа­ла, от­б­ра­сы­вая на сте­ну зыб­кое те­не­вое пят­но.

Столбик рту­ти в тер­мо­мет­ре мед­лен­но полз вверх. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич нап­ря­жен­но сле­дил за его дви­же­ни­ем.

Шестьдесят пять!

Смирнов оп­ро­ки­нул мен­зур­ку. Рас­т­вор в кол­бе по­ро­зо­вел, но че­рез се­кун­ду опять за­му­тил­ся. На дно мед­лен­но осе­да­ли мут­ные рас­т­ре­пан­ные хлопья. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич вып­ря­мил­ся.

— Не­уда­ча, Смир­нов. Нас прес­ле­ду­ет не­уда­ча…

Смирнов мол­чал. Ве­тер ше­ве­лил рас­стег­ну­тый во­рот его ру­ба­хи.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич вдруг рас­сер­дил­ся:

— По­че­му вы не бре­етесь, Смир­нов? В двад­цать пять лет че­ло­век обя­зан брить­ся ежед­нев­но. А вы уже це­лую не­де­лю хо­ди­те со ще­ти­ной! За­пи­ши­те, Смир­нов, наш се­год­няш­ний пла­чев­ный ре­зуль­тат.

Окна ла­бо­ра­то­рии бы­ли от­к­ры­ты. Вдоль сто­лов ле­жа­ли сол­неч­ные по­лот­на. Смир­нов от­к­рыл тол­с­тую кле­ен­ча­тую тет­радь и на чис­той стра­ни­це на­пи­сал за­го­ло­вок: «Опыт № 110».

Сергей Алек­сан­д­ро­вич сто­ял у ок­на в обыч­ной по­зе — сгор­бив­шись и за­су­нув ру­ки в кар­ма­ны. Он был ма­лень­ким, су­хим и под­тя­ну­тым; в кур­ча­вых во­ло­сах ис­к­ри­лась се­ди­на, тон­кую жи­лис­тую шею об­жи­мал жес­т­кий во­рот­ни­чок, на брю­ках то­пор­щи­лась ров­ная склад­ка.

Перед ним — в шка­пах, на сто­лах и на пол­ках все­ми цве­та­ми ра­ду­ги от­б­лес­ки­ва­ло стек­ло: пу­за­тые кол­бы, мен­зур­ки, труб­ки в шта­ти­вах, зме­еви­ки. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич был пол­ко­вод­цем этой стек­лян­ной ар­мии, не­удач­ли­вым пол­ко­вод­цем, про­иг­рав­шим сто де­сять сра­же­ний под­ряд.

Смирнов за­кон­чил опи­са­ние опы­та и нап­ра­вил­ся к умы­валь­ни­ку.

— Стыд­но быть та­ким не­ря­хой, — гром­ко ска­зал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Че­рез пол­го­да вы, Смир­нов, бу­де­те ин­же­не­ром и, воз­мож­но, по­еде­те за гра­ни­цу. Вы вла­де­ете дву­мя язы­ка­ми, а меж­ду тем на вис­ках у вас от­рос­ли пей­сы и ног­ти не стри­же­ны. В Ев­ро­пе вы бу­де­те по­хо­жи на па­пу­аса.

— До­воль­но, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич! — ярос­т­но крик­нул Смир­нов.

Мыльная пе­на мед­лен­но та­яла на его ску­лас­том ли­це. Хлес­нув ла­донью по мок­ро­му мра­мо­ру, он пов­то­рил:

— До­воль­но! Вы про­ели мне все пе­чен­ки! Ка­кое вам де­ло до мо­ей внеш­нос­ти?

— Она пор­тит мне нас­т­ро­ение, а сле­до­ва­тель­но, сни­жа­ет ра­бо­тос­по­соб­ность.

— Вот что! Раз­ре­ши­те все-та­ки на­пом­нить, что дис­кус­сии о мо­ей на­руж­нос­ти пов­то­ря­ют­ся пе­ри­оди­чес­ки, как раз в те дни, ког­да мы ре­гис­т­ри­ру­ем ре­зуль­та­ты опы­тов. Уди­ви­тель­ное сов­па­де­ние! Нет, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич, я не на­ме­рен быть коз­лом от­пу­ще­ния! Всю злость за ва­ше не­уда­чи вы сры­ва­ете на мне. До­воль­но!

— По­че­му же эти не­уда­чи — мои? Я по­доз­ре­ваю вас в дур­ных на­ме­ре­ни­ях, Смир­нов. Ес­ли уда­ча — так на­ша, а не­уда­ча — так моя?

Смирнов рез­ко от­вер­нул кран. Гу­дя­щая струя хлы­ну­ла в ра­ко­ви­ну. Брыз­ги раз­ле­те­лись по всей ла­бо­ра­то­рии. Рых­лая филь­т­ро­валь­ная бу­ма­га пок­ры­лась се­ры­ми кра­пин­ка­ми.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич смот­рел в ок­но. Был май. Тон­кая зе­лень де­ревь­ев скво­зи­ла. Ту­гой, сдер­жан­ный ро­кот фаб­ри­ки ед­ва слы­шал­ся, — ла­бо­ра­то­рия по­ме­ща­лась вда­ли от ос­нов­ных кор­пу­сов. На­руж­ная сте­на слу­жи­ла про­дол­же­ни­ем за­бо­ра; ок­на вы­хо­ди­ли пря­мо в прос­тор. За ов­ра­гом, ку­да сбра­сы­ва­лась фаб­ри­кой от­ра­бо­тан­ная во­да, цве­ли са­ды — сырь­евая ба­за. Са­ды тя­ну­лись на мно­гие вер­с­ты — виш­не­вые, яб­ло­не­вые, гру­ше­вые, — бе­лые и ро­зо­вые в сво­ем не­удер­жи­мом цве­те­нии. Вды­хая слад­кий от за­па­ха ве­тер, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ду­мал о том, что эс­сен­ция пах­нет все-та­ки го­раз­до чи­ще и оп­ре­де­лен­нее. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич был ин­же­не­ром, а сле­до­ва­тель­но, ма­те­ма­ти­ком, а сле­до­ва­тель­но, ра­ци­она­лис­том и во всем ис­кал чис­то­ту и оп­ре­де­лен­ность.

Звонко лоп­ну­ло за спи­ной стек­ло. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич под­п­рыг­нул и схва­тил­ся за сер­д­це. Скон­фу­жен­ный Смир­нов, си­дя на кор­точ­ках, под­би­рал ос­кол­ки; его кос­т­ля­вые ко­ле­ни уг­ла­ми тор­ча­ли под тон­ки­ми про­тер­ты­ми брю­ка­ми,

— Ни­ку­да не го­дят­ся нер­вы, — ска­зал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич.

Голос его под­ра­ги­вал. Он по­до­шел к Смир­но­ву и по­ло­жил на его ши­ро­кое пле­чо свою ма­лень­кую су­хую ру­ку. Спле­те­ние жил на ру­ке бы­ло тем­ным и рез­ким.

— Брось­те, Смир­нов. Под­бе­рет убор­щи­ца. Вы из­ви­ни­те ме­ня, Смир­нов, я при­ди­ра­юсь к вам. Нер­вы ни­ку­да не го­дят­ся. Мы за­ра­бо­та­лись с ва­ми: слиш­ком ма­ло спим и сов­сем не от­ды­ха­ем. Я уже пол­го­да не был в те­ат­ре. Вы пра­вы, Смир­нов, луч­ше хо­дить неб­ри­тым, за­то вы­сы­пать­ся как сле­ду­ет…

Собственный го­лос слы­шал­ся Сер­гею Алек­сан­д­ро­ви­чу из­да­ле­ка. Не­ожи­дан­но он по­чув­с­т­во­вал стес­не­ние в гру­ди, по­шат­нул­ся, ах­нул и схва­тил­ся за что-то. По страш­но­му гро­хо­ту и зво­ну он по­нял, что оп­ро­ки­нул пол­ку с по­су­дой. По­том он ус­лы­шал го­лос Смир­но­ва:

— Вам пло­хо? Вам пло­хо?

«А мне дей­с­т­ви­тель­но пло­хо», — удив­лен­но по­ду­мал он и боль­ше ни о чем не ус­пел по­ду­мать — по­те­рял соз­на­ние.

 

2

    Мир воз­в­ра­щал­ся к Сер­гею Алек­сан­д­ро­ви­чу не сра­зу — сна­ча­ла в рез­ком за­па­хе на­ша­тыр­но­го спир­та, по­том в смут­ных зву­ках че­ло­ве­чес­ко­го го­ло­са. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич с тру­дом под­нял ве­ки и сей­час же опус­тил: свет был не­вы­но­си­мо яр­ким.

    — Вы ме­ня слы­ши­те?

Он уз­нал го­лос фаб­рич­но­го вра­ча и сла­бо, од­ним дви­же­ни­ем губ, от­ве­тил:

— Слы­шу.

Когда он сно­ва от­к­рыл гла­за, то уви­дел, что ле­жит на ку­шет­ке в ам­бу­ла­то­рии. Врач уко­риз­нен­но по­ка­чи­вал го­ло­вой.

— Не­де­ля в пос­те­ли и две не­де­ли аб­со­лют­но­го от­ды­ха. Ни чи­тать, ни пи­сать, да­же не ду­мать по воз­мож­нос­ти. Су­щес­т­во­вать би­оло­ги­чес­ки. По­нят­но?

— Три не­де­ли? — пе­рес­п­ро­сил Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич и пос­мот­рел на ди­рек­то­ра, точ­но мо­ля о за­щи­те. — Я не мо­гу.

— Или вы бу­де­те ле­чить­ся, — пе­ре­бил врач, вну­ши­тель­но сдви­нув бро­ви, — или я за­ра­нее вы­пи­шу вам пу­тев­ку в жел­тый дом. У вас аб­со­лют­ное пе­ре­утом­ле­ние, мой до­ро­гой, аб­со-лют-ное! По­нят­но?

Сергей Алек­сан­д­ро­вич вздох­нул и по­ко­рил­ся. Ди­рек­тор при­ка­зал по­дать ма­ши­ну. Врач по­ру­чил са­ни­та­ру дос­та­вить Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча до­мой.

— Я сам про­во­жу, — вме­шал­ся Смир­нов.

— За­чем же? — уди­вил­ся врач, — Про­во­дит са­ни­тар.

— Он не зна­ет ад­ре­са.

— Шо­фер зна­ет. К то­му же Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич в соз­на­нии. Мо­жет ска­зать.

— Ме­ня это нис­коль­ко не зат­руд­нит…

Врач прис­таль­но пос­мот­рел на Смир­но­ва. Стек­ла оч­ков поб­лес­ки­ва­ли хо­лод­но, ис­пы­ту­юще. Смир­нов пок­рас­нел.

— Са­ни­тар мо­жет вам по­на­до­бить­ся… Вдруг нес­час­т­ный слу­чай. А я все рав­но сво­бо­ден…

…Круто по­вер­нув, ав­то­мо­биль выс­ко­чил из фаб­рич­ных во­рот на шос­се. Ас­фальт был го­лу­бым — в нем от­ра­жа­лось не­бо. Края шос­се бы­ли осы­па­ны жел­тым цве­том ака­ции. Ма­ши­на шла ров­но, мяг­ко ше­лес­тя ши­на­ми. В ли­цо упи­рал­ся ве­тер, зах­лес­ты­вал ды­ха­ние. Ма­ши­на сба­ви­ла ско­рость; мо­тор зве­ня­ще за­выл, одо­ле­вая подъ­ем. На­ча­лись зе­ле­ные и ро­зо­вые пред­мес­тья.

Остановились у жел­той не­вы­со­кой ка­лит­ки. Смир­нов бе­реж­но взял Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча под ло­коть. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич выр­вал­ся и с до­са­дой ска­зал:

— Вы счи­та­ете ме­ня на­по­ло­ви­ну по­дой­ни­ком, Смир­нов. Вы оши­ба­етесь, уве­ряю вас.

На жел­тые сте­ны до­ма об­ло­ко­ти­лись то­по­ля и бе­ре­зы. Зем­ля пох­рус­ты­ва­ла под каб­лу­ка­ми. Смир­нов поз­во­нил. За дверью пос­лы­шал­ся пе­ре­бив­ча­тый чо­кот каб­луч­ков.

Дверь от­к­ры­ла Оль­га, доч­ка Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча. «По­че­му так ра­но?» — хо­те­ла спро­сить она, но толь­ко ах­ну­ла, уви­дев ис­си­ня блед­но­го от­ца.

— Пус­тя­ки, — ска­зал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич, су­до­рож­но гло­тая слю­ну. — Я прос­то за­ра­бо­тал­ся. Мне да­ли пол­то­ры не­де­ли от­пус­ка.

— Три не­де­ли, — поп­ра­вил Смир­нов.

— Пол­то­ры не­де­ля от­пус­ка. — уп­ря­мо пов­то­рил Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Вас не спра­ши­ва­ют, Смир­нов! Вы бы луч­ше поб­ри­лись!..

Ольга схва­ти­ла его за ру­ку и уве­ла в спаль­ню. Смир­нов ос­тал­ся один.

На пи­ани­но сто­яли те же ки­тай­с­кие ва­зы, так же су­ро­во смот­рел со сте­ны бо­ро­да­тый Га­ли­лей. Жес­т­ко от­с­ве­чи­ва­ла нак­рах­ма­лен­ная ска­терть. Ком­на­та от­ра­жа­лась в пар­ке­те, как в тус­к­лом зер­ка­ле. Все бы­ло чис­тым, блес­тя­щим, не хо­лод­ным; да­же мра­мор­ная груп­па «Ма­те­рин­с­т­во», ос­ве­щен­ная сол­н­цем, ка­за­лась проз­рач­но теп­лой, вос­ко­вой.

Смирнов ос­то­рож­но сел на ди­ван и уви­дел в зер­ка­ле свое ли­цо. Неб­ри­тое и ску­лас­тое, оно по­ка­за­лось ему от­в­ра­ти­тель­ным. Во­рот­ни­чок был се­рым, гал­с­тук — смя­тым и пе­рек­ру­чен­ным. На со­роч­ке блед­но ро­зо­ве­ло пят­но.

Смирнов зак­рыл во­рот­ни­чок, со­роч­ку и гал­с­тук от­во­ро­та­ми пид­жа­ка и сра­зу стал по­хож на бро­дя­гу, как их ри­су­ют в юмо­рис­ти­чес­ких жур­на­лах. Ру­ка­ва бы­ли ко­рот­ки; очень нек­ра­си­во вы­ле­за­ли из них боль­шие крас­ные ру­ки, по­хо­жие на гу­си­ные го­ло­вы. Смир­нов хо­тел встать и уй­ти, не до­жи­да­ясь Оль­ги, но не ус­пел. Чет­ко от­с­ту­ки­вая каб­луч­ка­ми, она вош­ла в ком­на­ту.

— Что вы ежи­тесь? — спро­си­ла она. — Нез­до­ро­вит­ся? Мо­жет быть, дать вам ас­пи­ри­ну?

— Нем­но­го зно­бит, — сов­рал Смир­нов, — пря­ча под ди­ван но­ги в дав­но не­чи­щен­ных, ры­жих бо­тин­ках.

Она при­нес­ла ему ста­кан чаю. Он пил и рас­ска­зы­вал о хо­де опы­тов, о нес­час­тьи, слу­чив­шем­ся с Сер­ге­ем Алек­сан­д­ро­ви­чем, о со­ве­тах вра­ча. Вне­зап­но он по­баг­ро­вел и чуть не уро­нил ста­кан: уви­дел ши­ро­кие чер­ные по­ло­сы под сво­ими ног­тя­ми. Он сра­зу вспо­тел, вы­нул но­со­вой пла­ток и сей­час же су­нул его об­рат­но в кар­ман: пла­ток был очень гряз­ным. Вы­те­реть пот ру­ка­вом он при Оль­ге не ос­ме­ли­вал­ся. Она как на­роч­но, прис­таль­но смот­ре­ла на не­го.

— Вы не бы­ли у нас це­лых две не­де­ли, — ска­за­ла она. — Не­уже­ли дей­с­т­ви­тель­но вы так за­ня­ты?

Она си­де­ла око­ло ок­на, ве­тер ше­ве­лил тон­кую прядь ее чер­ных во­лос. Гу­бы го­ре­ли на смуг­лом ее ли­це. Она при­щу­ри­ла гла­за и не­тер­пе­ли­во сдви­ну­ла бро­ви. Смир­нов от­ве­тил:

— Ра­бо­ты очень мно­го… Я бы и се­год­ня не по­пал к вам, но не­ко­му бы­ло про­во­дить Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча… Кро­ме то­го, как мне ка­жет­ся, вы пред­по­чи­та­ете об­щес­т­во Зо­ри­на…

Она мол­ча­ла. Ча­сы звон­ко от­с­чи­ты­ва­ли се­кун­ды. Она ска­за­ла с пе­чаль­ным вздо­хом:

— Вы вре­те, вас не зно­бит. У вас гряз­ный во­рот­ни­чок, и вы его пря­че­те.

Смирнов за­ер­зал на сту­ле. Вмес­то каш­ля он из­дал нев­нят­ный стон. Оль­га до­ба­ви­ла еще бо­лее пе­чаль­но:

— И ног­ти не чи­ще­ны, и но­со­вой пла­ток, как по­ло­вая тряп­ка.

— Это не­важ­но. — про­ле­пе­тал Смир­нов.

Свои гу­бы он чув­с­т­во­вал не­по­во­рот­ли­вы­ми, де­ре­вян­ны­ми.

— Очень да­же важ­но! — рас­сер­ди­лась она. Мож­но по­ду­мать, что на­ши мо­ло­дые ин­же­не­ры по­лу­ча­ют по три руб­ля в ме­сяц. Хо­дят рва­ные, не­че­са­ные. Ведь пой­ми­те на­ко­нец, Смир­нов, что, по­ми­мо все­го про­че­го, вы сра­ми­те рес­пуб­ли­ку!..

— Ме­ня ав­то­мо­биль ждет, — за­то­ро­пил­ся Смир­нов.

Ольга про­во­ди­ла его до ка­лит­ки. Он шел, нем­но­го от­с­та­вая, что­бы она не ви­де­ла его ры­жих, пот­рес­кав­ших­ся бо­ти­нок.

 

3

    Фабрика ок­ра­ши­ва­ла ка­ра­мель им­пор­т­ной крас­кой. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич за­дал­ся целью вы­ра­бо­тать крас­ку из со­вет­с­ких ма­те­ри­алов. Ус­пеш­ное раз­ре­ше­ние этой хи­ми­чес­кой проб­ле­мы обес­пе­чи­ва­ло рес­пуб­ли­ке эко­но­мию ва­лю­ты, фаб­ри­ке — рост, Сер­гею Алек­сан­д­ро­ви­чу — сла­ву и, мо­жет быть, да­же ор­ден. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич был чес­то­лю­бив и не скры­вал это­го.

    Директор ос­во­бо­дил Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча от мел­кой те­ку­щей ра­бо­ты и пре­дос­та­вил для опы­тов спе­ци­аль­ную ла­бо­ра­то­рию. В это вре­мя Смир­нов толь­ко что окон­чил хи­ми­чес­кий ин­с­ти­тут и при­шел на фаб­ри­ку для про­хож­де­ния зак­лю­чи­тель­ной го­до­вой ста­жи­ров­ки. Его наз­на­чи­ли по­мощ­ни­ком Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча.

Всю зи­му они вдво­ем си­де­ли в ла­бо­ра­то­рии с ут­ра до но­чи, без вы­ход­ных дней. За­кон­чив шес­ть­де­сят с лиш­ним опы­тов, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич убе­дил­ся, что от­п­рав­ная точ­ка бы­ла не­вер­ной. Приш­лось на­чать сыз­но­ва. Вто­рое кру­ше­ние про­изош­ло на во­семь­де­сят чет­вер­том опы­те. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич три дня раз­ду­мы­вал над до­пу­щен­ны­ми ошиб­ка­ми, по­том на­чал но­вую се­рию опы­тов. На этот раз он был уве­рен в ус­пе­хе.

Сто де­ся­тый зак­лю­чи­тель­ный опыт сра­зил его. Но он пря­тал тре­во­гу: он всег­да гор­дил­ся нас­той­чи­вос­тью и вы­дер­ж­кой.

…Проснулся он поз­д­но, в су­мер­ках. Он смот­рел в ок­но, как в тем­ную во­ду. Над по­душ­кой бы­ла приш­пи­ле­на к обо­ям за­пис­ка Оль­ги: «Ушла в рай­ком, вер­нусь в семь ве­че­ра». Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич пос­мот­рел на ча­сы. Она дол­ж­на бы­ла прит­ти с ми­ну­ты на ми­ну­ту. Он ре­шил по­ру­гать ее за сквер­ную при­выч­ку пор­тить обои, приш­пи­ли­вая за­пис­ки бу­лав­ка­ми, но ско­ро за­был об этом, ув­ле­чен­ный мыс­ля­ми об опы­тах.

Незаметно для се­бя он очу­тил­ся — в ха­ла­те и туф­лях за пись­мен­ным сто­лом. Из сред­не­го ящи­ка он дос­тал блок­нот, на­пол­нен­ный фор­му­ла­ми и схе­ма­ми. Про­цесс пос­лед­не­го опы­та он пом­нил очень яс­но, во всех под­роб­нос­тях. Он про­ве­рил каж­дую схе­му и не на­шел ошиб­ки.

— В чем же де­ло, чорт по­бе­ри? — за­дум­чи­во про­бор­мо­тал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич и вдруг по­хо­ло­дел при мыс­ли, что опыт не удал­ся слу­чай­но. Мо­жет быть, тер­мо­метр ис­пор­тил­ся? Мо­жет быть, Смир­нов пе­ре­пу­тал ре­ак­ти­вы? Эта мысль — под­х­лес­ну­ла его, и он ярос­т­но зас­к­ри­пел пе­ром, в де­ся­тый раз ус­та­нав­ли­вая те­оре­ти­чес­кую не­сом­нен­ность окон­ча­тель­ной фор­му­лы.

Ольга зас­та­ла его за этим де­лом. Он не слы­шал ни ляз­га­ния зам­ка, ни ша­гов. На его ис­ху­дав­шем ли­це ле­жал мер­т­вен­ный от­с­вет си­не­го аба­жу­ра. Дро­жа­щей ру­кой он ты­кал пе­ро в чер­ниль­ни­цу, скри­пя о стек­лян­ное дно.

Ольга ре­ши­тель­но по­дош­ла к сто­лу и взя­ла блок­нот. Пе­ро про­еха­лось по стра­ни­це, ос­та­вив из­ви­лис­тый след. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич поп­ро­сил Оль­гу не ме­шать. Гла­за у не­го бы­ли мут­ные, вос­па­лен­ные.

— Я убе­дил­ся, что опыт не удал­ся слу­чай­но, — хрип­ло ска­зал он. — Мы про­ве­ли этот опыт неб­реж­но с тех­ни­чес­кой сто­ро­ны, а по су­щес­т­ву все бы­ло пра­виль­но. Нуж­но пов­то­рить опыт, — и де­ло в шля­пе. От­дай же блок­нот; он мне ну­жен.

— Я не поз­во­лю, — ре­ши­тель­но ска­за­ла Оль­га. — Слы­шишь, я не поз­во­лю!

— Я дос­та­точ­но взрос­лый че­ло­век, что­бы не спра­ши­вать раз­ре­ше­ний, — гроз­но от­ве­тил он и по­тя­нул­ся к блок­но­ту.

Ольга спря­та­ла блок­нот за спи­ну.

— Ты. ведь зна­ешь, что ска­зал док­тор.

— Пле­вал я на это­го ры­же­бо­ро­до­го ду­ра­ка! — рас­сер­дил­ся он и встал, при­дер­жи­вая дву­мя паль­ца­ми, ра­зо­шед­ши­еся по­лы ха­ла­та. — Слы­шишь, Оль­га, сей­час же от­дай блок­нот!

Она мол­ча от­с­ту­пи­ла, к две­рям. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ре­шил из­ме­нить так­ти­ку.

— Ты ока­зы­ва­ешь мне мед­вежью ус­лу­гу, Оль­га. По­ду­май са­ма: ес­ли ты от­дашь мне блок­нот, я по­ра­бо­таю еще пять ми­нут, за­кон­чу вы­чис­ле­ния и ус­по­ко­юсь. А без блок­но­та мне при­дет­ся вы­чис­лять на­па­мять. Зат­ра­ты моз­го­вой энер­гии бу­дут нес­рав­нен­но бо?ль­ши­ми.

— Ка­кой хит­рец! — с уп­ре­ком ска­за­ла она.

— Ты иног­да бы­ва­ешь не­вы­но­си­мо уп­ря­мой, Оль­га. Я же ло­ги­чес­ки до­ка­зы­ваю те­бе.

— Нет, — от­ве­ти­ла она твер­до.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич, улу­чив мо­мент, хищ­но схва­тил ее за ру­ку, пы­та­ясь си­лой от­нять блок­нот. Она увер­ну­лась.

— Ты взду­мал еще соп­ро­тив­лять­ся, ста­рый! — крик­ну­ла она че­рез смех.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич был так оше­лом­лен, что сра­зу при­тих и бес­силь­но опус­тил­ся на пол. Оль­га под­ня­ла его, до­та­щи­ла до кро­ва­ти, бе­реж­но опус­ти­ла и ско­ман­до­ва­ла.

— Сни­май ха­лат!

Он пос­луш­но вы­пол­нил при­ка­за­ние. Он не знал, как от­нес­тись к ее не­ожи­дан­но­му пос­туп­ку. Она, по­бе­до­нос­но оп­ра­вив во­ло­сы и смя­тую блуз­ку, ста­ла при­во­дить ком­на­ту в по­ря­док. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич вни­ма­тель­но сле­дил за лов­ки­ми и быс­т­ры­ми дви­же­ни­ями ее ого­лен­ных смуг­лых рук.

«Какая она, од­на­ко, силь­ная», — с ува­же­ни­ем по­ду­мал он. По­том ти­хо поз­вал:

— Оль­га…

— Ты сам ви­но­ват, — сму­щен­но от­ве­ти­ла она. — Ты не хо­тел доб­ро­воль­но… Ну, приш­лось на­силь­но. Для тво­ей же поль­зы.

Он чув­с­т­во­вал нас­то­ятель­ную пот­реб­ность чем-то от­ве­тить на ее пос­ту­пок — и не­чем бы­ло от­ве­тить: так не­ожи­дан­но спу­та­ла она все его мыс­ли и пред­с­тав­ле­ния о ней.

 

4

    Три дня Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич ра­бо­тал ук­рад­кой, поль­зу­ясь от­луч­ка­ми Оль­ги по хо­зяй­с­т­ву и по ком­со­моль­с­ким де­лам.

    Видя, что от­ца не пе­рес­по­ришь, Оль­га офи­ци­аль­но раз­ре­ши­ла ему ра­бо­тать по од­но­му ча­су а день. И стран­ное де­ло: по­лу­чив раз­ре­ше­ние, он сра­зу по­те­рял вся­кую охо­ту к за­ня­ти­ям и с го­ло­вой пог­ру­зил­ся в ан­то­ло­гию рус­ской по­эзии двад­ца­то­го ве­ка.

Ольга по­ощ­ря­ла его но­вое ув­ле­че­ние. Сти­хи пред­с­тав­ля­лись ей чем-то вро­де пась­ян­са — от­лич­ным и ми­лым сред­с­т­вам из­бав­лять от ску­ки ни­че­го не де­ла­ющих лю­дей.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич доб­ро­со­вес­т­но про­чел ан­то­ло­гию от кор­ки до кор­ки. Го­ло­ва его гу­де­ла от рифм, рит­мов и соз­ву­чий. Что­бы вый­ти из не­ле­по­го сос­то­яния, он взял­ся за кни­гу по спе­ци­аль­нос­ти и пой­мал се­бя на том, что чи­та­ет эту кни­гу рит­ми­чес­ки, ищет слу­чай­ные риф­мы и улав­ли­ва­ет не смысл на­пи­сан­но­го, а зву­ча­ние, при­ми­тив­ное и гру­бое, со­вер­шен­но нес­тер­пи­мое для его изощ­рив­ше­го­ся слу­ха.

Он ус­лы­шал за дверью под­ра­ги­ва­ющий от сдер­жан­но­го сме­ха го­лос Оль­га:

— Вы се­год­ня ве­ли­ко­леп­ны, Смир­нов! Ве­ли­ко­леп­ны и ве­ли­чес­т­вен­ны.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич то­роп­ли­во на­дел пид­жак, поп­ра­вил гал­с­тук и вы­шел в сто­ло­вую. Нав­с­т­ре­чу ему под­нял­ся с ди­ва­на Смир­нов. Он был умыт, одет и при­че­сан с пре­дель­ной тща­тель­нос­тью, точ­но ма­не­кен из ма­га­зи­на го­то­во­го платья.

— Пе­рес­тавь­те пу­го­ви­цы, — ска­зал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Пид­жак мор­щит в та­лии. А во­об­ще — пре­вос­ход­но. Я очень рад, Смир­нов, что вы ста­но­ви­тесь на­ко­нец дей­с­т­ви­тель­но куль­тур­ным че­ло­ве­ком.

Ольга по­бе­жа­ла в кух­ню ки­пя­тить чай. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич рас­спра­ши­вал Смир­но­ва о фаб­рич­ных де­лах, ис­к­рен­но ра­ду­ясь то­му, что Смир­нов нем­но­го от­дох­нет за эти три не­де­ли.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич ис­пы­ты­вал оте­чес­кую гор­дость, ви­дя, что в ре­зуль­та­те его уси­лий Смир­нов ус­пеш­но ов­ла­де­ва­ет куль­ту­рой.

— Но это нуж­но ввес­ти в сис­те­му, Смир­нов, — вну­ши­тель­но го­во­рил Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Вы дол­ж­ны на­учить­ся чув­с­т­во­вать се­бя без гал­с­ту­ка так же не­лов­ко, как без шта­нов, по­ло­жим. И тог­да вы при лю­бых об­с­то­ятель­с­т­вах най­де­те вре­мя сле­дить за со­бой. Мы, ста­ри­ки, прош­ли в этом от­но­ше­нии су­ро­вую шко­лу. Поп­ро­бо­ва­ли бы вы най­ти в ста­рое вре­мя хоть ка­кое-ни­будь мес­то, ес­ли ва­ши брю­ки бы­ли пло­хо от­г­ла­же­ны. И обе­да­ли че­рез день, но брю­ки но­си­ли выс­ше­го ка­чес­т­ва. Сей­час, по­нят­но, сов­сем дру­гое. Вас возь­мут, ес­ли вы при­де­те да­же в тру­си­ках. По­это­му мно­гие за­бы­ва­ют о брю­ках. А брю­ки нуж­но но­сить кра­си­вые, — это та­кая же обя­зан­ность кол­лек­тив­но­го че­ло­ве­ка, как, по­ло­жим, пле­ванье в ур­ны…

Ольга раз­ли­ва­ла чай. В брон­зо­вой струе вздра­ги­вал элек­т­ри­чес­кий свет. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич вдруг звяк­нул лож­кой о блюд­це.

— Не хлю­пай­те гу­ба­ми, Смир­нов. Что ска­жут в Ев­ро­пе, ес­ли вы бу­де­те хлю­пать гу­ба­ми за таб­ль-д’отом!

— Ког­да это­му бу­дет ко­нец? — спро­сил Смир­нов и отод­ви­нул ста­кан.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич хлад­нок­ров­но от­ве­тил:

— Ког­да вы це­ли­ком ов­ла­де­ете куль­ту­рой. Куль­ту­ра, Смир­нов, кап­риз­ная шту­ка и не тер­пит не­за­кон­чен­нос­ти. Она ста­но­вит­ся ка­ри­ка­тур­ной и урод­ли­вой, ес­ли в ней от­сут­с­т­ву­ет хо­тя бы один из не­об­хо­ди­мых эле­мен­тов. Нуж­но знать все — и то, что ры­бу но­жом не едят, и сти­хи Бло­ка, по­ло­жим…

— Но вы, нап­ри­мер, не зна­ете сти­хов Бло­ка.

— Я?.. — ос­кор­б­лен­но вос­к­лик­нул Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Кто вам ска­зал? Я очень при­лич­но знаю по­эзию, Бло­ка в осо­бен­нос­ти.

 

Опять над по­лей Ку­ли­ко­вым

Аптека, ули­ца, фо­нарь…

 

Смирнов вос­хи­щен­но при­от­к­рыл рот и мед­лен­но от­ки­нул­ся на спин­ку ди­ва­на.

— Да… даль­ше, — про­из­нес он стран­ным го­ло­сом.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич по­чу­ял не­лад­ное.

— Не пом­ню. Что-то про Аме­ри­ку. «Стра­шись по мо­рям без­ве­рия же­лез­ные пус­кать ко­раб­ли».

Смирнов сме­ял­ся вна­ча­ле ти­хо, по­том все гром­че и гром­че и, на­ко­нец, в пол­ный го­лос.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич оби­дел­ся и на­дул­ся. Оль­га не­до­умен­но улы­ба­лась.

Не бу­де­те ли доб­ры объ­яс­нить при­чи­ну ва­ше­го не­умес­т­но­го сме­ха? — су­хо ос­ве­до­мил­ся Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич, ког­да Смир­нов нем­но­го ус­по­ко­ил­ся.

— Все вы пе­ре­пу­та­ли, Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. Из раз­ных по­этов раз­ные строч­ки… Очень уж бес­смыс­лен­но…

— Не­дос­та­точ­ный по­вод для сме­ха. По­ра бы знать, что в сти­хах не мо­жет быть «смыс­лен­но» или «бес­смыс­лен­но». Сти­хи — вещь во­об­ще ан­та­го­нис­тич­ная смыс­лу, ра­цио. Сти­хи нуж­но рас­смат­ри­вать, как хи­ми­чес­кий сос­тав. Строч­ки — это эле­мен­ты. По­ло­жим, что мы име­ем де­сять раз­ных сос­та­вов. Ес­ли мы возь­мем из каж­до­го по од­но­му сос­тав­но­му эле­мен­ту и со­еди­ним, то по­лу­чим один­над­ца­тый со­вер­шен­но но­вый сос­тав. То же и здесь. Та­ким об­ра­зом, ваш уп­рек в том, что я на­дер­гал строч­ки, — не­ос­но­ва­те­лен, до­ро­гой Смир­нов. Но я все-та­ки очень рад за вас. Вы нем­но­го зна­ете по­эзию. Ког­да вы пой­ме­те ее сущ­ность, вы при­об­щи­тесь еще к од­ной сто­ро­не куль­ту­ры. Из вас бу­дет толк, Смир­нов, я вас выш­ко­лю…

Их спор о куль­ту­ре и хи­ми­чес­кой су­ти сти­хов был прер­ван по­яв­ле­ни­ем фаб­рич­но­го вра­ча. Смир­нов стал про­щать­ся, Оль­га пош­ла про­во­дить его. Врач и Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич нап­ра­ви­лись в спаль­ню. Врач дол­го и тща­тель­но ос­мат­ри­вал и рас­спра­ши­вал Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча. По­том они вер­ну­лись к сто­лу. Са­мо­вар был уже хо­лод­ный.

— Оль­га! — поз­вал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич.

Никто не отоз­вал­ся. Он от­к­рыл вы­ход­ную дверь и крик­нул вниз, на лес­т­ни­цу:

— Оль­га!

Каменные сте­ны гул­ко пов­то­ри­ли его при­зыв. Вни­зу пос­лы­ша­лось зна­ко­мое по­щел­ки­ва­ние каб­луч­ков.

— Дай нам чаю, — не­до­воль­но ска­зал Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич. — Где ты бы­ла?

— Я про­во­жа­ла Смир­но­ва.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич прис­таль­но пос­мот­рел на нее:

— До его до­ма?

— За­чем же… До на­шей ка­лит­ки.

— Я до сих пор ду­мал, что ходь­ба до ка­лит­ки за­ни­ма­ет не боль­ше ми­ну­ты.

— Ос­тавь, по­жа­луй­с­та, — пе­ре­би­ла она. — Иди и раз­в­ле­кай док­то­ра.

Доктор был оди­нок и, по­это­му си­дел очень дол­го. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич по­ни­мал, что док­то­ру не хо­чет­ся воз­в­ра­щать­ся в свою пус­тую не­у­ют­ную квар­ти­ру. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич жа­лел док­то­ра, охот­но под­дер­жи­вал раз­го­вор и пос­мат­ри­вал вре­ме­на­ми на Оль­гу, по­ни­мая, что имен­но ей обя­зан тем, что не про­во­дит ве­че­ров у чу­жих, как док­тор, и без тос­ки ду­ма­ет о воз­в­ра­ще­нии в свой дом.

— На­ша мо­ло­дежь очень стран­ная мо­ло­дежь, — фи­ло­соф­с­т­во­вал док­тор, смеш­но мор­гая бе­ле­сы­ми бли­зо­ру­ки­ми гла­за­ми. В его пен­с­не бы­ла ис­пор­че­на пру­жи­на; при­но­рав­ли­ва­ясь к неп­ра­виль­но­му рас­по­ло­же­нию сте­кол, док­тор нем­но­го ко­сил. В ры­жей его бо­ро­де бе­ле­ли крош­ки су­ха­ря. — Очень стран­ная мо­ло­дежь. Она мо­жет со­че­тать са­мое стоп­ро­цен­т­ное маль­чи­шес­т­во с са­мой стоп­ро­цен­т­ной де­ло­ви­тос­тью. Мы не уме­ли де­лать это­го. Вче­ра, во вре­мя пе­ре­ры­ва на зав­т­рак, я шел ми­мо ла­бо­ра­то­рии. Ваш по­мощ­ник Смир­нов иг­рал с маль­чиш­ка­ми в чи­жа. Иг­рал по-нас­то­яще­му, с ув­ле­че­ни­ем, ни­че­го не за­ме­чая, тре­буя «пе­ре­бить». По­том он от­п­ра­вил­ся в ла­бо­ра­то­рию. Ра­бо­тал он до ча­су но­чи. Он каж­дый день при­хо­дит в де­вять и ухо­дит в час но­чи. Я уве­рен, что вот сей­час он по­шел от вас пря­мо в ла­бо­ра­то­рию. Он за­ры­ва­ет­ся. Я бо­юсь, что ско­ро с ним слу­чит­ся то­же, что с ва­ми.

— Каж­дый день до ча­су но­чи? — пе­рес­п­ро­сил Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич.

Странный глу­хой звук его го­ло­са по­ра­зил Оль­гу.

— Каж­дый день, — под­т­вер­дил врач.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич ка­тал хлеб­ный ша­рик.

— Очень спо­соб­ный па­рень, — до­ба­вил врач. — И ли­цо у не­го та­кое чес­т­ное, от­к­ры­тое.

Сергей Алек­сан­д­ро­вич под­нял го­ло­ву. В са­мо­ва­ре тус­к­ло и урод­ли­во от­ра­зи­лось его ли­цо. Скри­вив гу­бы, он жес­т­ко ска­зал:

— Вы оши­ба­етесь. Он — без­да­рен. Со­вер­шен­но без­да­рен. И к то­му же страш­но хи­тер. Он мне весь­ма ан­ти­па­ти­чен.

Ольга ед­ва не вы­ро­ни­ла чаш­ку. Сер­гей Алек­сан­д­ро­вич из­бе­гал ее взгля­да и уп­ря­мо смот­рел на свое от­ра­же­ние в са­мо­ва­ре. Док­тор сму­щен­но по­каш­ли­вал: он был не сог­ла­сен с Сер­ге­ем Алек­сан­д­ро­ви­чем, но счи­тал не­удоб­ным за­те­вать спор. Он встал и по­же­лал Сер­гею Алек­сан­д­ро­ви­чу доб­рой но­чи. Оль­га про­во­ди­ла его. Ког­да она вер­ну­лась, Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча в сто­ло­вой не бы­ло. Из-за две­рей слы­ша­лось жел­ч­ное шар­канье ту­фель. Оль­га пос­ту­ча­ла.

— Ра­ди бо­га, ос­тавь ме­ня в по­кое! — раз­д­ра­жен­но крик­нул он. — У ме­ня все есть — и во­да, и по­рош­ки!

Она отош­ла, се­ла на ди­ван. Туф­ли жел­ч­но шар­ка­ли за дверью. Она грус­т­но улыб­ну­лась. Се­дин и мор­щин Сер­гея Алек­сан­д­ро­ви­ча она рань­ше не за­ме­ча­ла, но, слы­ша это шар­канье ту­фель, по­че­му-то очень яс­но по­чув­с­т­во­ва­ла, что отец ста­ре­ет с каж­дым днем.

 

5

    Ольга бы­ла од­на. Пе­ред ней ле­жа­ли раз­ноц­вет­ные нос­ки, она ста­ра­тель­но што­па­ла их. Смир­нов поз­до­ро­вал­ся и с на­ро­чи­той неп­ри­нуж­ден­нос­тью раз­ва­лил­ся на ди­ва­не.

    — Па­па ушел гу­лять, — ска­за­ла Оль­га, пе­ре­ку­сы­вая нит­ку. — Вам при­дет­ся нем­но­го пос­ку­чать. Я не умею ра­бо­тать и раз­го­ва­ри­вать од­нов­ре­мен­но.

— Тог­да дай­те мне се­мей­ный аль­бом, — от­ве­тил Смир­нов, Он ста­рал­ся го­во­рить ле­ни­во и неб­реж­но, что­бы она по­ду­ма­ла, что он ос­т­рит на хо­ду. — Дай­те мне се­мей­ный аль­бом, Оль­га Сер­ге­ев­на. Я бу­ду рас­смат­ри­вать по­жел­тев­шие фо­тог­ра­фии ва­ших дя­дю­шек и те­ту­шек…

— По­жа­луй­с­та, — пе­ре­би­ла она, про­тя­ги­вая ему тол­с­тый тя­же­лый аль­бом.

Он рас­те­рял­ся. Пе­ре­лис­ты­вая аль­бом, он ис­ко­са наб­лю­дал за Оль­гой. Она што­па­ла, сос­ре­до­то­чен­но сдви­нув бро­ви; под гла­за­ми ле­жа­ли го­лу­бые те­ни от рес­ниц.

— Я люб­лю рас­смат­ри­вать по­жел­тев­шие фо­тог­ра­фии, — сно­ва на­чал Смир­нов. — Дя­дюш­ки и те­туш­ки…

— Ох! — сла­бо вскрик­ну­ла Оль­га. — Я уко­ло­ла па­лец. Ужас­но не­лов­ко што­пать без на­пер­с­т­ка.

Несколько ми­нут они си­де­ли мол­ча. За ок­ном гу­дел ве­тер, де­ревья ка­ча­лись, на свет­лых обо­ях пе­ре­ли­ва­лись проз­рач­ные те­ни.

— Как вы, од­на­ко, хо­ро­шо… што­па­ете, — ска­зал Смир­нов, рас­смат­ри­вая но­сок. — Мож­но по­ду­мать, что вы — чин­ная не­мец­кая Грет­хен.

— Я и есть на­по­ло­ви­ну нем­ка. Мо­жет быть это нас­лед­с­т­вен­ность.

— Нас­лед­с­т­вен­ность?.. Мо­жет быть… О нас­лед­с­т­вен­нос­ти осо­бен­но хо­ро­шо ду­мать, ког­да рас­смат­ри­ва­ешь се­мей­ные аль­бо­мы…

— Я опять уко­ло­ла па­лец, — сер­ди­то ска­за­ла Оль­га. — Слы­ши­те, Смир­нов, по­жа­лей­те мои паль­цы и не на­чи­най­те раз­го­во­ра о се­мей­ных аль­бо­мах… Про­шу вас, не на­до… — И до­ба­ви­ла, ви­но­ва­то улыб­нув­шись: — Я бо­юсь, что мое от­но­ше­ние к вам из­ме­нит­ся, ес­ли я выс­лу­шаю ва­шу ос­т­ро­ту. Да­же неп­ри­лич­но в на­ше вре­мя ос­т­рить на та­кие те­мы. Это все рав­но, что анек­дот о ди­ли­жан­се.

— Я и не пред­по­ла­гал ос­т­рить, — мрач­но на­су­пив­шись, сов­рал Смир­нов.

Дядюшка в ци­лин­д­ре и на­фик­са­ту­арен­ных усах уко­риз­нен­но смот­рел на не­го со стра­ниц аль­бо­ма.

— Неп­рав­да, — от­ве­ти­ла Оль­га. — Вы на­ме­ре­ва­лись сос­т­рить, и как раз по по­во­ду аль­бо­ма. Бро­сим, од­на­ко, этот раз­го­вор, — вы все рав­но не соз­на­етесь. Рас­ска­жи­те луч­ше, как идут ва­ши опы­ты. Док­тор го­во­рит, что вы ухо­ди­те из ла­бо­ра­то­рии в час но­чи.

Запись опубликована в рубрике Творчество с метками , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

× 8 = seventy two